Извините, о женщинах / Арина Лыкова (Санкт-Петербург)
Выпуск №2-212/2018, Лица
«Куда же вы ушли...?»
Сегодня говорить о женщинах как особой проблеме, небезопасно. Глядишь, обвинят в сексизме или в еще чем-нибудь пострашнее. Все же рискну.
Недавно «перелистал» я мысленно список лучших актрис Санкт-Петербурга. Вчерашний. Потом представил сегодняшний. Слезы потекли по моим морщинистым щекам. И пятой части актрис не осталось. Разумеется, люди стареют и умирают. Но не в этом дело. Недавно во время очередного награждения «Золотым Софитом» Алиса Фрейндлих горько признала со сцены ТЮЗа: «Мы не нужны нынешним режиссерам». Это Фрейндлих! Она права. Сотни актрис, блиставших, несущих на себе репертуар, оказались не у дел. Их «не видят», не замечают, не занимают. Речь не о звездах старшего поколения. О зрелых, молодо выглядящих, и о молодых, еще вчера получавших премию «Прорыв». Что делать? Театральные актрисы уходят в кино, в семью, и это еще далеко не худшее.
В исчезновении прекрасных актрис повинны почти все режиссеры и директора театров. Ситуация нельзя сказать, чтобы новая, но на моей памяти впервые столь обострившаяся. Режиссеры, любящие своих актрис, строящие на них репертуар, немногочисленны. Подчеркиваю, не надо вкладывать в слово «любят» что-либо скверное. Да, Петр Фоменко вырастил, огранил плеяду упоительных актрис, на которых держался репертуар «Мастерской» (Г. Тюнина, сестры Кутеповы, М. Джабраилова, П. Агуреева). В петербургской «Мастерской» Г. Козлова с каждым курсом Мастера появляются новые интересные актрисы, к тому же красавицы.
При этом общая ситуация в театрах печальная. Мы, критики, кардинально изменить ситуацию не в силах. Все, что можем - «остановить мгновение». Для актрисы это, может быть, и не утешение, тем не менее...
Актерская судьба Арины Лыковой сегодня отнюдь не печальна. Сейчас она «на коне». Сыграла подряд три премьеры. Три главные роли. Они-то и заставляют задуматься, почему такой успех? У режиссеров, у зрителей. Почему именно сейчас? Арина ведь из «первачей» - козловцев. Еще в институте сыграла Настасью Филипповну («Идиот. Возвращение»), Женьку («Два вечера в веселом доме»). И позже была одной из Елен Золотых (Тальберг) в «Днях Турбиных». Тоже не самая скромная роль отечественного репертуара. До сих пор я оценивал ее обаяние, но не выделял. Правда, Настасью Филипповну не видел. В прежних ролях Лыкова играла с двумя-тремя составами. Теперь незаменима.
Произошел какой-то «взрыв» в судьбе. Впрочем, ничего экстраординарного не случилось. Арина, за кулисами, по мнению коллег, такая же тихая, спокойная женщина, как и была. Только постоянная внутренняя работа перебросила ее в несколько иное творческое качество (за 2017-2018 гг.).
Ничто не предвещало особого успеха. «Любовные письма» А. Герни (вовсе не Гурней, как оно транслитерируется на афише «Мастерской») - совсем не шедевр. Крепкая репертуарная лирическая драма. Как и «Счастье мое» А. Червинского. Хотя обе пьесы всегда имели успех в исполнении хороших актеров.
Однако, если сравнивать работу Лыковой в трех премьерах, я, как ни странно, предпочту Мелиссу в «Любовных письмах», затем Викторию в «Счастье моем». Потом уже Настена в трагической повести В. Распутина «Живи и помни». Мой выбор субъективен. Коллеги из экспертного совета «Золотого Софита» выдвинули Лыкову в номинации «Лучшая женская роль» сезона именно за Настёну. За ту же Настёну Лыкова получила уже несколько наград.
Я сужу не по масштабу литературного первоисточника. В Мелиссе Лыкова сложнее, разнообразнее. Может быть, прав был Борис Алперс, когда в монографии «Актерское искусство в России» (1945) высказал парадоксальную мысль: более скромная драматургия (мелодрама или водевиль) давала подчас больший толчок для актерского «самотворчества», чем великие произведения.
Листание чувств («Любовные письма»)
Читая Герни, понимаешь: достаточно тривиально. Но за Лыковой следишь в течение полуторачасового действия с неослабевающим интересом. Понимаю, мои слова обидны для ее партнера. Но он вынужден изображать Энди, человека «правильного». Увы, «неправильный» человек для зрителя всегда любопытней. В большинстве своем мы «неправильны». Опять же секрет успеха Лыковой не в том, что она - острохарактерная, эксцентричная актриса, как, скажем, Ирина Ракшина, Янина Лакоба. Она не яркая красавица, подобно своей коллеге Есении Раевской или недавним выпускницам курса Козлова, «мастеромаргариткам». Среднего роста, крепенькая, скуластенькая.
Маленькое театральное чудо в том, что она обыкновенна, на 150 процентов органична и в то же время жгуче привлекательна. Сложность роли Мелиссы - за один акт протекает 55 лет жизни. В распутинской повести, пьесе А. Червинского также удивляет концентрация ролей.
В свое время Андрей Толубеев замечательно изображал Энди, смешного наивного мальчика, постепенно становящегося все более зрелым. Кто только не играл «Письма»?! Джигарханян, Купченко, Табаков, Алентова, Меньшов, Ольга Яковлева.
Нынешняя актерская пара почти не пользуется красками комического. Михаил Касапов-Энди предельно серьезен. Кстати, он серьезен и в Бусыгине («Старший сын»), и в Студзинском («Дни Турбиных»). При этом, пройдя путь от подростка до сенатора, Энди остается в своем роде ребенком. А его возлюбленная взрослеет и стареет, оставаясь на всех возрастных этапах женщиной до кончиков ногтей. Даже в детстве. Этот процесс почти не обозначен внешними средствами, старческой характерностью. Легкая белая рубашка навыпуск под финал сменилась теплой шерстяной кофтой. Вот и все. Взросление передано чисто психологическими средствами. Лыкова остается к финалу той же и другой.
Спектакль построен на контрастах. Он скован - она абсолютно раскована, свободна в своем поведении. Он малоподвижен - она динамична (когда-то занималась спортом). Он целеустремленно движется к карьерному успеху, к семейному внешнему благополучию - она приходит к алкоголизму, распаду семьи, творческому кризису, умирает раньше своего эпистолярного возлюбленного. В реальности для Лыковой семья очень важна. В интервью она признавалась, что чувствует ответственность за родных и близких.
Но почему же так хороша? Разумеется, Лыкова не показывает, как опустилась ее героиня под влиянием алкоголя, случайных связей. Лишь чаще она прикладывается к пластмассовой бутылке с водой. Она сильная и слабая, дерзкая и робкая, самостоятельная и беспомощная. Мелисса мечется по маленькой площадке, быстро рисует белой краской на пластмассовом ромбике в центре сцены. В интонациях, полуулыбке проглядывает все большая усталость.
«Любовные письма» - камерная, почти концертная пьеса на двоих. Эпистолярный прием легко может надоесть. Но здесь действие настолько разнообразно, такое использовано обилие психологических деталей, что скучать невозможно. Конечно, в этом заслуга молодого режиссера и актрисы Екатерины Гороховской. Она тонко чувствует женскую натуру, и Лыкова ее понимает.
Лыкова непредсказуема. С самого начала. В первом же, чисто режиссерском эпизоде, разыгрывается псевдоопоздание актрисы (не персонажа). Касапов в нетерпении переставляет стулья, выражает недоумение. Он-то никогда и никуда не опаздывает. Затянувшаяся пауза минут на пять - огромна по сценическим понятиям. Наконец, появляется Лыкова с большой коробкой. «Извините, техническая накладка», - поясняет актриса. Что-то ищет в коробке, с вызовом бросает папку в сторону партнера. Мы заинтригованы. Она уже ведет себя «неправильно». В то же время ничем не выделяется. Белая маечка, хвостик на затылке.
Процесс написания писем для Мелиссы непривычен и неприятен. Что-то царапает на листке, опершись о колонну, пришпиливает листок к пластмассовому ромбику. Начинается «скачка» притяжений, отталкиваний, ревности, катастроф, долга и попыток забыться. Пьеса называется «Любовные письма», однако Лыкова полагает: любовь - чувство гармоничное. «Сопутствующие» чувства (ревность, обида и т.д.) - это уже не любовь, искажение любви.
Понятно, мы знакомимся с целым букетом противоречащих чувств, отнюдь не гармоничных. Перевоплощения Лыковой мгновенны. Прочитано первое письмо-приглашение на день рождения Мелиссы. Лыкова возникает в образе маленькой девочки с гигантским бантом из мятых листков, покрывающих сцену (отличная работа художника Николая Слободяника). Листки «взъерошиваются» ветродуем. Листки - движение времени, жизни.
Лыкова обыгрывает сценографическую метафору в нервных метаниях. То забрасывает себя листками, как бы зарывается в песок, то прячет в них лицо, когда смущается. А Мелисса, безусловно, смущается, когда говорит «бесстыдные» для девочки вещи.
Эпистолярная пьеса - об убивании любви и неминуемо о сексе. Но сцена встречи в гостинице, первого взаимного раздевания, очень целомудренна. И как естествен эпизод, когда пылкая женщина вспрыгивает на грудь Энди, держась за его шею, и утыкается в нее лицом. Кстати, это упражнение мейерхольдовской биомеханики.
Мы часто говорим про общение партнеров на сцене или отсутствие подлинного общения. Одна из главных задач профессии - установить контакт. Лыкова редко смотрит на Касапова, но психологически она постоянно с ним, хотя и не всегда удается к его сердцу пробиться.
Мелисса отнюдь не милая влюбленная барышня. Женщина скрывает слезы за иронией, яростью, когда получает известия о его измене, женитьбе. И родившийся внук Энди - тяжелый удар. Там, без нее, крепнет семья. Сколько горечи в словах женщины: «Поздравляю с победой на выборах». Эта победа за счет их отношений. «Я не могу без тебя», - призывает Мелисса. «Выборы! Выборы! Выборы!» - орет в ответ солидный общественный деятель. Они существуют в разных измерениях. Лыкова страдает в мире вздыбленных чувств. Подлинного успеха добивается, когда эмоции важнее текста.
Непатетический трагизм («Живи и помни»)
В инсценировке повести Валентина Распутина Лыкова показывает не драматичную драматичность, не трагический трагизм. Вспоминаю Ирину Демич в давнем спектакле Льва Додина. Ее Настёна воспринималась с самого начала как значительная, трагическая фигура. С сильным, низким голосом. Не столь эксцентричная, как в «Татуированной розе» или «Московском хоре», и все же необычная.
Настёна-Лыкова, может быть, потому вызывает сочувствие, что женщины-зрительницы легко могут поставить себя на ее место. Андрей (Алексей Ведерников) ощущает себя вне реальной жизни (он переполнен страхом) - Лыкова-Настёна и на лежанке в форме гроба чувствует себя, словно дома. Гроб - обыденность. Она лежит на ней (нем), приятно расслабленная после ночи любви, или уютно сворачивается калачиком.
Испуганная при первой встрече с мужем (почти лесным зверем), постепенно приучает его к мысли, будто их жизнь естественна, хотя это совсем не так. Именно неестественность ситуации заставляет Настёну совершать необъяснимые с точки зрения здравого смысла поступки: например, подписаться на заем в две тысячи. Ее танец после этого поступка - танец-истерика с нервным подергиванием плечиком в такт. Надо учиться врать, и она тараторит, посмеиваясь, свекру какую-то ерунду про то, как поменяла ружье на швейцарские часы.
С мужем Настёна предельно проста, пусть и уходит иногда в себя. Представляет, как на нее будут смотреть в селе, когда беременность станет очевидной. По мнению Лыковой, Настёне, прежде всего, стыдно (за мужа, за себя, за жестокость человеческую и государственную). Об этом есть на последних страницах повести, хотя далеко не один стыд определяет поступки женщины. Сама Лыкова справедливо говорит: за короткое время Настёна пережила столько чувств, сколько человек проживает в течение жизни.
Безысходность ситуации преодолевается то криком («Я что, чужая что ли!»), то жалостью («Бедненький. Убить хотели»), то смущением («Тихо. Там кружавчики»). Впервые в ее жизни появились любовь, нежность, надежда на взаимопонимание. Запоздало появились.
Григорий Козлов поступил с любимой актрисой не совсем гуманно. Можно было сделать финал с гибелью Настёны патетичным, подобно финалу в МДТ. Там Настёну обкладывали, будто волка, окружали фонарями. Она полураздетая, простоволосая мечется у реки. Вешает платок на гвоздь балки. Лицо ясное, отрешенное. Женщина медленно уходит вниз под воду. Только бьется из стороны в сторону балка. Мотается белый платок, как билась раньше на этом месте Настёна.
Козлов предпочел дать слово для рассказа о смерти героини Хору. Лыкова в это время стоит неподвижно, а потом, поглаживая живот с ребенком (в последний раз его лаская), шагает через борт лодки, то есть убивает дитя вместе с собой. А перед поклонами они с Андреем оказываются в деревянной рамке-контуре гроба-лодки. Что-то вроде «живой» иконы великомучеников.
Критик Андрей Пронин в своей рецензии увидел у Настёны-Лыковой иконописный лик и даже причислил ее к мифологическим фигурам (вроде Леди Годивы). Мне кажется, не стоит Настёну-Лыкову абстрагировать. Она хороша именно конкретностью. У Распутина есть только одна поэтичная фраза, расширяющая житейскую ситуацию: «Она шагнула в корму и заглянула в воду. Далеко-далеко изнутри шло мерцание, как из жуткой красивой сказки - в нем струилось и трепетало небо». В этом смысле Лыкова права, когда говорит (в интервью порталу «Субкультура»): «Для Настёны открылась вселенная». Менее убедительно: «Я не думаю, что она угасла. Я думаю, что она расцвела». Хотя это делает честь душе актрисы. Для Настёны уход в небытие - счастье освобождения от безмерной нравственной усталости (так у Распутина). Конечно, в ее решении многое сошлось. Но это уже надо додумать актрисе, зрителю. Внешне не показать.
«Рожаю я!» («Счастье мое»)
Во всех трех премьерах (включая «Счастье мое») главная героиня - самоотверженна, жертвенна, инициативна. Решает мужские проблемы - собственные не получается (в полной мере). Молодой режиссер Андрей Горбатый снимает излишнюю сентиментальность, которая ощущалась в спектаклях МДТ, Театра на Литейном и, несомненно, присутствует в пьесе А. Червинского. Весь первый акт зритель «Мастерской» смеется, не умиляется. Вика Лыковой, в известном смысле, пародирует положительную советскую девушку. Когда окоченевший матросик возвращается, она подпрыгивает, чуть ли не повизгивая от радости, - ее план по обольщению не сорвался. Словно в «Любовных играх», она вынуждена «играть» со своим случайным партнером, как с ребенком, хотя в голове ее отнюдь не детские замыслы. Виктория постоянно в движении. То танцует танго со своим платьем, то перекидывается с «замороженным» матросиком большим глазом - учебным пособием. «Роман» завязывается шутя. Вика на какой-то момент отметает мысли о последствиях своей ночной эскапады.
А второй акт, где можно бы обрыдаться над судьбой матери-одиночки, обманутой, лишенной женского счастья, - упругий и жесткий.
При этом Виктория, судя по всему, опять же святая, хотя и соблазняет довольно напористо курсанта (Антон Момот). Виктория с отвагой, стремительностью обескураживает парня, замерзшего, злого и не расположенного к галантности, тем более, к нежности. Викторию провожают на «подвиг» ангелы. Они надевают на девушку варежки, зимнюю шапку. Причем, она стоит в раме, вызывая в памяти Настёну. Жалуется на мороз мужчина, матрос, а Виктория не жалуется. Она добивается своего. В этом смысле, не отличается от интриганки Анюты. Правда, цели у нее благородные.
Виктория даже при более благоприятных обстоятельствах не могла бы выйти за Сенечку. Монолог будущего дипломата, насквозь проникнутый советскими идеологемами, это доказывает. Она - дочь врага народа, и ее мечта - восстановить хотя бы одну жизнь, уничтоженную такими, как Сенечка. Вика сознает свою чужеродность и особость по отношению к сенечкам. Она интеллигентна, порядочна, смела и обладает чувством юмора - он нет. Героиня Лыковой, скорей всего, Сенечку не любит, в отличие от своих предшественниц-Викторий Натальи Акимовой, Полины Вороновой. Те были чрезвычайно трогательны и влюблены.
В «Мастерской» Козлова Виктория смотрит на своего «избранника» с насмешкой. Она более трезва, чем ее литературная героиня. Виктория-2018 с сожалением следит за эгоистичным и лицемерным Сенечкой в его матросской и дипломатической ипостаси. Безусловно, она его не уважает.
Впрочем, и девушка не без греха. «Подставляет» своей беременностью любимую директоршу Лидию Ивановну (Вера Латышева), Оскара Борисовича, пожилого биолога (Георгий Воронин). Разумеется, во время действия об этом не думаешь. В спектакле Лыкова заражает темпом, юмором, нервностью, кружевными переходами и контрастами.
***
В известном смысле, Лыкова сыграла за последние два сезона трилогию «Женщина и дети». В каждой части вариант другой. В «Письмах» она расстается с детьми из-за разрушенной личной жизни. Мелисса больше думает о себе, чем о них. В повести Распутина Настёна жертвует неродившимся ребенком ради спасения любимого мужа. Впрочем, какая была бы жизнь у сына (дочери) отщепенца, дезертира? В «Счастье моем» Виктория жертвует своей жизнью ради того, чтобы ее дочь родилась (правда, смерть Вики при преждевременных родах - лишь намек, переданный фигурой умолчания).
Есть известная перекличка в спектакле с финалом «Живи и помни». Бабушка и дедушка, как враги народа, погибли, однако ребенок на сей раз, жив. В эпилоге иногда выходит на сцену звонить в колокольчик настоящая дочь Лыковой Дарья. И по ком звонит колокольчик? Оптимизма в этом конце не так уж и много.
Рожать тяжело (хотя и не пробовал), однако рожать роль психологически не менее трудно. Лыкова родила за 10 лет уже ролей десять, но последние три особенно удались. В 2018 г. ее наградили премией молодых «Прорыв», призом Санкт-Петербургского общества зрителей «Театрал» («лучшая актриса»), дипломом фестиваля «Голоса истории» (Вологда). В основном, за Настёну. Только щедрые театралы добавили еще и Викторию.
За десятилетие Лыкова сильно выросла по-человечески, артистически. Остается ждать новой части не триптиха - тетралогии.
Фотогалерея
