Жестокий романс / "Васса" в Театре Моссовета
Выпуск №6-206 (2018), 150-летие Максима Горького
Вероятно, вынесенное в название статьи словосочетание, позаимствованное у популярной экранизации знаменитого произведения русского классического репертуара, не совсем подходит к отзыву о спектакле, который жанрово тяготеет к драме (как, собственно, обозначено его создателями), а порой и к трагедии. Но именно такую ассоциацию вызывает эта постановка.
Постановка, кстати, отнюдь не рядовая, отчасти экспериментальная. Благодаря необычной драматургической основе, которая объединяет два варианта «Вассы Железновой» Максима Горького и призвана придать чисто семейной истории социальный акцент. В итоге предложенная Театром имени Моссовета версия вышла противоречивой, но при переносе в соответствии с ее камерным характером на игровую площадку сцены «Под крышей» все же достаточно убедительной и действительно напоминающей романс. Причем, непременно жестокий.
Но не из-за того, что, исполненный в финале, он становится своеобразной кульминацией и без того снабженного щедрой музыкальной партитурой (разработанной Александром Чевским) спектакля. Причина в его внутреннем строе.
Ведь перед нами - родные люди, но к моменту завязки действия находящиеся в серьезном разладе. Вследствие чего все происходящее здесь отличается неким, присущим, как правило, романсу эмоциональным перехлестом: преувеличенными интонациями, реакциями. Вдобавок стоит страстям дойти до предела, как кто-то из персонажей нет-нет, да и впрямь перейдет на пение (без фонограммы, в сопровождении присутствующего тут же небольшого оркестра).
Зрители аплодируют, словно забывая о том, что находятся в театре, а не на эстрадном концерте. Это смущает, невольно заставляя задаваться вопросом: зачем постановщику «Вассы» Сергею Виноградову понадобился такой режиссерский «ход»?
Но тут же на память приходят рассуждения Георгия Александровича Товстоногова (правда, относящиеся к опере, но в данном случае они, думается, тоже уместны), который считал: когда атмосфера сценического действа накаляется, в свои права вступают музыка и вокал. Вот и Виноградов, вводя в свой спектакль подобные номера, видимо, хотел дать нам возможность при их помощи проникнуться шокирующим, как будто наэлектризованным климатом, царящим в доме Железновых.
При этом режиссер придает своему театральному детищу флер универсальности, пренебрегая наметившейся с некоторых пор тенденцией обязательного осовременивания давних сюжетов. Тем более что отсылающий к началу 1900-х годов и сфокусированный на ожидании наследства от умирающего главы семейства сюжет горьковский, как в зеркале, отражается в нынешней реальности, которой также свойственна невероятная человеческая алчность. И, следовательно, ни в какой особенной «привязке» к сегодняшнему дню он не нуждается.
Поэтому абсолютно органично смотрятся в меру условные декорации Марии Рыбасовой, состоящие из минимума предметов мебели и ряда расположенных на заднем плане черных ширм с едва проявляющимися на них тонкими кроваво-красными силуэтами диковинных и вместе с тем каких-то зловещих существ. Все это способствует созданию тревожного настроения, отвечающего невеселым, мягко говоря, перипетиям пьесы Горького. И облаченная в стилизованные художником Викторией Севрюковой «под старину» черные одежды Васса (Валентина Талызина) - плоть от плоти такого жутковатого, безжизненного пространства, в котором она ощущает себя как рыба в воде. В отличие от иных героев спектакля, все-таки сопротивляющихся мрачной обстановке (на что красноречиво указывают их яркие, цветные костюмы).
В большей степени это касается одной из невесток Вассы - Людмилы (в чрезвычайно трепетной трактовке Ирины Климовой), старающейся буквально из последних сил не падать духом. К Людмиле-Климовой, несмотря на неприглядные обстоятельства ее почти открытой связи с дядей своего супруга - Прохором (Александр Бобровский) испытываешь сочувствие. Равно как и к мужу Людмилы, увечному кривобокому Павлу (очень эмоциональная работа Юрия Черкасова, сумевшего удержаться на грани патологии). И к его брату Семену (в этой, на первый взгляд, отрицательной роли Андрей Межулис находит минуты для пронзительных «нот»), не нашедшему понимания в семейном союзе с кликушей Натальей (которую пока неровно, со слишком уж преувеличенным старанием демонстрации тоски героини по отсутствующим в ее браке плотским утехам играет Лилия Волкова).
Да практически все в этом спектакле мечтают о взаимном сердечном тепле, нехватка которого вкупе со страхами за будущее и перед сильными мира сего нередко толкает на крайности. Иногда же, как горничную Липу (в тонком, моментами пронзительном исполнении Марины Кондратьевой), - и на череду преступлений. Но ее откровенно жалко, как всякого сломанного, хотя и склонного к раскаянию человека.
Не так все просто и с Вассой, «партию» которой Валентина Талызина «ведет» на редкость тактично, деликатно. Даже в идеологическом противостоянии с Рашелью (эффектно и точно сыгранной Анной Гарновой, единственный минус которой заключается в картавости Рашели, задуманной явно для заявленной уже в имени героини обозначения ее национальности, но режущей слух) Талызиной удается обойтись без пафоса. В результате, когда на реплику своей оппонентки о том, что класс, к которому принадлежит Васса, умирает, спокойно и с достоинством отвечает: «Класс умирает, а я жива», - симпатии зала оказываются на стороне Вассы-Талызиной.
Так, впрочем, происходит на протяжении всего спектакля. Наверное, из-за того, что в натуре Вассы-Талызиной доминирует материнское начало, помогающее хотя бы частично не оправдать, а попробовать объяснить ее неблаговидные поступки, продиктованные потребностью, прежде всего, сохранить для своих детей семейный достаток. Только в погоне за ним она пустила на самотек воспитание отпрысков, и они выросли слабыми безвольными созданиями, не способными стать ее полноценными преемниками. И еще - Васса переоценила значение денег, количеством которых, как мы неоднократно убеждались, можно измерить далеко не все.
Впрочем, Васса-Талызина и сама это осознает. Потому что вовсе не обладает таким уж «непробиваемым» характером (недаром в афише отсутствует ее «знаковая» фамилия), вопреки всему до конца не очерствела душой, сохранив ощущение красоты окружающего мира (составляющее суть предфинального разговора Вассы с Людмилой). И - любовь, которой были освещены ее отношения с мужем в период их зарождения. Не случайно, вспоминая «под занавес» спектакля о спровоцированных им трудностях, она улыбается. И когда во время своеобразного эпилога к спектаклю действующие лица поют о том, что в их жизни нет ничего, кроме «креста на груди», напрашивается вывод: сбереги Васса лучшие проявления своей натуры, не посчитай она себя хозяйкой чужих судеб, глядишь, все сложилось бы по-другому. Может, тогда у Вассы и ее близких появился бы шанс обрести счастье.
Фото Сергея ПЕТРОВА
Фотогалерея
