Другая жизнь. Рифкат Исрафилов (Оренбург)

Выпуск №1-191/2016, Гость редакции

6 августа народному артисту России, лауреату Государственной премии РФ, художественному руководителю Оренбургского драматического театра имени Горького, режиссеру Рифкату Исрафилову исполнилось 75 лет. И это повод о многом поговорить. В первую очередь, конечно, о его величестве Театре, служению которому отдано более полувека.

- Рифкат Вакилович, почему люди ходят в театр?

- Я думаю, хотят немного пожить другой жизнью. И в театре это желание сбывается. Театр дает те жизненные импульсы, которые для этого необходимы. Каждый зритель участвует в создании спектакля, пропуская происходящее на сцене через свою душу. Живой театр во все времена привлекал людей. И что бы там ни говорили, что театр умирает, он испокон веков живет и будет жить, отвечая духовным запросам, которые есть у каждого человека.

- Вы помните свое первое театральное впечатление?

- Помню. Оно относится ко времени, когда я учился в 6-7 классе. К нам в село приезжали профессиональные театры. В частности, Кигинский - есть такой район в Башкортостане. Как-то они привезли «Молодую гвардию» Фадеева. Олега Кошевого в этом спектакле играл отец Олега Ханова (заслуженный артист России, с которым Исрафилов много работал. - Авт.) - Закир Ханов. Об этом я узнал, конечно, много позже. И вот сейчас, разговаривая с вами, подумал, не потому ли Закир-ага дал имя этого героя своему сыну? Клуб был небольшой - бывшая мечеть. Но играли они, будь здоров! Во всяком случае, мне тогда казалось, очень хорошо. Этот спектакль остался у меня в памяти на всю жизнь.

- А как вы оказались по другую сторону рампы?

- В каждой школе тогда были драматические кружки. Учителя, у многих из которых за плечами был Казанский университет, сами играли и вовлекали нас. На сцене был другой мир - таинственный и странный, непохожий на тот, в котором мы жили. Иная реальность манила и завораживала.

- С интересом узнала, что вы начинали как актер. У вас были такие роли, как Труффальдино в «Слуге двух господ», вы играли в «Макбете»...

- Я ведь сначала окончил актерский факультет Уфимского училища искусств, после которого меня пригласили в Башкирский академический театр. У меня действительно было много главных ролей. Но не думаю, что играл я очень хорошо. Конечно, с полной самоотдачей. Но глубокого осмысления профессии еще не было. Ведь актерская профессия очень трудная. Может, мы иногда иронически относимся к высказыванию Станиславского, который говорил, что искусство требует жертв. Но оно действительно требует жертв! Ты действительно должен жертвовать всем, что у тебя есть, чтобы, перевоплощаясь на сцене, осчастливливать людей. И самому становиться счастливым. С высоты прожитых лет считаю, что профессия актера - одна из важнейших в мире.

- Я думаю, знание актерского ремесла изнутри пригодилось вам в режиссерской профессии...

- Обязательно. Актерское искусство - найти особый способ существования в каждом спектакле. И если он найден, создается образ, который своими импульсами притягивает к себе зал. Михаил Ульянов, Евгений Лебедев, Михаил Царев и другие большие артисты своей жизнью на сцене настолько увлекают, что ты ощущаешь себя былинкой, подхваченной ураганом.

- Вы были близки с Михаилом Ульяновым...

- И я, и Олег Ханов. Мы дружили долгие годы. Он несколько раз был в Оренбурге. Мы ездили с ним в мои родные края, в мою деревню. Безумно интересная личность! Я знал Михаила Александровича как выдающегося артиста. А когда его избрали первым председателем Союза театральных деятелей (хорошо помню этот знаменитый съезд, когда ВТО превратилось в СТД), а меня в Секретариат, я узнал его и как организатора. Многие вопросы мы решали совместно. Я советовался с ним, он советовался со мной. Так мы и подружились. Когда он заболел, мы с Олегом Хановым предложили ему съездить подлечиться в санаторий «Янгантау». Поехали все вместе. Три недели провели в «Янгантау», потом отправились в санаторий «Сосновый бор», который находится рядом с моей деревней. Там жили больше недели. Объездили все. Поднимались в горы. Косили сено. Рыбачили, катались верхом на лошади. Он любил лошадей. Были на пасеке. Когда он уезжал, ему подарили не одну флягу башкирского меда. Он взмолился: «Куда мне столько? Как я повезу?» Но мы договорились с летчиками, они взяли сладкий груз на борт, а в Москве Михаила Александровича встретили и мед доставили до дома.

- Как реагировали на Михаила Ульянова ваши земляки?

- Сначала не обратили внимания. А потом начали пристально вглядываться. В какой-то момент несколько мужиков подошли и спрашивают: «Вы не Жуков?» Михаил Александрович говорит: «Нет, я не Жуков». - «Ну, Ульянов, который играл Жукова?» - «А, да, это я». И, преклоняясь перед его талантом, настояли на том, чтобы он устроил творческую встречу в клубе санатория «Янгантау». На встречу с любимым артистом, который читал рассказы Шукшина, съехались люди со всех концов района. Потом такая же встреча состоялась и в санатории «Сосновый бор». Он произвел на людей неизгладимое впечатление. Скажу вам, что встречи с Михаилом Ульяновым - самые яркие страницы и моей жизни.

- Наверное, то, что вы родились в таких красивых местах, не могло не отразиться на ваших эстетических воззрениях, отложившись в копилку ярких впечатлений...

- Михаил Александрович сказал, поднявшись на гору возле моей деревни: «Потрясающий край! Похож на мою родину. Живя в таких местах, не надо и по музеям ходить. Надо ходить по природе. Если у человека есть чувственное восприятие, природа его воспитывает лучше всякого музея». Думаю, он прав. Не случайно в таких краях родились Шукшин, Вампилов, Распутин.

- Мне доводилось бывать на вашей малой родине - в Мечетлинском районе. Природа у вас действительно красивая. Но жизнь-то была нелегкая. Отец и старший брат не вернулись с войны. Вашей маме пришлось в одиночку поднимать четверых сыновей. Но, говорят, трудности закаляют. Для режиссерской профессии, а профессия жесткая, то, что нужно. Я не ошибаюсь?

- Вы абсолютно правы. Когда я поступал в ГИТИС на режиссерский факультет и показывал свой отрывок, в аудитории погас свет. Мы остановились. А Михаил Михайлович Буткевич, сидевший в приемной комиссии, крикнул: «Зачем вы остановили? Кто вам дал право? Тут сидят зрители!» Я говорю: «Свет же погас». - «Какое мне дело? Найдите выход из этой ситуации». Я побежал вниз к вахтерам, у них были фонарики. Схватил, принес, и мы продолжили. Этот эпизод говорит о том, что режиссер должен надеяться только на себя. И деревенское воспитание, которое действительно было суровым, сформировало во мне способность всего добиваться своим трудом. Помню, маленький еще был. Все катаются на лошади. Говорю брату: «Я тоже хочу». Он дал уздечку: «Иди, выбирай лошадь, какую нравится». - «Да как же я подойду к ней?» - «Это уже твое дело». Мне подсказали: «Хлеб возьми». - «А как сяду? Я же маленький». - «Вон забор, видишь? Веди лошадь к забору и садись». Вот так! А могли бы и посадить. Но нет, ты сам должен найти выход из любого положения. Вот мы и находили. Надо идти в школу за несколько километров, а на улице 30 градусов мороза. Как идти, если нос нельзя высунуть? Смазывали лицо и руки гусиным жиром. И шли. Сама жизнь учила и закаляла. Помню, голодали. Есть было нечего. Рядом люди умирали от голода. А наша мама сохранила нас и вырастила. Я всегда говорю, если бы не ее мужество, нас бы не было.

- Вы мечтали учиться у Анатолия Эфроса. Но не случилось. У вас были другие учителя - Андрей Попов, Мария Кнебель. Вы не жалеете, что получилось не так, как хотелось?

- Нет. Когда я заканчивал актерский, много читал и уже относительно знал, что происходит в театральном мире. Мне было известно, что Анатолий Васильевич набирает курс, и я серьезно готовился. Но когда приехал, выяснилось, вместо Эфроса курс набирала Мария Осиповна Кнебель. Конечно, мы огорчились - и Боря Морозов, и Толя Васильев, и Иосиф Райхельгауз, которые тоже хотели учиться у Эфроса. Но потом вроде бы все сложилось. Художественным руководителем курса стал выдающийся актер Андрей Алексеевич Попов. С нами занимались Михаил Михайлович Буткевич, Мария Ильинична Судакова - они преподавали у Эфроса. Все было замечательно. Но не буду делать секрета: чего-то мне не хватало по режиссуре. И как-то мы с Толей Васильевым пошли к Эфросу на прогон спектакля «Дон Жуан». И попросили разрешения посещать его репетиции. Он разрешил. И мы ходили - со второго курса и до окончания института. Не отвергая никого, мы все-таки учились у Эфроса. Мария Осиповна - сильнейший теоретик, вопросов нет. Андрей Алексеевич - сильнейший практик. Буткевич - мозговой центр. Но мы тянулись к Эфросу. Я был на многих репетициях. Записывал. Получился довольно объемистый том. А когда получил диплом, пошел к Анатолию Васильевичу, он как раз набирал свою лабораторию, попросился к нему в ученики. И пять лет занимался у него в лаборатории. Через пять лет он набрал других. А я поехал к Георгию Александровичу Товстоногову - на пять лет. Очень здорово помогало нам Всероссийское театральное общество, понимая, что помимо знаний, полученных в ГИТИСе, нам нужна и практика. Справедливо считалось, что молодые режиссеры должны быть при мастере.

- Как и художники, которые учились у своих наставников в мастерской.

- Вот и у меня так получилось. Товстоногов как раз тогда ставил «Холстомера», «Мещан», «Три мешка сорной пшеницы». Я все это посмотрел. Это целая школа. Да что школа? Университет! ВТО посылало нас учиться и за рубеж. Мы с Камой Гинкасом проходили практику в болгарском театре. Потом нас отправили в Чехословакию. С лабораторией Товстоногова побывали в Лондоне. Если я сегодня что-то умею в своей профессии, я благодарен тем, кто меня учил, формировал мою личность. А в широком смысле - русской интеллигенции. Она воспитала нас, представителей национальных театров. Когда меня сейчас спрашивают: почему вы не открываете в Оренбурге режиссерский факультет, я отвечаю, что режиссеров должны готовить только в Москве и Санкт-Петербурге, где уровень культуры и театрального искусства наивысший в мире. Режиссер должен видеть своими глазами, что происходит в столицах. Тогда у него воспитывается эстетический вкус, который определяет режиссерское мышление. Не банальное, а планетарное.

- После учебы не хотелось остаться в Москве?

- Была такая возможность. Но мы считали, в Москве много замечательных режиссеров и без нас. А в Казани, Алма-Ате, Уфе таких режиссеров нет. Поэтому поехали на свою родину. Поднимать искусство. Мы были так воспитаны.

- И вам это удалось. Башкирский академический театр имени Гафури, где вы начинали свой творческий путь с актерской профессии, а потом возглавляли 15 лет, отдав в общей сложности 24 года своей жизни, стал популярен не только в Уфе. Ваши постановки получили широкое общественное признание, а спектакль «Бибинур, ах, Бибинур!» был удостоен Государственной премии России.

- К тому времени, когда я приехал, народ перестал ходить в театр. Хотя театр был солидный, и режиссеры там работали хорошие. Я посмотрел спектакль. Про войну. Вот одна из сцен: башкирская разведчица разговаривает в бункере с Гитлером. Это же неправда. Не могло такого быть. Поэтому в зале не было народа. Когда я поставил свой преддипломный спектакль «Галиябану» Мирхардара Файзи - основоположника татарско-башкирской драматургии, 20 спектаклей подряд прошли с аншлагами. Потом я уехал в Москву делать дипломный спектакль, но не мог найти материал. Пожаловался Буткевичу. Он говорит: «Есть материал - «Неотосланные письма» Кутуя. - «Так это же повесть!» - «А ты сделай инсценировку». Стал думать. Нашел ход. И мы начали с Буткевичем работать над пьесой. В конце концов получилось. Когда я поставил спектакль в Башкирском театре, он шел с аншлагами 500 раз - несколько лет подряд. Такого там никогда не было. Потом был самый знаменитый спектакль «Долгое, долгое детство» Мустая Карима. Опять меня консультировал Буткевич. Получилась замечательная инсценировка. В театр стало невозможно достать билеты. Их раскупали за три месяца до спектакля. Перед началом вся площадь перед театром была заполнена зрителями. Нас выдвинули на Государственную премию. Но случилась накладка: Мустай Карим был выдвинут в этот же год на Ленинскую премию. И все-таки Государственная премия не заставила себя долго ждать. Мы получили ее за следующий спектакль «Бибинур, ах, Бибинур!» молодого драматурга Фарида Булякова. Он принес пьесу в 17 страниц. Я начал работать над ней, применив метод действенного анализа. Автор не стал возражать. Он умный человек. И получилось то, что получилось. Когда мы показали спектакль в Москве, Анатолий Смелянский сказал: «Я думал, что башкирский театр - это орнаменты, пляски, но такой глубокий спектакль, который меня взял за горло, вижу первый раз».

- Это правда, что когда 19 лет назад вы приехали возглавить оренбургский театр, то были разочарованы первым же спектаклем настолько, что хотели уехать?

- Не просто разочарован, а напуган. Это было удручающее зрелище. Так уже не ставили и не играли. Для меня самое важное - живой театр. А тут даже не играли, а докладывали текст. А это исправить очень трудно. Увидев мою растерянность, Владимир Флейшер, тогдашний руководитель департамента культуры и искусства, предложил: «Давай откроем театральный факультет». Я говорю: «Только так и можно что-то сделать». И я остался. Театральный факультет, это было первое, с чего я начал строить театр. Сейчас 80 процентов труппы - выпускники нашего факультета, мои ученики.

- Оренбург стал для вас родным?

- Он давно родной город. Здесь живут очень хорошие люди. Мне безразлично, кто какой национальности. Для меня главное, какой человек - хороший или плохой. В этом отношении, мне кажется, Оренбург самый благополучный город. Кроме того, он всегда был центром культуры. Здесь воспитывалось много национальной интеллигенции. Многие писатели, которые стали потом значимыми личностями, окончили медресе Хусаиния. У меня раньше часто спрашивали, не скучно ли в Оренбурге? О чем речь, когда мне для сна остается семь часов? Когда скучать? Работать надо. Были предложения. И заманчивые. Президент Татарстана Минтемер Шарипович Шаймиев предлагал возглавить татарский академический театр в Казани. Я отказался. Причем, дважды. Получал я и предложение вернуться в Башкирский академический театр. Но сказал: нет. Нельзя два раза войти в одну и ту же воду. Даже не в этом дело. А в том, что когда тебе было трудно, эта земля тебе помогла. И ты должен это ценить. И не предавать тех, кто в трудные моменты тебе помог. Я честно говорю: мне здесь нравится. Нравится отношение людей к театру. Нравится оренбургская интеллигенция. Она знает, что такое настоящее искусство - и театральное, и музыкальное. Я чувствую себя в Оренбурге, как дома.

- У вас много спектаклей, которые имеют награды самых разных фестивалей. А какой из спектаклей, которые вы поставили в Оренбурге, вам дороже всех?

- Спектакль «Милые люди» по Василию Шукшину. Театральный критик Григорий Заславский сказал, что мы поймали дух Шукшина. Ухватили суть - то, о чем болела душа Василия Макаровича. Он любил свою землю, любил людей, которые на ней живут. Его герои чудаковаты, может быть, но без них нет родины. Они - соль земли. Мне очень дорог этот спектакль. Это размышление о нашей жизни, о нашей стране. Как постепенно мы теряем то духовное, которое является основой, объединяющей народы России. Мы понимаем и разделяем эту боль. Спектакль получился полифоническим. Это и заслуга театра, но больше всего заслуга автора.

- А говорят, Шукшин не актуален...

- О чем вы говорите? Шукшин, Вампилов - они как никогда актуальны. Поэтому они всегда были и будут в нашем репертуаре. Это настоящая русская классика!

- Вы трепетно относитесь к классике. И в то же время не боитесь экспериментов. Ставите в драматическом театре и мюзикл и музыкальную комедию...

- Драматические театры во все времена экспериментировали. Ну, у Товстоногова в БДТ «Ханума» или «Вестсайдская история» в студенческом театре, со своим курсом. Нам говорят, вы у театра музыкальной комедии хлеб отнимаете. Ничего подобного! Мы не претендуем на их лавры. Но я знаю одно: пусть на меня не обижаются артисты музыкальных театров, драматические артисты поют лучше, чем профессиональные вокалисты. Может, у них голоса не поставлены, но поставлена душа. Они поют душой. И потом, артисты должны пробовать себя в разных жанрах. Вот в «Вестсайдской истории» нашел себя молодой актер Максим Меденюк. Замечательный голос. Это еще и вопрос занятости молодых артистов. Пусть пробуют себя. Почему бы молодежи, которая имеет голоса, не петь? Поэтому экспериментировать мы будем и впредь. Театр должен быть в поиске. Это дает новые импульсы для актеров. Чем больше поиска, тем интереснее театр.

- Я часто вижу вас на лыжне, на пробежке в Зауральной роще. Это помогает работать?

- Когда занимаешься спортом, в пределах нормы, конечно, это дает внутренний тонус, который необходим и артисту, и режиссеру. Тебя должно хватать на 24 часа в сутки. Если у тебя утром репетиция, днем студенты, вечером опять репетиция, организм должен быть подготовлен, чтобы выдержать такую нагрузку. Очень хорошо помогает держать себя в рабочем состоянии и бассейн, и зарядка на свежем воздухе, и пробежки по роще. И потом, чем больше общения с природой, тем больше внутренней свободы. Иногда не получаются какие-то сцены. Пробежишься и чувствуешь, что твой мозговой центр начинает работать абсолютно по-другому. От чего-то освобождается, что-то приобретает. Мне нравится утром выходить на зарядку, ощущая дуновение ветра. Ветер - это язык богов. Он тебе что-то сообщает. И ты должен все это понять.

Фотогалерея