Краснодар

Выпуск № 8-118/2009, В России

Краснодар

Истории о клыкастых вампирах и уродливых франкенштейнах пугают, но гоголевские картины захолустных городишек России и Малороссии с их привычным течением жизни и мелкими грехами могут опустить нас туда, где открывается весь онтологический ужас бытия. Гоголь – проводник в ад. И ад у него – совсем не «геенна огненная», он подобен дантовскому замерзшему колодцу, на дне которого таится ледяной страх, и только эхом отдается смех.

Все веселее и уморительнее, все громче и мажорнее, быстрее и проворнее, истеричнее и несуразнее Гоголь, подобно Данте, ведет читателя сцена за сценой, круг за кругом туда, где выражение «и смех – и грех» приобретает прямое значение.

Режиссер Александр Горбань уловил эту особенность автора, поэтому его постановка «Ревизора» Н.В.Гоголя в Краснодарском академическом театре драмы им. М.Горького, при всем современном антураже, оказалась классической в понимании творчества Гоголя и самого «Ревизора». Россия, утопающая в грязи, опускающаяся на самое дно – увы, главная идея спектакля.

То, что на первый взгляд может показаться в спектакле эпатажем, данью моде, на самом деле оправданно: ведь Гоголь современен, моден, а значит, нужны средства, что смогут точнее, сильнее передать идею. Если это чиновник, тогда он обязательно сидит в ложе как почетное лицо города N (Станислав Гронский), разговаривает по телефону и уж особенно чтит традиции предков: обязательно кричит одобрительное кубанское «Любо!», потому что в его сердце «ты – Кубань!». Дочь Городничего непременно танцует под французское романтичное «Je sais que tu ...», а Хлестаков – это галерея образов и пародий. То он Наполеон в треуголке, следит, как под величественную музыку Карла Орфа Carmina Burana падает на землю русский снег, забыв о своей Жозефине – дочери городничего. А то — лжеревизор, ходит по залу в маске древнеегипетского покровителя мертвых Анубиса, гипнотизируя не только доверчивых жителей городка, но и зрителей. Хлестаков Арсения Фогелева удивительно гармоничен и непосредствен: легкомысленный, молодой, избалованный петербуржец сначала искренне боится городничего и свиту, осознав же, что его принимают за уважаемого господина, он легко, играючи начинает наслаждаться всеми предложенными благами, причем делает это не из корысти или жажды наживы. Он не хочет слушать сметливого слугу Осипа (Леван Допуа), предупреждающего об опасности разоблачения, потому что ему нравится играть роль важного человека, о которой он так мечтал.

Обитатели городка «выделаны» в классической манере. Исключение – почтмейстер у Константина Петрушина, андрогинное существо, в какой-то ночнушке носится как трансвестит. Суетятся под Blur и Тину Тернер забавные и милые в своем невежестве провинциалки: жена (Наталья Иванцова) и дочь городничего (Мария Грачева), говорящие только об ухажерах. Судья Ляпкин-Тяпкин (Ростислав Ярский), попечитель богоугодных заведений Земляника (Сергей Мочалов), смотритель училищ Хлопов (Александр Тихонов), сплетники Добчинский (Александр Крюков) и Бобчинский (Виталий Борисов) боязливы и думают только о своей шкуре, надеются на городничего. Городничий же (Станислав Сальников) в отличие от всех остальных переживает не только о себе, но больше, – о системе взяточничества, устоявшейся и незыблемой, без которой просто не знают, как жить, не только он, но и все горожане. Особенно сильно это проявляется в монологе городничего «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!» – реплика, пущенная в зал, уже полтора столетия продолжает поражать простой истиной.

Показавшийся затянутым финал, как послесловие, как титры, как настроение, которое хочется, поймав, не потерять. Поэтому режиссер решил брать зал горячим: вот и пошли картины, зарисовки, своеобразная музеефикация: застывшие мумии семьи городничего, облаченные в египетские одежды, они усиливают эффект комизма; в мечтах они уже живут в Петербурге, они – фараоны; в реальности же – одурачены, «облапошены», а вместе с ними и весь город.

Оригинально не только музыкальное оформление, где одно только название в программке – Gogol Bordellо — удивляет. Сценография, костюмы (Алексей Паненков) и пластика (Эдуард Соболь) призваны не столько актуализировать и без того актуального классика, но добавить глубины постановке. Огромное железное панно-конструкция в центре сцены с двоящимся изображением. На первый взгляд, волнующееся море. В моменты, когда завравшийся «ревизор» достигает апогея в своих небылицах, эта конструкция трансформируется в корабль, перед нами «Титаник», на корме которого стоит уже Хлестаков, громко разглагольствующий о своем величии, а внизу, с невыразимым восторгом машут платочками скромные людишки. Но при более детальном рассмотрении мы видим, что это не волны, это грязь дорог, в которых увязли не только колеса с лошадьми, но и люди. Не случайно в одной из последних картин режиссер будто впечатывает грешных обитателей уездного городишки в это болото. Они, бедные, тонут, лишь руки отчаянно торчат, пытаясь схватиться за последнюю соломинку, но, увы, ее нет.

Как знают уже малые дети, атрибуты современного, злободневного спектакля и то, что за них выдается, – не одно и то же. К сожалению, нарядить героев в эпатажные костюмы, разместить таблички с названием кубанских населенных пунктов, типа «Свинячий хутор», устроить символический стриптиз Хлестакова, разговаривать с залом на тему выключения сотовых телефонов, – всего этого недостаточно, чтобы быть «на волне» – на волне Николая Васильевича. Было бы очень просто – включить популярную песню «Черные глаза», чтобы добиться смеха. Я имею в виду гоголевского смеха, а не вообще любого, утробного, лишь бы не сидел сиднем зритель. Вот тогда Гоголь действительно превращается в Bordello и возникают сомнения, а кричать ли «Любо»?

Фото Владимира Аносова

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.