Невеселые размышления
Выпуск №7-207/2018, Прошу слова
В последнее время все чаще приходит мысль о том, насколько наш критический цех не просто разобщен, но, непримиримо разделившись на группы и группки, агрессивно настроен по отношению друг к другу. Старшие коллеги, учителя, большинства из которых давно нет на свете, могли спорить, полемизировать, отстаивать свое мнение, но никогда при этом не переходили определенные этические границы, обязательные для тех, кого именуют интеллигентными людьми. А мы сегодня живем по принципу объединений разного рода первых лет после Октябрьской революции, когда грубые оскорбления, интонации, сохранившиеся в архивных документах, стали едва ли не определяющими. Особенно для тех, кто не столько выступает публично перед коллегами на обсуждениях конкретных спектаклей (эти времена как-то незаметно стушевались, мы теперь все больше о нравах общества рассуждаем и об отношениях государства к культуре, к театру), сколько выясняет отношения через социальные сети, не стесняясь в выражениях, не слыша друг друга, не только не задумываясь о логике высказывания, но и об элементарных правилах грамматики забывая...
Сложное время.
Собственно говоря, профессия критика всегда была «отдельной», ее представители не торопились «сбиться в стаю», стремясь непременно уничтожить одно за счет другого. Может быть, потому что не были столь размыты нравственные критерии, осознание духовных ценностей. Конечно, сегодня очень легко обвинить старшее поколение в том, что все в их поведении было определено кодексами социалистического реализма, запретами, умолчаниями, но ведь это не совсем так. Если не сказать: совсем не так, потому что были и честные статьи, от которых немало страдали их авторы; и была эстетика чтения между строк или поверх строк для тех, кто ждал их слова.
А кто сегодня ждет нашего слова? Что оно способно изменить в восприятии зрителей, читающих рецензии на спектакли, которые в большинстве своем сводятся к пересказу содержания, минуя процесс объяснения, пробуждения мыслей читающего, его желания своими глазами прочитать пьесу или инсценированную прозу?
Может быть, повинна в том система образования, нацеленная во многом на то, чтобы самопроявиться, высказать собственное мнение, не интересуясь ни историей театра, ни спектаклями, ставшими легендами, и уж тем более - чьим-то еще мнением. Сегодня куда более востребованной стала поверхностность во всем, пристрастия не столько к театру, сколько к тому, что происходит вокруг скандального, шокирующего. Тут уж, естественно, не до попыток заглянуть в глубину, судить художника по законам, им же над собой правящим.
Не говоря уже о том, что такие незаменимые понятия, как «действенный анализ», «жизнь человеческого духа» и прочие почти полностью заменились эмоциями по поводу...
Наверное, это наше время продиктовало то состояние, которое, устами одного из персонажей «Жизни Клима Самгина», точно определил Горький: «жертвы общественного оживления». Представители многих и многих профессий стали ими почти незаметно, порой искусно, а порой довольно неуклюже подменяя суть предмета тем, что вокруг предмета. И снова приходит цитата из Горького - «объясняющие господа». Объясняющие нам, девственным в своих пристрастиях, словно Иванушка Бездомный, чего же нам не дано понять и разглядеть. Но не только люди становятся этими жертвами, а и многочисленные явления культуры, среди которых видное место занял театр. Театр, который все чаще подменяется стремлением во что бы то ни стало выкрикнуть и утвердить собственную точку зрения, которая, если выразить более чем кратко, формулируется достаточно примитивно: пост-постмодернизм - это единственное, это наше знамя, и ничего другого нам не надо. Долой жизнь человеческого духа с корабля современности! А ведь это уже было в истории: «Каждый молод молод молод в животе чертовский голод... будем лопать пустоту!» -сформулированный Давидом Бурлюком девиз одной из групп поэтов начала 20-х годов...
Не случайно в последние годы появились и утвердились отчасти грубоватые, но точно определяющие границы между группировками определения критиков, которым принципы русского психологического театра, память о предшественниках, а также об ушедших артистах, режиссерах, художниках кажется «нафталином», «музейщиной», тем, что мешает пути развития современного театра. Режиссеры, стремящиеся подобный театр не просто бережно сохранить, но доказать его современность и необходимость зрителю, надменно объявляются скучными и устаревшими независимо от их возраста. Их спектакли никогда не войдут даже в лонг-лонг лист «Золотой Маски», потому что в них не сыскать бьющего по нервам новаторства, которое способно выразить себя лишь шокирующими темами и их почти натуралистическим отображением на сцене.
Белгородский академический драматический театр им. М.С. Щепкина много лет и десятилетий работает все более насыщенно, интересно, минимум раз в год показывает по одному своему спектаклю в Москве, вызывая восхищение зрителей. В предыдущем сезоне там ставили спектакли Борис Морозов, Марк Розовский, Семен Спивак, Станислав Мальцев (этого интересного, тонко чувствующего режиссера мало знают в столицах, хотя спектакли его не раз были показаны в Москве при почти полном отсутствии критиков).
Какими бы разными ни были эти режиссеры, девиз у них один: для зрителя должен быть свет в конце тоннеля, как говорил в одном интервью Мальцев; я не имею права отпускать зрителя из театра в беспроглядную петербургскую ночь, как не раз повторял Спивак. И все их спектакли, о чем бы они ни говорили со зрителем, обращены не к разгадыванию ребусов, а к живому человеческому чувству, к пробуждению души и несут в себе финальный свет.
А неподалеку от Белгорода есть небольшой город Старый Оскол, в котором очень интересно и во многом необычно работает режиссер Семен Лосев. Интересно, добирались ли когда-нибудь фестивальные эксперты до этой точки страны? Или это и не нужно, потому что существует отнюдь не потаенный список тех, кто непременно составит программу того или иного фестиваля?
А спектакли ушедшего из жизни несколько лет назад Павла Хомского, активно работающих Леонида Хейфеца, Бориса Морозова, Александра Коршунова, Марка Розовского, Олега Кудряшова, Михаила Левитина и других режиссеров идут в Москве (далеко ехать не нужно), но критиков на них редко встретишь. Да, их спектакли могут быть разными, порой далеко не все можно в них принять и разделить, но для того, чтобы просто не заметить, - нужна убежденность, которая должна хотя бы на что-то опираться. Я назвала лишь малую часть московских режиссеров, что уж говорить о России, которая, по определению, только на словах «наш сад»...
К слову сказать, порой создается впечатление, что предложение Лопахина владельцам усадьбы, славящейся по всей губернии, не только сбылось, но и принесло свои плоды: провозглашая некогда, что «вся Россия - наш сад», мы поделили его между собой на дачные участки, вырубив прекрасные деревья и понастроив на доставшихся сотках дома, а то и виллы, баньки, сарайчики, прочие хозяйственные постройки. Так представители критического цеха разделили столичные и - главным образом - провинциальные театры, которые всячески опекают, стараясь не пустить на свою территорию «инакомыслящих». И у нас, кто не вошел ни в какие группировки, есть театральные территории, которым мы стараемся уделить внимание, привлечь к ним интерес. Чаще всего - именно по той причине, что они остаются вне поля зрения того большинства, что считает себя вправе руководить театральным процессом в стране. А возможно ли это? Ведь он являет себя, к счастью, разнообразным, несмотря на громкие требования единообразия, ориентирования на западное искусство.
Но вернемся к нашему грустному перечню.
В Театре Российской Армии много десятилетий служил умный, тонкий, глубокий режиссер Александр Бурдонский, но и на его спектаклях мне не часто доводилось встречаться с критиками. Бурдонского не стало меньше года назад - никого нельзя обвинять, «болезнь века» развивалась стремительно, но пусть и не слишком большую роль в ее течении, но все же сыграли и некоторые статьи, в которых писалось отнюдь не о его творчестве, а о родстве со Сталиным. И цитаты из разговоров с критиками были тщательно подобраны по принципу некролога, хотя он был еще жив и работал...
Курский драматический театр им. А.С. Пушкина тоже почти ежегодно привозит свои спектакли на фестиваль «Островский в Доме Островского». Руководит этим коллективом на протяжении нескольких десятилетий Юрий Бурэ - ученик М.О. Кнебель, как далеко не все преданный ее творческим заветам. Его спектакли идут в Курске по многу лет, зрительный зал всегда переполнен, люди несут цветы любимым артистам. На фестивале в Самаре триумфально прошел его спектакль «Горе от ума», получив несколько значительных призов, но внимания, например, «Золотой Маски» так и не привлек, хотя вполне достоин того. Так же, как и многие другие, глубокие, по-настоящему волнующие его спектакли.
Как и Пермский ТЮЗ под руководством Михаила Скоморохова, чей спектакль «Господа Головлевы» покорил после увиденного много лет назад и не забытого даже в мелочах спектакля Льва Додина на сцене МХАТа. Пришло иное время, иначе прочитался роман Салтыкова-Щедрина - взволновано, ярко, по-настоящему театрально, и задел другими совпадениями с нашей действительностью больно и остро. Молодой режиссер Сергей Морозов работал в Великом Новгороде, Костроме, Ульяновске, сейчас работает в Санкт-Петербурге, но мне ни разу не встретилось его имя в «заветных списках». Михаил Чумаченко несколько лет назад возглавил Тольяттинский театр «Колесо» имени Глеба Дроздова, где поставил несколько очень интересных и по-настоящему современных спектаклей.
Никогда не упоминался в «главных фестивалях» Санкт-Петербургский Молодежный театр на Фонтанке под руководством Семена Спивака - на мой взгляд, один из самых интересных театров не только северной столицы, но и страны. Зато очень часто приходилось слышать от коллег, несколько пренебрежительно констатирующих: «добрый театр». Мне посчастливилось видеть большинство спектаклей Семена Спивака и в Санкт-Петербурге по несколько раз, и на гастролях в Москве, и на фестивалях в Самаре и Москве, и те, что поставлены им в Белгородском театре - и каждый раз я не только впитывала их всей душой, но и отдавалась настрою зрительного зала, на редкость единодушного, живущего, по словам Герцена, в одном ритме дыхания со сценой от начала до конца спектакля.
Восторг зрителей, раскупающих билеты задолго до даты спектакля, и - полное равнодушие большинства критиков. Чем это объяснить, как и в случае с другими, названными и не названными режиссерами? Приверженность одним именам и твердое убеждение незначительности других? А на чем оно выстроено? - на личных пристрастиях? На грубой формулировке «пипл хавает»? На желании бежать, подобно Тарелкину, впереди прогресса, предсказывая театру будущее, в котором черты русского психологического театра будут неумолимо стерты (откуда, собственно, берется эта уверенность?)? Или - на таком понятном желании не отстать ни на шаг от большинства, которое, по горькому опыту, чаще оказывается правым? Не это ли желание отчасти или не отчасти и привело столетие назад нашу страну к победе большевиков?..
Не стану отрицать, что есть определенная часть публики, которой мало адреналина от нашей уличной жизни, экономических, политических, общественных перипетий, от телевизионных экранов - им и в театре подавай агрессивность, жестокость, насилие, кровь или хотя бы душераздирающие подробности личной жизни «медийных лиц». Но хочется верить, что большинству все же необходим хоть какой-то просвет, и в театр эти люди ходят не только для того, чтобы насладиться видом любимых артистов и отметиться на громких премьерах, о которых говорят вокруг, но пережить чувства, среди которых немалое место занимают те, коих так недостает в жизни, - милосердия, понимания, сочувствия, причастности к благородству персонажей, желания режиссера и его актерского ансамбля научить нас чему-то очень нужному, не поучая, не навязывая...
Неужто и само слово «добрый», которое мы употребляем давно уже всуе, не задумываясь, приветствуя человека утром, днем и вечером, стало тоже замшелым и лишним в нашем жестком лексиконе?..
Разумеется, каждый человек, будь он просто зрителем или «просвещенным зрителем», каковым, по сути своей, является театральный критик, имеет право на собственное мнение. Но трудно поверить, что собственное мнение формируется нынче под влиянием слишком быстро меняющейся моды или под давлением «стаи», в которые стремятся сегодня сбиться те, кто по всем неписаным законам профессии призван быть одиночкой...
К счастью, не все. Есть еще те, с кем можно поспорить или согласиться, опираясь в своих впечатлениях о спектакле не на эмоции, а на законы театрального искусства, которые не в силах отменить никакие новации и эксперименты. Они, конечно, тоже нужны, но далеко не исчерпывают значения театра, как это пытаются доказать сегодня многие...
Так зачем и для кого пишем мы сегодня? Для самовыражения или для истории? Впрочем, поскольку на наших глазах история все переписывается и корректируется, надо ли для нее стараться оставить свой след? Кто знает, какой она будет через десяток лет...
