Местный автор без привязки к месту

Выпуск № 8-118/2009, Лица

Ростовскому композитору Леониду Павловичу КЛИНИЧЕВУ, автору балета «Тихий Дон» и оперы «Цыган», исполнилось 70 лет.

В том, что, действительно, широка страна наша родная, Леонид Павлович убедился на собственных ощущениях, когда переезжал из пункта А в пункт Б и в другие пункты, где довелось жить, работать или учиться. Крым, Сибирь, Урал, Средняя Азия, средняя полоса, Дон. Страна одна, а культуры разные, и когда человек создает свой художественный мир, они проявляются в нем. Пусть не впрямую. Композитор Л.П.Клиничев не писал, например, музыку на таджикские темы, но особенности края, общение с замечательными людьми, интерес к традициям формировали и мировоззрение, и художественный вкус.

Для Ростова он «местный автор», хотя понятие это менее всего географическое, что подтверждается судьбой его сочинений.

- Леонид Павлович, наверное, с юга в Сибирь в 37-м отъехали?

- В 38-м. Отец мой – выходец из Болгарии, но называл себя фракийцем. В Старом Крыму и Феодосии (между прочим, по соседству с Айвазовскими) мои предки имели обширные виноградники. Семья была образованная: все знали языки, музицировали. Царил культ Моцарта; через войну пронесли несколько пластинок, дрожали над ними, берегли. Когда я подрос, тоже слушал их бесконечно, они уже были совсем заезженные.

Всю семью в Сибирь и выселили. Отец с первых дней войны был мобилизован, прошел японскую и отечественную, контужен был, но, слава Богу, выжил и вернулся только в начале 46-го года. Мы тогда уже в Башкирии жили. Отец сказал: «Хочу туда, где тепло». С невероятными трудностями мы добрались до Душанбе. Таджикистан, благословенный край… Каждое лето я ездил по всему Памиру вместе с отцом (он был зоотехником и инспектировал стада и отары) и видел невероятной красоты альпийские луга, роскошные деревья – ореховые, фисташковые и тутовник с плодами величиной в палец.

В Душанбе был прекрасный театр оперы и балета. Блистала балерина Малика Сабирова, пели талантливые солисты. Поэт Тимур Зульфикаров (мы с ним дружили) – подлинный гений; в его белых стихах было нечто библейское, по-восточному загадочное, певучее. Вообще, таджикская элита отличалась высокой культурой.

- Не знаю всей исторической правды, но, может быть, таджиков не так остервенело и под корень уничтожали?

- Может быть… Хотя мне известно, что, например, отец Тимура, видный партийный деятель, был в 37-м арестован и расстрелян.

- В Душанбе вы и первое музыкальное образование получили?

- Я там окончил училище, дирижерско-хоровое отделение, но играть и сочинять стал гораздо раньше. Отец привез с войны аккордеон, и я быстро стал играть по слуху. Потом мне нашли частного педагога. Родители поняли, что моя жизнь будет связана с музыкой, и впоследствии ничего для меня не жалели: купили пианино, магнитофон – все, что мне нужно было.

Огромную роль в моей судьбе сыграл Сергей Артемьевич Баласанян. В советские времена наши известные композиторы постоянно наезжали в республики в качестве кураторов, и меня рекомендовали Баласаняну. Я сочинял при его заинтересованном участии, и позже, когда учился в аспирантуре Московской консерватории, он сделал меня своим ассистентом. Мои камерные и хоровые сочинения покупались и исполнялись, и это было для меня существенным материальным подспорьем, не говоря уже о профессиональном продвижении.

Что и говорить, Леониду Павловичу везло на педагогов. Правда, он и сам не плошал: в Ташкентской консерватории с первого курса сразу на третий перешел. Еще студентом и в училище, и в консерватории стал преподавать. Дружил с музыкантами и педагогами, которые осели в узбекской столице после эвакуации из Ленинграда. Профессора Борис Исаакович Зейдман, Юзеф Гейманович Кон были энциклопедически образованными людьми. На кухне у Кона собирались неординарные личности. Содержание их разговоров могло быть приравнено к университетскому курсу. Книги и музыкальные записи, находившиеся под запретом, здесь были доступны. С подачи Кона Клиничев познакомился с французской, немецкой, испанской поэзией, с русской поэзией Серебряного века, впервые услышал Игоря Стравинского, Эрнеста Шоссона…Когда табу с этих имен было снято и их музыка зазвучала, Леонид Павлович легко узнавал ее по первым же тактам, поражая московских педагогов. Покупал и покупал пластинки, раз по 15 слушал то, что не нравилось, пытаясь понять, почему. Младшую сестру Тамару изводил этим упорством, хотя его занятия не были ей чужды: она стала музыковедом (а ее сын Павел – ныне дирижер Большого театра. Он приезжал в Ростов дирижировать юбилейным авторским концертом Леонида Павловича).

Л.Клиничев обязан тем временам и тем людям. Без них не было бы, наверное, позднейших хоровых циклов и кантат на стихотворения Ломоносова, Пушкина, Лермонтова, концерта на стихи английских поэтов, вокального цикла «Цыганский романсеро» на стихи Лорки… А два аспирантских года в Москве научили ценить артистов; он пропадал вечерами не только в Большом и Театре Станиславского и Немировича-Данченко, но и во МХАТе. Восхищался созвездием его великих стариков, только «Мертвые души» пять раз смотрел.

- Леонид Павлович, а к «Тихому Дону» вы подступили, когда переехали в Ростов?

- Я прочел его еще в ранней юности. Родители и старшая сестра увлекались Шолоховым, а от меня, девятиклассника, роман прятали. Я же ночами с фонариком под одеялом тайком читал «Тихий Дон» и был потрясен. Он показался мне самым правдивым произведением о жизни, а его события – похожими на те, что происходили с моими предками. Поразителен был язык персонажей – я ни в одной книге не встречал ничего подобного. И еще была в романе волнующая тайна…

Когда я приехал преподавать в Ростовскую консерваторию (тогда она была музыкально-педагогическим институтом), то вернулся к «Тихому Дону». Все настойчивее приходила мысль об опере. Для начала решил собрать песни, их в романе около 40(!): одни выписаны, другие названы. На основе этих песен, среди которых были настоящие жемчужины народного искусства, я написал три «Донских поэмы» для хора и симфонического оркестра. Музыкальный материал накапливался, ширился, бередил. С 81-го года я уже писал активно. Писал и переписывал, работал тщательно, придирчиво.

Когда моя первая хоровая поэма уже звучала, меня пригласил наш известный кинооператор и режиссер Леон Борисович Мазрухо (это героическая личность, один из первых мастеров воздушной съемки; он снимал горящий Берлин из кабины самолета, который уже пикировал, подбитый немцами. – Л.Ф.) написать музыку к его фильму «Песни Тихого Дона». Потом, помню, в Вешенской фильм крутили целый день, чтобы его могли посмотреть все желающие.

Это была для меня важная работа. А с Мазрухо мы дружили уже до конца его дней. Он много рассказывал о Шолохове, которого называл по-свойски Мишей и который только ему, Леону Борисовичу, позволял снимать себя на кинопленку.

«Донские поэмы» легли в основу будущего балета. Это были оригинальные сочинения, сердцевину которых составляла бережная обработка народных песен; музыка, которая дышала, как говорил толстовский Протасов, не свободой, а волей.

- Я понимаю, что привлекло позже постановщика балета – первозданность и свежесть музыки. Работая некогда в областной газете, я поездила по донским хуторам и слушала песни, которые поют не со сцены, а дома, для себя. Особенно от военных, походных, прощальных шел мороз по коже. Эти песни порой разительно отличались от тех, которые исполнялись государственными ансамблями (без сомнения, профессиональными, но предлагающими зрителю стилизацию фольклора); нередко это был экспортный вариант, яркий, впечатляющий, с изрядной примесью эстрады.

- Меня позвали в один из таких ансамблей, но по той причине, которую вы обозначили, я не смог с ним сотрудничать. Когда Римский-Корсаков говорил, что самая сильная сторона русской песни – донской фольклор, он, конечно, имел в виду песню, какой она рождалась в глубине народной души…

И вот задумывал я поначалу оперу, и когда сказал об этом секретарю горкома Петру Васильевичу Дзюбенко – мы были хорошо знакомы, - он вдруг спросил: «А почему не балет? Герои молодые. А какую панораму жизни можно дать!»

- Он был музыкально образованным человеком?

- Он ходил на симфонические концерты. Еще секретарь обкома Фоменко. Больше никто из партийной элиты.

Когда я услышал про балет, то вспомнил премьеру «Спартака» в Большом театре. Мне тогда позвонил Баласанян и спросил, не соглашусь ли я, поскольку его жена приболела, пойти с ним на премьеру. Не соглашусь ли я?! В Большом собрался весь столичный бомонд, и после спектакля в зале стоял рев восторга. Мое сознание просто перевернулось. И теперь то впечатление всплыло – конечно, балет! В нем и действие развивается стремительнее, чем в опере. Например, пока звучит оперная ария, на этом отрезке времени в балете можно показать, как сталкиваются противоборствующие силы, размежевываются семьи, гибнет человек… Я понял, какими мощными в этом жанре могут быть народные сцены. Уже представлял этот балет сродни древнегреческой трагедии - с террасами вокруг сцены, на которых располагается хор…

- Но в спектакле, поставленном на сцене Малого оперного театра в Ленинграде, не было никакого хора.

- Не было. Видимо, я тут недоработал, и мой замысел не показался постановщику органичным. Николай Боярчиков дал моей музыке свое прочтение.

- Это ведь была его идея – «Не осудите, братья, брата…»?

- Да. Она пронизывала и инсценировку. Ее автор В.Ивченко (при участии Ю.Василькова) писал, заранее не знакомясь с моей музыкой, и мне кажется, им обоим удалось добиться завершенности всех сюжетных линий. Ощущение такое, что за 2,5 часа спектакля в стремительно развивающемся действии предстает перед нами весь роман.

Мы работали в течение года. Многопластовое музыкальное решение вызвало к жизни удивительную хореографию: на сцене разворачивалось сразу несколько событий, отталкиваясь, сшибаясь, завязываясь в один сюжетный и смысловой узел.

- Черты трагической саги придала балету и работа дирижера Вадима Афанасьева.

- Безусловно. Надо отметить, что Вадим – бывший дирижер-хормейстер Ростовской консерватории, и мы с ним быстро нашли общий язык. Хотя в спектакле не все ладилось поначалу. Владимир Аджамов, который танцевал Григория, подходил ко мне, мучимый сомнениями. Хореографический рисунок можно выучить, чистоты его добиться тренингом. А как передать внутреннюю силу, накал страстей?

Я тоже опасался: а вдруг получится иллюстрация? Вдруг будет вульгарное или, наоборот, слишком изысканное зрелище? Еще на рабочем прогоне было паническое ощущение неудачи, но на премьере я увидел подлинно шолоховских героев. И они заставляли зал переживать. Понятно было: захлестнутые историческими бурями, втянутые в водоворот классовой борьбы, люди не виноваты в том, что не сразу могут разобраться, где правда. Не торопиться судить, а понять – вслед за Шолоховым мы все (авторы, постановщики и исполнители) пытались выразить эту мысль.

- Еще в начале 80-х такая концепция не имела бы права на жизнь. И музыка ваша была вне советских традиций.

- Какой разговор! В 81-м я показывал фрагменты к балету на пленуме областной композиторской организации и был обвинен во всех смертных грехах.

- Но «исправляться» не стали – музыку не переписывали?

- Нет, конечно. Она прозвучала в 87-м в МАЛЕГОТе так, как была написана.

- Была ли возможность продлить жизнь балета?

- Он шел в Ленинграде до самых демократических времен. В один из шолоховских юбилеев «Тихий Дон» дали в Большом театре. Параллельно с МАЛЕГОТом гениальный киевский дирижер Стефан Турчак готовил постановку балета в театре имени Т.Г.Шевченко. Построили декорации, сшили костюмы, репетиции шли к завершению, оставалось меньше двух месяцев до премьеры – и вдруг Турчак умирает, почему-то снимают главного балетмейстера, и все рушится…

- Вы работали 20 лет над «Тихим Доном», но и опера «Цыган» по роману А.Калинина, которая увидела свет в Ростовском музыкальном театре, берет начало в давней литературно-музыкальной композиции. Она прозвучала на сцене Ростовской филармонии, куда пригласили певцов кишиневской оперы.

- Та музыка, естественно, претерпела существенные изменения: добавлены новые коллизии, взят другой конфликт. Я столкнулся с тем, что надо считаться с техникой голоса – с диапазоном, тесситурой. Есть гласные, которые наверху никак не звучат. Иногда я искал до 50 синонимов одного слова только для того, чтобы исполнителю было удобно петь.

Может показаться, что в таком поиске есть элемент искусственности и насилия над собой, но когда приходило нужное слово, я отмечал, что нашел лучший вариант. Все-таки голос – самый капризный инструмент: сегодня звучит, завтра – нет. Поэтому выживают только те оперы, авторы которых думают о певцах.

- Что вас так зацепило в «Цыгане», который (при всем уважении к его автору) все-таки не является мировым шедевром?

- Мы все немного цыгане в душе. Меня привлек дух свободы, пронизывающий эту историю. Ведь так хочется свободы, чтобы никто не давил.

- А как насчет постулата «Свобода в нас самих»? Или это более красиво, чем правдиво?

- Все от человека зависит. Уж на что в советское время на корню убивали самую красивую идею, но когда я оставался наедине с собой, меня ведь никто за руки не держал. Я писал, как думал и чувствовал.

- Одно дело – вы наедине с собой, а другое – ваша музыка в спектакле, где есть дирижер, режиссер, художник, и все именуются постановщиками. И еще немало людей, от которых зависят лицо и характер вашего общего дитяти.

Мне кажется, что зрительские эмоции, которые возникают от многообещающей первой сцены спектакля, отсылающей к военному прошлому Будулая, от прелестного образа Насти, никак не могут подпитываться стародавней стилистикой школьного сюжета во втором действии. Спектакль постепенно скатывается к банальности.

- Я задумывал пастораль, но постановщик пошел другим путем. Я вообще многого не принимаю, что сегодня делают режиссеры в опере. Если эпоха рождает именно эту музыку, я сторонник того, чтобы ее не трогать, не переворачивать.

- Ушло время, когда солисты оперы подходили к рампе и пели, и слушателям было достаточно наслаждаться пением. Сегодня режиссер в опере играет более значительную роль.

- Это ужасно.

- Ужасно? А если он человек высокой культуры, и талантлив, и понимает, что музыка ведет? Или, по-вашему, режиссер в опере вообще не нужен?

- Нужен. Но он должен уметь слушать музыку. Он же этого, как правило, не хочет. Ему не нравится, если автор…

- …еще жив.

- Так и есть, и мне не раз это в открытую говорили. Постановщики опер по большей части менее образованы в музыкальном отношении, чем композиторы, – в этом источник конфликтов.

- Тем не менее, несмотря на это печальное обстоятельство, вы написали еще одну оперу и желаете ее сценического воплощения.

- Желаю. Это опера по рассказу Чехова «Драма на охоте». Кстати, в 2010 году мир отметит 150-летие Антона Павловича.

Фото Виктора Васильева

Фото из балета «Тихий Дон» предоставлены Михайловским театром (СПб)

Фотогалерея