О людях, о любви...

Выпуск № 8-118/2009, Монолог

 Художественный руководитель московского театра «АпАРТе» Андрей ЛЮБИМОВ поставил первую редакцию гоголевского «Ревизора», использовав «Выбранные места из переписки с друзьями», черновики и сопроводив действие русскими романсами. В результате получился «Ревизор. 1835», спектакль, интересный не только и не столько серьезным знатокам Гоголя, литературоведам или поклонникам театральных изысков, сколько тем, кто помнит, как категорично и однобоко в школе объясняли, что Гоголь – великий обличитель пороков и безжалостный сатирик. Режиссер рассказал комическую и одновременно трогательную историю о сокровенной мечте, о спасительной надежде и об утраченной любви. Почему именно классика и именно Гоголь? Об этом рассказывает режиссер и исполнитель роли Земляники Андрей Любимов.

Гоголя я очень люблю и давно хотел поставить, и, наконец, появилась возможность сделать «Ревизора» именно в том виде, в каком он существовал в моей голове. В камерном варианте, а не на большой сцене. Это не внезапное решение. Потому что такие тексты, как тексты Гоголя, Чехова, Достоевского… с ними долго живешь, пристраиваешься и мысленно репетируешь, открываешь для себя какие-то вещи в течение долгого времени – десятилетиями. Чаще всего хранишь понимание того, как что-то надо поставить – не о «правильно-неправильно», а про что эта пьеса. Для себя. И потом следующий этап, когда ты вдруг понимаешь: «Ах, вот артист, который может сыграть!» И появляются артисты, которые дают возможность осуществить мечту.

Классические тексты – многоплановые. К сожалению, современная драматургия не дает простора для размышлений, она сиюминутна. И потом, тексты классические – они всегда с тобой. И так случилось, что у нас появился артист, который, с моей точки зрения, может сыграть Хлестакова – у него есть некий поэтический дар. И тогда это вылилось из «подготовительного» пласта сознания в реализацию. (Иван Косичкин в спектакле – почти безумный, вдохновенный и способный чувствовать, не то чтобы ребенок – скорее одержимый детством. Его фантазии не просто кажутся реальными: они визуализированы на экране, инсталлированы в художественную реальность – так как же может он лгать, если вы собственными глазами видите 35 000 курьеров?.. И те самые «невидимые миру слезы» проступают в образе Хлестакова: у него, как и у всех персонажей, есть за душой трогательная, нежная мечта. Как и у всех, уже не сбывшаяся. – А.Р.)

Я считаю, что литературная общественность во главе с Белинским очень испортила жизнь Гоголю. Гоголь изначально был рожден с колоссальным потенциалом любви к людям. Он рассказчик. Я никогда-никогда не соглашусь с тем, что Гоголь сатирик. Он ведь сначала Рудый Панько был… Вот в первой редакции «Ревизора» сохранилось отношение к персонажам как к своим очень забавным «зверушкам». С любовью. А потом Белинский и все остальные сказали: «Вы же сатирик! Вам надо обличать!» И во второй редакции герои уже совсем другие…

Щепкин, игравший первую редакцию, кстати, понимал это. Он говорил: «Вы только не забирайте моих любимых. Городничего, например».

И еще вот что произошло: в первой редакции Гоголь написал то, что хотел, затем принес в театр, а артисты стали исправлять, он за ними записывал. Между прочим, это и чеховская проблема: когда артисты, на его взгляд, портили персонажей, которых он создавал. Репетировали тогда недолго, и артистам просто некогда было разбираться в тонкостях характеров, поэтому они пользовались жирными мазками, водевильными приемами. А Гоголь стал записывать за ними, потому что был человек еще молодой и авторитеты давили.

Думаю, «Ревизор» не несет в себе яркого обличительного пафоса. В первой редакции очень внятно прочитывается: для героев гораздо важнее, что это «Хлестаков ИЗ ПЕТЕРБУРГА», а не «Хлестаков – ревизор». В них эта провинциальность, такая немного «феллиниевская», она важнее: «жизнь мимо нас проходит». У Гоголя это очень четко видно, он же сам был провинциалом. Будто корабль плывет, а мы стоим на берегу и машем – такое Рио-де-Жанейро, где все в белых штанах – вот это важнее в первой редакции.

Все герои спектакля в определенном смысле романтики. Они сохранили некую мечту, даже если она смешная. Они все люди с мечтой, вот это для меня принципиально.

Мы хотели, чтобы не было историзма. Хотели, чтобы получилась притча, а не конкретизация. Поэтому костюмы стилизованные, поэтому Земляника в круглых очках похож на Джона Леннона. Леннон был обличителем, и Земляника берет на себя такую функцию. Я рад, что это считывается. Когда он начинает говорить, что нужно взять на себя ответственность – это же «Power to the people».

Когда мы с артистами собирались на первые читки, я им сказал: «Давайте попробуем очеховить Гоголя». Идея не претерпела особых изменений. Просто я установил правила игры, а потом все включились. Или люди принимают их, или нет. Это уже зависит от человеческой позиции. Для меня, вы правильно заметили насчет 60-х, в какой-то мере основным призывом является «все, что вам нужно – это любовь». Надо своих персонажей любить. И не только персонажей – людей надо любить.

И спектакль как раз о людях, о любви. Гоголь сам сказал: беленькими нас все любят, полюбите нас черненькими. Конечно, это о том, что везде нужно рассмотреть человека, найти мечту, которая заставляет его еще как-то на плаву держаться.

Фото предоставлены театром

Фотогалерея