Смоленск

Выпуск № 9-119/2009, В России

Смоленск

 

Полюбила – схоронила – родила – снова полюбила – снова родила. Вот и вся сюжетная линия, куда уж проще. Но даже скучающие любители лихо закрученного действия не замечают, как пролетели три часа. Струйка песочных часов застывает – в зеркальном коридоре, куда погружается зритель, нет времени.

«Одна абсолютно счастливая деревня» по повести Бориса Вахтина – это вторая за сезон постановка Анатолия Ледуховского и первый его спектакль в качестве главного режиссера в Смоленском драматическом театре им. А.С.Грибоедова.

Три акта делят время на три отрезка: до войны – во время войны – после войны. Не меняя фрагменты мозаики, режиссер просто переставляет их, как кубики, играя со смыслом. «Одна абсолютно счастливая деревня» – «Абсолютно счастливая деревня. Одна!» – сменяют друг друга надписи, сделанные на занавесе, точно детская рука водила мелом по школьной доске.

Подчеркнутая структура, безупречная форма абсолютно не мешают вхождению в зыбкий мир сновидений, смешной и страшный, яркий и ранящий. С войной и работой, с солеными частушками и жуткой тишиною, глупыми военачальниками и недалеким трогательным солдатиком (Дэн Полянский), с любовью и смертью. Вернетесь вы другим – каким, неизвестно никому. Это, знаете ли, белое пятно, неизученная территория – и вовсе не на сцене, а в вашем сознании. Так, собственно, происходит с каждым спектаклем режиссера и с каждым зрителем. Стоит только на минуту забыть о театральном буфете, курилке и пропущенном сериале. И все - вы с головой ушли под воду синей-синей реки. «Левый берег ее высокий... и на этом ее берегу устроилась деревня под синим-синим небом... Одна абсолютно счастливая деревня...». Все это приснилось огородному Пугалу, хранителю и проводнику в этот маленький и огромный мир (Геннадий Черкашин). Небо-река-берег – два маленьких человечка у воды, которые тоже будут видеть сны. Сон во сне. А пока точка на карте, нарисованной на бархатной шкуре коровы, приближается, а мир обретает четкие очертания и яркие краски. В фокусе – любовь. На берегу реки встречаются деревенский парень Михеев (Игорь Голубев) и красавица Полина (Инна Флегантова). Он – простой, верный и надежный. Она – веселая, дерзкая и бесшабашная... Впрочем, за всей ее независимостью скрывается трепетная нежность. Пока девушка купалась, Михеев украл у нее рубашку и платье – «чтобы был повод поговорить»... Так началась их история. И кружат над вечной парой в воздухе два белых журавлика. И живет деревня – в пестрых шалях и цветастых юбках, с частушками, с шутками-прибаутками под водочку. Пляшут и поют на свадьбе бабы, «смеются голосами кошачьими, а мужики – те собачьими голосами смеются». Но гудит уже земля, идут неслышные поезда мурашками по коже, болью в сердце. Михеев уйдет на войну. В воскресенье.

Но в этом абсолютно счастливом мире и война будет вроде бы нестрашной. И окоп Михееву и его боевому товарищу солдату Куропаткину (Дэн Полянский) достанется «правильный»: немцы не так чтобы очень стреляют. Так что можно спокойно закурить самокрутку и обсудить особенности женской фигуры и отличия жены от курвы. А потом заснуть... И не вернуться из боя.

Но ведь в воскресенье он ушел, и значит, все не кончено, ведь там, в счастливой деревне, ждет его Полина, теперь с двумя сыновьями...

Когда узнает – она засмеется. И будет страшно говорить песню – песню-крик. И эта песня, и этот жуткий смех вспорет солнечное пестрое пространство, и сквозь эту рану проступит иное. А рана станет дверью, в которую шагнет в своем сне Полина – в изначальное и конечное. Туда, где земное сочное разноцветье уступило место только трем цветам: красный-черный-белый.

Там не протянуть рук... А если и протянуть – не коснуться: сквозь пальцы просыпается, как тихий сухой снег, время. Мимо, мимо, и плачущий женский голос где-то вдали. Это не я, это эхо, я больше не умею плакать, я не плачу, я просто вся закаменела, это я уже мертвая, а не ты... Я не живу, я вижу сон, как снова и снова ты крадешь у меня платье, чтобы поговорить... «Это же я, твоя Полина!» – снова и снова встает и бежит за несуществующим поездом, и красит губы, и смеется. И пронзительно больно от этого рвущегося одиночества.

Только пластика, музыка, свет и цвет – здесь не важны слова. Зрителю дарят этот мир, практически минуя вербальный уровень восприятия, – сразу в сердце.

Повторение одного и того же эпизода, те же фразы, но с другой интонацией... И память настойчиво предлагает кадры из «Соляриса». И это лишь одна из аллюзий, отсылающих к фильмам Тарковского и к кинематографу вообще. Эту параллель можно продолжить и на уровне фабулы – здесь тоже «неземной» герой, по сути, созданный земной памятью, жертвует собой ради любимого существа и ради жизни. Абсолютная любовь.

Правда, Михеев, давно перешедший черту, носящий шляпу в виде нимба, исчезать не собирается. Но своими руками он подводит тоскующую, тающую Полину, Полину-тень к новой любви. Вышагнувший из полнокровного радостного мира, сам ставший тенью, ее в этот мир возвращает, отдавая другому – живому и сильному. Им оказывается пленный немец Франц (Олег Кузмищев).

И возвращаются краски. Зеленеет трава, сверкают синие звезды, рождаются дети, и можно искупать в реке красного коня, на спине которого усядутся Полина, Франц и ребятишки, которых теперь четверо. Неспешно течет река времени. Абсолютное счастье возвращается в деревню. Все повторяется – но что-то не повторится уже никогда. И непонятно, «почему будущее должно быть лучше, чем прошлое»... И пусть над новой парой вместо журавликов воспарят пухленькие золоченые ангелы (художник Светлана Архипова). Но разноцветная ткань реальности тонка, и под ней каждую минуту невидимая алхимия белого рождает все живое и тут же засыпает смертным снегом, и в черную тьму падают звуки, и красной кровью сочится память...

И Бог знает, как красив этот мир, который сжимается в точку, в жемчужину, которая, когда вы покинете зал, останется в сердце.

Фото Баграта Асатряна

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.