На расстоянии / К 80-летию Владимира Высоцкого

Выпуск №6-206 (2018), Дата

На расстоянии / К 80-летию Владимира Высоцкого

25 января все поклонники творчества Владимира Семеновича Высоцкого отметили его 80-летний юбилей. Мы тоже не смогли пройти мимо этой даты. Конечно, задача стояла непростая. За те десятилетия, что прошли со времени смерти поэта и артиста, казалось бы, сказано уже все. Мы постарались посмотреть на творчество нашего великого современника с точки зрения Никиты Владимировича Высоцкого. Да, он частый гость на телевидении, но немногие журналисты углубляются в тему «отец и сын». Мы попытались. Это случилось накануне закрытия постоянной экспозиции в Доме Высоцкого на Таганке. Первый зал этой выставки был открыт в 2000 году, к 20-летию со дня смерти поэта и артиста. К счастью, закрытие - событие временное. Уже летом посетители смогут увидеть расширенное выставочное пространство и воспользоваться современными технологиями для изучения обновленной экспозиции.

 

- Никита Владимирович, вы помните свой первый поход в театр на Таганке?

- Да нет. Я в бессознательном возрасте туда попал. То, что я помню более-менее, - это «Десять дней, которые потрясли мир», в дошкольном или раннем школьном возрасте. Потом были «Павшие и живые». Наверное, до этого я видел «Пугачева». Я сидел или в световой или в радиорубке где-то наверху, не среди зрителей. А в зале в первый раз был, наверное, на спектакле «Павшие и живые».

- А было такое осознание - вот мой папа и он на сцене?

- Да, конечно. Но было все наоборот. Это у всех детей известных родителей. Одно дело человек дома, а другое, когда он что-то делает для всех. Не для тебя. И это совсем другой человек. Ты их разделяешь. А потом, когда я уже начал ходить в разные театры, во всякие там детские, художественные, в «Современник», лет наверное с 11-12, в зал, на хорошие места, я уже осознанно смотрел и «Гамлета», и «Вишневый сад», и «Преступление и наказание». Много спектаклей, в которых и отец не играл - и «Мастера и Маргариту» я смотрел, и «Что делать?» по Чернышевскому.

- А вы сравнивали Владимира Семеновича или Театр на Таганке с другими театрами, с другими актерами? Может кто-то вам казался лучше? Вы же тогда не отдавали себе отчета в масштабе личности отца и в славе театра.

- В театре нет, не сравнивал. Мне очень нравился и отец как актер, и сам Театр на Таганке, хотя я довольно много где бывал. Но таганский был ближе и необязательно спектакль, где играл отец. Я видел, что это очень хорошо и я меньше внимания обращал на песни, мне казалось это само собой разумеющимся. И на кино меньше внимания обращал, но у него там больших ролей не так много было. В театре он мне был интересней.

- А вы видели когда-нибудь как Владимир Семенович репетирует? Это был мучительный процесс?

- Нет. Однажды я был на каком-то вводе. Это была какая-то репетиция по Леониду Андрееву из «Рассказа о семи повешенных». Сцена перед казнью. Длинный монолог. Насколько я помню, отец его играл, но нужно было кого-то ввести вместо себя. Не помню, кого. Не было никакого мучения, была какая-то проходная ситуация - он не мог играть вечером и быстро-быстро на этот эпизод кого-то вводил. Это было связано с фонограммой - кто откуда выходит, объяснял какие-то технические вещи. А так - нет.

- В одном из интервью вы сказали, что до ухода отца хотели быть актером, но что-то вас останавливало и вы от этого открещивались, а стойкое желание пришло уже после его смерти. Почему именно так?

- Невозможно объяснить. Я сам не знаю. Ну конечно, отец - актер и мама - актриса, окружение соответствующее, и в театр я много ходил, желание было понятное и естественное.

- Ну а попытки были?

- Я в какой-то самодеятельности участвовал, но знал, что в театральный не пойду, поэтому выбирал другие пути. Я занимался спортом и была возможность поступить в губкинский институт или в горный. Некоторое время ходил в школу журналиста при МГУ, но ничего из этого не вышло. Не совсем мое это было. На самом деле, мне было все равно. А после смерти отца очень многое в жизни изменилось, открылись глаза на что-то, и я понял, чего я хочу. И пошел.

- А с возрастом у вас менялось отношение к творчеству Владимира Семеновича? То, что вы видели и слышали в 16 лет, о чем потом узнавали в 20, в 40?

- Конечно, я слышал как он поет, и в театре видел - это было здорово, но тогда я не мог оценить. Естественно, с возрастом что-то менялось. Сначала мне нравились узнаваемые, смешные песни, а потом потихоньку серьезные - военные, баллады. Постепенно, да... Вы правильно говорите, что именно с возрастом. Я о нем много чего узнал после его смерти. И людей многих узнал, познакомился с ними у него на похоронах. Скажем, я не был знаком с Вадимом Тумановым. Конечно, я знал, что он есть, может быть один-два раза видел, а реально познакомился только когда отец умер. Из театра Ваню Бортника знал, Валеру Янкловича, Севу Абдулова, близкий круг. А со многими именно на похоронах познакомился, когда пришло ощущение обрыва в жизни. Я стремился добирать, выспрашивал, и многие мне о нем рассказывали. Тогда еще не было того, что все начали писать воспоминания, которые кого-то задевали, а потом люди их корректировали, и эти воспоминания становились литературными произведениями. Тогда по свежим следам никто не стеснялся мне говорить. И я, действительно, в первые месяцы и годы очень многое о нем узнал - то, о чем понятия не имел. И это соединялось с песнями, которые я стал гораздо больше слушать. Так и происходит, я вот сейчас здесь сижу, и каждый день что-то случается, какие-то вещи обсуждаются, извлекается информация. Подсознательно идет какая-то работа, и отношение меняется.

- Сейчас вы уже старше, чем Владимир Семенович тогда, когда ушел из жизни, а опыт имеет колоссальное значение, - вы не думали о его творчестве с критической стороны, с высоты прожитых лет, что ли? Какая-нибудь песня неудачная, фильм проходной...

- В любом деле не может быть все на одинаковом уровне. Другое дело, что у него совсем пустых вещей нет. Допустим, популярная в свое время песня «Тау Кита». Она была написана под влиянием фантастики, которую Владимир Семенович много читал. Это было очень популярно. Люди зачитывались и Стругацкими, и Лемом. И я тоже все это читал. В этой песне нет настоящей сатиры. Это шутка. Я читал многие анализы его стихотворений и многие догружают, что все это предвидение, что все в жизни смешивается, мужчины перестают быть мужчинами, женщины женщинами -наверное это присутствует. Или про китайцев «нас - миллиард, их - миллиард, а остальное - китайцы». Эти песни полукапустнические. Или «Любовь в каменном веке»... Они не такие объемные, как баллады. Там есть намек на что-то, на серьезные вещи, но они не то, что слабее... Их сейчас очень мало исполняют и вспоминают мало. Может, напрасно. А есть вещи, даже ранние - скажем, «Я вырос в ленинградскую блокаду» - это вторая песня, которую он написал в 1961 году. Первая - «Татуировка». Очень серьезная - и глубокая, и трагическая. И все равно с юмором. Дело не в том, что она лучше, она другая.

Есть люди, которые просыпаются в определенное время, делают зарядку, пьют кофе, потом до обеда пишут, потом идут гулять, а вечером опять писать, а все вокруг ходят на цыпочках. Есть такие люди. У отца было не так - он загорался. «Охоту на волков» он не писал. Он рассказывал, что у него все время эта строка «идет охота на волков, идет охота», звучала в голове. И он не знал что с ней делать. Так же он загорался этими «китайцами», «Тау Кита». Вдруг что-то вспыхивало, ему становилось интересно, и он это записывал. Поэтому во всех песнях есть азарт, есть талант. Другое дело, что какие-то вещи на века, а какие-то останутся для знатоков, для тех, кто фанатично все собирает. Я убежден, что несколько военных песен, «Баллада о детстве» останутся и в школьной программе, и как главные для празднования каких-то юбилеев.

Первые его эпизодические роли, небольшие, на два-три десятка съемочных дней, - «Штрафной удар», «Карьера Димы Горина». Если сравнивать со «Служили два товарища» - это совершенно не работа, и он сам это понимал. Он говорил о фильме «На завтрашней улице», что это плоско. А «Дон Гуан» прекрасно получился и не очень понимаешь, как он это сделал. Сейчас опять начали тиражировать мнение Джигарханяна, что Высоцкий не артист и не поэт. Он всегда это говорил и не скрывал, хотя его за это ругали, но он так думает. Но как сделана роль Брусенцова в фильме «Служили два товарища» - это уже не игра, а что-то другое. Равно как и Дон Гуан, и Жеглов - это очень здорово и очень профессионально. Сколько людей, столько и мнений, естественно. У меня есть какое-то мнение о его работах в театре, И вообще, что ему этот, таганский, театр дал. Это абсолютно его театр! Эти его короткие эпизоды, зонги, какие-то акцентированные вещи. Не плавное поступательное движение, как во МХАТе, «Современнике» и вообще в театре, а именно постоянные рывки внутри спектакля. Это его темперамент, его отношение к жизни. Он сам многое дал театру и, конечно, театр ему. Он его сформировал и как поэта, и как человека. И все разговоры, что он собирался уходить... У него была непростая ситуация с человеческой стороны. Он очень тяжело последние годы жил, и были разговоры, что он якобы уже ушел. Тут Юрский недавно вспоминал, что Владимир Семенович после съемок сказал, что он уходит из театра. Он не ушел. Его могло тяготить непростое отношение людей к нему внутри театра. Сейчас все вспоминают только хорошее, но было много всего разного. Дело даже не в зависти. Просто, когда человек внутри театра на таком особом положении, когда он может не приехать на спектакль, и в программку вписывают карандашом фамилию другого артиста, и народ идет в кассу, пытается сдать билет, потому что они пришли только на Высоцкого посмотреть. И то, что ему тем же Любимовым многое позволялось, конечно, многие люди принять этого не могли.

- А вам когда-нибудь мешало, что вы его сын?

- Ну как тебе может мешать твоя жизнь? Да, иногда может нравиться, иногда - нет.

- Дети великих людей по-разному себя ведут. Кто-то подчеркивает свое родство, а кто-то пытается от этого уйти и стать самостоятельной личностью.

- Да, все верно. Они хотят состояться сами. В конце концов, у меня тоже был такой период. Но приходишь к осознанию, что это твоя жизнь. Если ты начинаешь делать вид, что этого в твоей жизни нет, по каким бы причинам ты это ни делал - ты огромную часть своей жизни выкидываешь. Куда ее выкинуть? Это невозможно. Нет, у меня нет такого.

- Вы уже думали, кто после вас будет продолжать дело? Руководить Домом-музеем? Возможно, сыновья, племянники?

- Нет, я думаю, наша семья остановится на том, что я здесь работаю. Я не думаю, что сюда должны идти мои дети или дети Аркадия. Но я знаю, что если будет нужно, они смогут это сделать. Я здесь не потому, что я очень хотел быть директором. Так получилось. В этом была необходимость. Сколько бы мне нИ говорили, что это сделали бы без меня. Не сделали. Я ждал 16 лет. А музей решили создать буквально в дни похорон. Сразу. Эта идея возникла в Театре на Таганке, в литературной части. Но кроме фан-клуба Высоцкого они ничего сделать не смогли. А надо было. И у меня получилось. Другой вопрос, надо ли мне сейчас здесь оставаться. Сложный вопрос. Я постоянно в этих раздумьях. С другой стороны, это огромная часть моей жизни. Я сюда пришел в 1996 году. Здесь и люди, которых я привел и, если я уйду, им тоже придется уходить. Да и в культуре сейчас такое пограничное состояние. Идет активная работа, чтобы культура стала досугом, легким времяпрепровождением. Эти все показатели - количественные, проходимость, сколько людей вы обслужили. Вот на Ночь в музее было миллион людей, а в следующем году пусть будет больше. Зачем это надо? Ночь в музее, как ночь на кладбище. Это неправильно. Это к культуре никакого отношения не имеет. Да, я играю по этим правилам, я выполняю эти требования, пытаюсь поднять эти показатели. Но я сфокусирован на другом - на коллекции, которая хранится, описывается, изучается, составляется, экспонируется. Да, легко научить развлекать. Я думаю, эта волна закончится тем, что появятся люди уровня Ирины Антоновой, Дмитрия Лихачева, которые скажут, что нельзя оценивать музеи как сферу обслуживания. Я думаю, это прекратится. Не знаю, я бы не рассматривал своих детей в качестве преемников. У них своя жизнь.

- Ваш сын Семен - он же актер?

- Семен, да. Актер, художник, андеграунд - такого типа. Я уверен, что если будет нужно, они пойдут сюда. Они способные ребята. Я же тоже не учился. Другое дело, я не уверен, что это нужно. Пока я здесь, я и без них справлюсь, а если уйду... Должна быть какая-то причина, чтобы я ушел. Допустим, меня выгонят отсюда...

- Такое маловероятно.

- Почему? Все может быть. Или я найду себе другое применение и скажу, что я плевать хотел - тоже вряд ли, но если что-то случится, найдутся люди. Необязательно это будут мои дети. Вполне возможно, это будет кто-то из людей, которые сейчас здесь работают.

- Я в 2011 году была на Одесской киностудии. Там существует небольшой музей и в нем, как нам сказали, хранится плащ Глеба Жеглова. Не было мысли его забрать, выкупить?

- Конечно, мы иногда идем на то, чтобы что-то получать, выкупать, но нет таких возможностей. Скажем, недавно пришел человек и сказал, что шляпа Жеглова у него дома. Он запросил за нее какие-то бешеные деньги. Я сказал, что мне не нужно. У нас есть жегловский реквизит и какой-то его пиджак, который нашли на студии «Молдова-фильм» и передали нам. Его разыграли через газету «Комсомольская правда» среди актеров, которые играли милиционеров. Победила Елена Яковлева за Каменскую и захотела нам его отдать. Я пошел к ней в «Современник», и она торжественно этот пиджак передала. Теперь он здесь, в музее. Я не думаю, что надо все, что так или иначе связано с Высоцким, собрать. Многие люди этим занимаются. Существует много частных коллекций. В РГАЛИ какие-то серьезные вещи. У нас не меньше, но вот так все разделено. В Екатеринбурге есть коллекционер, я хорошо его знаю. Это Андрей Гавриловский. Он там и дом построил, в 53, что ли, этажа, назвал его «Высоцкий». Выкупил на аукционе многие вещи Владимира Семеновича. Я считаю, что там, где возможно, нужно вмешиваться. Как, например, с этим аукционом. Но не было таких денег. Банк ВТБ по нашей просьбе выкупил четыре предмета, они будут в новой экспозиции, но так, чтобы все выкупить - такой возможности нет. Честно говоря, я не так чтобы сильно переживаю - ах, у нас нет плаща Жеглова. Ну нет. Зато есть много чего другого, того, что мы и выставить не можем. А так, чтобы собрать каждый кусок асфальта, по которому Высоцкий ходил, - такой задачи нет.

- И последний мой вопрос. Расскажите про следующую экспозицию, которая - откроется летом.

- Основной принцип все равно остается тот же - его жизнь и творчество, но она будет более современная, с большим количеством информации, которую можно получить самому, без экскурсовода. Можно будет посмотреть, почитать, углубиться в какую-то тему при помощи современных технологий, когда человек не просто пришел и слушает, и смотрит, а становится участником. Такие полуигровые модели. Это не мешает работе с экскурсоводом или аудиогидом. Будет и сочетание предметного ряда, и экранов, и направленного звука, видеороликов для детей. Будут смонтированы кадры, которые касаются эпохи и контекста, в котором Высоцкий существовал. Это дает возможность большего получения информации. Можно будет слушать Высоцкого в хорошем качестве, читать рукописи. Из песни делается экспонат. И можно будет понять, за что его так любят.

 

Статья в PDF

Фотогалерея