Някрошюс. О Някрошюсе. Без Някрошюса...

Выпуск №4-224/2019, Взгляд

Кем был для нас Эймунтас Някрошюс и чем был его театр? Для многих, и для меня в том числе - абсолютным потрясением. Как родился в нем этот космос, попадая в который Шекспир и Чехов, Пушкин и Данте становились для зрителей словно незнакомыми? Потом уже мы попривыкли к его моцартианству, и критики стали как Сальери вычленять состав ремесла в его искусстве, а он все не давался, и с каждым новым спектаклем удивлял вновь и вновь. Он ушел год назад, но его живой голос еще можно услышать в его спектаклях...

ХХIX Международный театральный фестиваль «Балтийский дом», как всегда, представил обширную программу. В нее традиционно вошли работы театральных мэтров. На этот раз были показаны изысканное «Барокко» Сержа Нуайеля театра «НоНо» (Марсель,Франция), трогательная и бесхитросная «Радость» Пиппо Дельбоно (Модена, Италия), изобретательная «Чайная» знаменитого китайского режиссера Мэн Цзинхуэйа (Пекин), последняя постановка Марка Захарова «Фальстаф и Принц Уэльский», «Из подполья: ответ Достоевскому» Центра Ежи Гротовского и Томаса Ричардса, и, наконец, «Тартюф» Оскараса Коршуноваса, наделавший шуму в Авиньоне...

Но большая часть программы была данью памяти Эймунтасу Някрошюсу. И это понятно - с момента основания фестиваля «Балтийский дом» именно здесь происходили все российские премьеры его спектаклей, начиная с пушкинских «Маленьких трагедий». «Гамлет», «Макбет», «Три сестры», «Отелло», дилогия «Времена года» по Донелайтису, «Песнь песней», поставленная в Италии «Чайка», «Божественная комедия», «Божественная комедия. Рай», «Идиот», «Фауст», «Книга Иова», «Мастер голода», «Борис Годунов», «Цинк»... На этом фестивале были представлены две последние работы великого режиссера - «Сукины дети» в Клайпедском драматическом театре и «Венчание» Гомбровича в Национальном театре Польши.

«Эймунтас Някрошюс был художественным и нравственным камертоном фестиваля», - написал в своем представлении программы «Някрошюс. Продолжение» его друг и единомышленник, генеральный директор театра-фестиваля и руководитель фестиваля «Балтийский дом» Сергей Шуб. В эту программу, кроме двух уже упомянутых постановок, вошли и два спектакля режиссера в его «Мено Фортас» - «Мастер голода» по Кафке с великолепной Викторией Куодите и «Инферно-Парадизо» по Данте, спектакли его литовских учеников и соратников, видео-ретроспектива някрошюсовских постановок, выставка «Мено Фортас Эймунтаса Някрошюса», подготовленная его сыном Марюсом Някрошюсом и женой, художницей Надеждой Гультяевой, показ документального фильма «Эймунтас Някрошюс. Стул отца», который снял его друг и коллега Аудронис Люга, международная конференция, в которой приняли участие театроведы, критики, актеры, режиссеры, и те, кто работал с Мастером... А также дискуссия молодых московских и петербургских театральных критиков «Влияние Някрошюса на современную критику».

Особо хочется упомянуть подпрограмму видеопоказов спектаклей: кто видел их раньше, те вспомнили и собственный восторг и удивление, и то, с какой благодарностью и практически единодушно встретила публика ранние спектакли Някрошюса в Вильнюсском молодежном театре. Как поразили первые спектакли «Мено Фортас», какие кипели страсти в профессиональной театральной среде, с каким тщанием расшифровывали его доселе невиданный театральный язык, как студенческая публика выломала двери в огромный зал тогда еще ленинградского Ленкома (сегодняшнего «Балтийского дома») в далеком 1995 году, когда Сергей Шуб привез «Маленькие трагедии»... Эти видеопоказы дали возможность всем тем, кто хотел, посмотреть шесть спектаклей Някрошюса - «Иванова» в Каунасском театре, «Квадрат», «И дольше века длится день», и «Пиросмани. Пиросмани» в Вильнюсском молодежном, «Маленькие трагедии», и «Отелло»... Конечно, пленка не сохранила атмосферы спектаклей, всех нюансов, но все-таки самое главное можно было уловить. Совершенно точно могу сказать про собственное восприятие: все эти долгие годы я иногда видела во сне сцену из «Маленьких трагедий», объяснение Дон Гуана и донны Анны: «Где твой кинжал, вот грудь моя...» - и этот медленный танец-кружение на кинжале, соединившем две груди. И сегодня, увидев эту сцену на экране, точно так же замерла от восторга перед точностью образа, и - вспомнила о другой, столь же незабываемой сцене объяснения Треплева и Заречной в итальянском спектакле Някрошюса. Он дал героям длинные бумажные аистиные носы, и в своем танце-кружении они никак не могли поцеловаться... Так закольцевался для меня режиссерский образ нежнейшей несбывшейся любви...

О творчестве Эймунтаса Някрошюса уже написаны сотни статей, десятки книг, и количество их будет только увеличиваться. Как показала панельная дискуссия «Влияние Някрошюса на современную критику», театроведческое сообщество говорит о поколенческом опыте, о человеческом влиянии его спектаклей, многие говорят о «театральном счастье» (Евгения Тропп сформулировала так: «Мы все оказались в космосе, и возвращаться на грешную землю не хотелось»), обсуждают, как разные поколения вошли в театр через Някрошюса, что еще только предстоит решить вопрос о природе его театра - умопостигаемый он или чувственный... А в памяти тысяч зрителей вполне чувственно остаются жить его спектакли, число которых, к общей скорби, увеличиваться уже не будет...

Две постановки - «Сукины дети» в Клайпеде и «Венчание» в Варшаве - оказались по воле небес своеобразным театральным завещанием великого литовца Эймунтаса Някрошюса.

Оба - о верности и предательстве...

«Сукины дети» как обращение к корням

Название спектакля, которое, по словам руководителя частного театрального агентства «Арт-партнер ХХI» Леонида Робермана, привезшего после «Балтдома» этот спектакль в Москву, несколько осложнило продажу билетов в российской столице, на родине режиссера оно никого не удивляло и не отталкивало - так называется повесть литовского писателя классика Саулюса Шальтяниса, он же сам и написал инсценировку специально для Някрошюса. А назывался он так, потому что по легенде именно белая собака, Белая Сука, «невинно убиенная», словно человек, стала неким символом справедливого - высшего суда, она соединяет прошлое-настоящее-будущее, земную жизнь и тот свет. Она выносит вердикты: «Твое время истекло». Этот мотив отсылает в глубокое языческое прошлое, которое по-прежнему живо в народной душе, и чем-то, кажется, перекликается с Белой верблюдицей Айтматова... Герой Шальтяниса Кристионас Донелайтис жил в XVIII столетии. Почти четверть века назад Някрошюс поставил дилогию «Времена года» по поэме этого литовского классика, пастора лютеранской церкви, воспевшего простые земные заботы, радости, печали... В повести и спектакле речь идет о времени жизни этого первого национального поэта, о времени становления литовской письменной культуры, но эти простые сведения зритель должен знать и понимать, недаром Някрошюс советовал сначала прочитать роман. Спектакль - высокая метафора жизни и смерти, режиссер словно предчувствовал конец своего земного пути, и много размышлял о смерти как итоге жизни. Кстати, и «Инферно-Парадизо», соединившим в едином спектакле две его ранние постановки дантовской «Божественной комедии» - «Ад» и «Рай» - тоже об этом: об итоге пути, и, в отличие и от «Сукиных детей», и от ранних постановок, «Инферно-Парадизо» гораздо более просветлен, успокоен, гармоничен...

В «Сукиных детях» смешалось все - подлинная история, Священное писание, языческие мифы, заговоры и легенды, вечное и сиюминутное, но главное - итог: «Твое время истекло»... Главный герой Кристионас уже мертв, он лежит на кровати, но время от времени, когда его уж слишком достают свары и разборки родных и знакомых, выясняющих отношения и гадающих, кого следующего уведет Белая Сука, когда уже все божьи законы преступлены, он встает со смертного ложа и напоминает о справедливости... Главный, кто ведет повествование, - звонарь Карвелис. Лжесвидетель, он все время катает по сцене пень, который когда-то был цветущим и плодоносящим деревом, а потом дерево упало, и убило того, кого Карвелис оклеветал. Грешник тащит свой грех. Простая деревенская девушка Лоти, пережившая насилие, стала утешением жизни своего господина Кристионаса и спасительницей его рукописей. Однако взмах рыжей гривой волос - и это уже макбетовская ведьма, как оказывается схоже кроваво-красное платье под измятой мешковиной жены Кристионаса Марии с нарядом самой леди Макбет. Ассоциации соединяют времена и сюжеты, искусство и жизнь, классику и современность... Художник по костюмам Надежда Гультяева, жена режиссера, сценограф Марюс Някрошюс, сын, оставили пространство сцены просторным и почти пустым: две кровати, на одной лежит Кристионас, вторая установлена стоймя, на ней можно «лежать», стоя на банках или ведрах... Два стола - один обычный, за ним едят картошку - сам по себе ритуал, второй тоже поставлен вертикально, и на его поверхности закреплены накрытые к трапезе тарелки и чайники, а на фоне черного задника повешены две голые ветви. Все просто и непросто, каждодневный жизненный уклад имеет глубокие корни, и в любом поступке таится нерушимая связь с прошлым... У каждого действующего лица есть свой грех, и есть что рассказать о Кристионасе, о Христе, который всегда рядом с людьми, только люди этого или не понимают никогда, или понимают слишком поздно... Притча, высокая в своей простоте.

«Венчание» как финал

Последние спектакли Някрошюса заставляют вспомнить строки Пастернака «... нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту». При всей своей сложности они, по сравнению с более ранними, гораздо более ясны и прозрачны, что порой даже вызывает некоторый напряг - все ли верно понято? Так в этом «Венчании», на мой взгляд, главным для режиссера стала тема предательства - Хенрик предает друга, семью, народ и себя самого во имя приобретения власти, которая тоже оказывается эфемерной. Всех побеждает Пьяница - неленивый строитель этого страшного сна, государства-борделя, в котором Хенрик с другом оказываются после возвращения с военной службы. «Венчание» Гомбровича в Польше считают главным отечественным литературным произведением ХХ века, его сравнивают с «Гамлетом» по глубине мысли и по силе воздействия, в его основе лежат и личные наблюдения и переживания автора, и сатира на формирующую общество толпу, и размышления о самой природе власти... Някрошюс, на мой взгляд, сделал акцент на самой природе человека, которой присуща двойственность, в которой сила и слабость постоянно искушают друг друга, и у него нет иллюзий насчет исхода этого противостояния.

Замечательные польские актеры чувствуют язык Някрошюса как свой собственный и точно следуют режиссерскому видению (не зря на конференции художественный руководитель польского Театра Народовы Яан Энглерт вспоминал: Някрошюс говорил ему, что чувствует себя в этом театре дома). Отдельные сцены врезаются в память не только образностью и метафоричностью, не только пластикой тела, но психологической пластикой как внутри роли, так и внутри эпизода. Например, сцена с пальцем, когда Пьяница приводит Хенрику наглядный пример современной политтехнологии: «Как пальцем покажу - туда и смотрят. Чем больше смотрят, тем необычнее, чем необычнее - тем больше смотрят». И указательный палец Пьяницы (Гжегож Малецки) словно увеличивается в размерах, приобретает самостоятельность действий, и кажется, что он в перспективе может, словно Нос майора Ковалева, существовать независимо от своего создателя и руководить процессом совершенно автономно. Отдав одной актрисе роль Матери и Маньки, режиссер соединил в одном лице святую и грешницу, и Данута Стенка как-то легко и убедительно сочетает обе ипостаси. Просто в какой-то момент одна из них начинает преобладать над другой - присела на один стул - грубая баба, перепрыгнула на другой - девушка-кокетка, посмотрела на одного - святая, перевела глаза - распутница... Пространство наполнено символами-отсылками, такими, как безмолвные гармони-батареи, с которыми ходят пьяницы-толпа, и музыканта с валторной, из которой в финале он не может извлечь чистого звука... Простая мысль - человек не должен быть предателем.

Продолжение памяти

В фойе «Балтийского дома» была открыта мемориальная доска в честь Эймунтаса Някрошюса. В этих стенах память о режиссере, который стал одним из символов Международного театрального фестиваля «Балтийский дом», останется навсегда. Во время фестиваля, кроме программы, была открыта и выставка «Мено Фортас Эймунтаса Някрошюса», подготовленная Марюсом Някрошюсом, на которой можно было увидеть фотографии с репетиций, рисунки и эскизы, отдельные цитаты и фрагменты из его записей и высказываний, вещи из культовых спектаклей - выдолбленные из дерева лодочки из «Отелло», огромный чан, в котором изумительные ведьмы варили свое зелье, белую шубу призрака из «Гамлета», черное платье леди Макбет... Вещи, тоже ставшие классикой. Выставка приехала в Петербург из Италии и уехала в Польшу, а далее везде, где помнят и любят эти спектакли.

Однако царили на фестивале живое искусство Эймунтаса Някрошюса и живая память о нем. Его спектакли - цельная впечатляющая фреска о роли истинного искусства в мире массовой культуры. Спектакли его учеников - «Братья Карамазовы», его однокурсницы и соратницы, руководителя курса Сильвы Кривицкиене, «Предметы», поставленные уже учеником ученика Паулюсом Маркявичусом, - работы, по почерку не похожие на някрошюсовские, он копий не выпускал.

И - «Тартюф» Оскараса Коршуноваса, который, наверное, после ухода Мастера, стал «литовским режиссером номер один». «Тартюф», по словам самого режиссера, наделал на Авиньонском фестивале много шума. Спектакль, начинающийся как куртуазное представление - в зеленых коридорах садового лабиринта кавалеры и дамы устраивают игривые погони друг за другом, а актриса, играющая госпожу Пернель, темпераментно ведет диалог своей героини с семьей, после чего с таким же темпераментом от себя сообщает, что она лично думает о современной организации театрального дела. Эльмира, роскошная блондинка в красном обтягивающем платье, в шикарных красных же туфлях на безупречных ногах - просто Мэрилин Монро - крадется к холодильнику; прибывшему домой Оргону ни до кого, он, очевидно, какой-то депутат и ему нужно срочно отметиться в социальных сетях. А Тартюф здесь просто помощник депутата, который сам себе на уме. Актеры то и дело от себя комментируют сегодняшнюю жизнь, на видеоэкране постоянно появляется online-трансляция из-за кулис. Злой, язвительный, умный спектакль о циничности жизни, но вот финал. Тартюф уже все отобрал у семейства, отправляет их в коммуналку, но... вместо посланника короля на видеоэкране появляется вереница актеров, следующих через фойе театра на сцену, а затем и сам Коршуновас, заклинающий зрителей не давать себя обманывать, в том числе всяким тартюфам, которые просто популисты. После спектакля я спросила у режиссера, меняет ли он финал на каждом гастрольном спектакле, применительно к той стране, где играют. Да, меняет, но круче всего, по его словам, было на Авиньонском фестивале.

- Мы не давали заявки на Авиньон, нас туда пригласили, - рассказывает Оскарас Коршуновас. - Я понимал, что ехать во Францию с Мольером - то же самое, что посылать литовское игристое на конкурс шампанского. И мы сделали так... Принимали нас прекрасно, Эльмира наша произвела фурор, все шло замечательно. Во Франции Мольера знают наизусть, и вот когда наступил финал, и должен был явиться посланник короля, мы сделали паузу. Долгую паузу. Когда недоумение - где же королевский гонец? - достигло апогея, наш Тартюф на французском языке спросил у зала: «А чего вы ждете?» Зал захохотал. «А что, кто-то должен прийти?» Зал хохочет, хлопает...

- Знаете что? - продолжает Тартюф, - пока никого нет, давайте все вместе споем гимн Франции..

И зал запел Марсельезу, и потихоньку затих, пока не наступила звенящая тишина. Все вдруг поняли, что Марсельеза - гимн восставшего народа, который убил своего короля. Так кого же теперь ждать для восстановления справедливости? Тартюф сообщил, что семья Оргона пойдет теперь в социальный дом - а для Франции потерять жилье и попасть в социальный дом означает полный крах. Это для Петербурга коммуналка дело привычное... И в конце на видеоэкране наши актеры мрачно шагают на станцию метро, которое там рядом, а во Франции безработных актеров очень много, и театральный зал понимает намек на ужасное положение... В общем, потом целую неделю все газеты писали про нашего «Тартюфа».

И я совсем не монархист, как можно было бы подумать, просто у Мольера еще было кому спасать положение, - с улыбкой завершил свой комментарий Оскарас Коршуновас.

...В Петербурге сочиненный к местным условиям финал литовского «Тартюфа» никакого особого волнения не вызвал, но спектакль зрители приняли тепло.

Однако навсегда запомнится, что последним спектаклем XXIX «Балтийского дома» было «Венчание» Гомбровича в постановке Эймунтаса Някрошюса. Последний поклон театральному гению.

Фотогалерея