ВОЛОГДА. Между рождением и смертью

Выпуск №5-225/2020, В России

ВОЛОГДА. Между рождением и смертью

В Вологодском драматическом театре премьера - представление в пяти картинах Леонида Андреева «Жизнь человека». Впервые это произведение увидело свет в 1907 году в театре им. В.Ф. Комиссаржевской. Режиссер Всеволод Мейерхольд получил немало нелестных отзывов о своем спектакле - нетрадиционность формы пьесы не позволила критикам того времени увидеть что-либо, кроме грубой и злой сатиры в адрес человека. С тех пор одно из самых масштабных андреевских произведений - не такой уж частый гость на российских подмостках.

«Жизнь человека» - это третья постановка нового художественного руководителя театра Алексея Ожогина, уверенно взявшего курс на пополнение репертуара лучшими образцами русской и зарубежной драматургии.

Сценическое пространство (художник Елизавета Егорова) создает впечатление замкнутости и отсутствия выхода. Многочисленные лестницы - на одной из них даже нет ступеней - ведут в никуда. Белый, замкнутый, без кулис кабинет сцены с бегущими в разных направлениях линиями напоминает то ли сломанные клавиши рояля, то ли драку ворон с летящими в белое небо черными перьями, то ли зал аэровокзала, где нет места покою, где все ненадолго, не навсегда. Во всяком случае, напряженная атмосфера пространства кричит - здесь речь пойдет о жизни, где в вечной суете сталкиваются многообразные интересы, где бьются разные характеры и судьбы, и откуда нет выхода.

Постепенно пространство наполняется - непонятно откуда - черными фигурами, которые сосредоточенно работают: из черных супрематических пазлов они складывают нечто вроде пути, предначертанного Человеку. Из трепета пальцев, из колебаний ветерка возникает абрис Человека и намек на то, в каких измерениях ему жить - вперед и вверх, опираясь на опыт предков, но и на уровне своего времени, с людьми своего круга: женой, братьями, друзьями... Вот таким он пойдет по дороге-судьбе, что проложена уже, составлена из пазлов-кусочков, пазлов-событий, предрешена. А пока его рождение в светской беседе обсуждают три «старухи» - «парки» - а может, просто элегантные дамы, ведущие себя как на банкете, опираясь на кусочки жизни как на барную стойку. И было бы очень комфортно в этом милом мирке, если бы не едва уловимые звуки космоса (композитор Святослав Оводов)... То ли капли, то ли шорох падающих звезд... Неуютно в этом мире... Неуютно Человеку.

Всего два главных героя, как на дуэли - Человек (Дмитрий Бычков) и Некто в сером (Андрей Светоносов). В многочисленных толкованиях пьесы Андреева загадочная фигура Некто в сером трактуется по-разному: это либо Бог, либо Дьявол, либо Судьба... Некто в сером - олицетворение жизни, где все непонятно, все совершается с жестокой необходимостью; жизни, в которой люди чувствуют себя покорными рабами и безответными слугами, его отличительная черта - молчание в ответ. А не взирающий ли на все это со спокойствием мавзолейный вождь? Он и Стена, о которую расшибают лбы и грудь. Он еще до рождения Человека озвучил, предрек тот путь, по которому пойдет Человек. И верит Человек, как все мы верим лозунгам до определенного времени... А потом непременно - протест, а потом непременно - Стена. И пусть Стена всегда остается победительницей, но непримиримое проклятие Человека, объективно побежденного, делает его победителем с нашей, субъективной, человеческой точки зрения... Проклятье Человека - это отказ от жизни в ее нынешнем виде. Три вида времени: прошедшее (родители, молодость), настоящее (умерла жена), будущее (мертв единственный сын) оставили его. Растаял тот крест - диахрония, синхрония, - который держит любое человеческое существование. Человек вне времени, в некоем временнОм вакууме. Это и горе, переживаемое им, освобождает от страха перед судьбой. Потеряв все материальное, все, что связывает его с этим миром, Человек теряет и страх, и будущее, и становится свободным от абсурда, безразличия и безмолвия вечности.

Но это не относится к окружению Человека. Черные тени безмолвно строят дорогу, по которой он пойдет, их жесты - схематичные жесты - lokus tipikus каждого жеста, выражающего отчаяние ли, радость ли, злость или пренебрежение. Монотонные капли или шорох космических звезд выводят их из себя, и они шарят по стенам, пытаясь остановить этот поток. Невольно вспоминается Кирсанов: «Кричат окалечась увечные тени: «Уймите, зажмите нам кровотечение!» Ну что ж - Серебряный век... Настроение толпы меняется резко, почти немотивированно. Вот родился Человек, а амплитуда чувств Отца (Максим Юлин) огромна - переживая за страдания жены, Отец ненавидит ребенка и никогда более не хочет иметь детей, но стоит ему узнать, что ребенок очень похож на отца, его отношение меняется от безудержной ненависти до всепоглощающей любви. Даже Доктору (Владимир Таныгин) он готов целовать ноги за этого младенца. И в сценическом пространстве он намного подвижнее Доктора, специалиста по рождению и смерти, - в своих метаниях Отец достигает почти уровня Некто и так же резко спускается вниз, словно обозначая диахронический вектор жизни Человека.

Толпа родственников - фотографии из семейного альбома, не более, они появляются всегда, когда нужно вклеить или вырвать еще одно фото... Они ни добры, ни злы... Они обыденны, для них рождение еще одного человека - всего лишь повод подвинуться на родословном древе, и поэтому они очень озабочены поисками места для своих изображений, даже не замечая при этом, что их истинные лица - впрочем, совсем такие же, как их нестареющие фотографии - обнажаются. Но это не страшно. Главное - втиснуть свое изображение в семейную идиллию (или в семейный кошмар - это уж кому как!). Однако очень важно, какое место в родословной занимаешь именно ты...

Персонажи сцен похожи друг на друга своими ломаными линиями: грим, костюмы и речи их тоже супрематичны. Особенно речи! Ведь это даже не диалоги, а звуковой поток, полифония, где геометрически выверены фигуры и черты - то плавные, как водоросли в аквариуме, то резкие и монотонные, забивающие постоянным прозаическим рефреном гвозди в мозг.

Сцены, сменяясь одна за другой, только разжигают тот накал страстей, в которых происходит борьба с предначертанностью судьбы героя, ограниченного в своих поступках. Человек прекрасно знает, кто вершит его судьбу, но он еще полон надежд построить свою жизнь так, как сам хочет. Конечно, жизнь его не устлана розами, но подобные добрым волхвам соседи под звуки рваных, но от души, аккордов почти полонеза Огинского появляются в жизни Человека и не дают ни Человеку, ни Жене его (Диана Кононенко) умереть с голоду. Они приносят молоко, хлеб и цветы. Напитавшись молоком детства, вкусив хлеб познания, Человек лишь трогает цветы... Цветы - идеал, любовь. Это дает ему силы строить, создавать, дарить людям красивые, ровные линии... Так Человек мыслит свой жизненный путь. Мы не знаем, гениален ли он, и это неважно - каждый из нас гениален. Каждый из нас - Человек.

И все-таки его творения получают ошеломляющий успех и признание. В сцене бала гости за долгим ожиданием появления Человека обсуждают роскошь его дома. Они свободно двигаются по всей нижней площадке сцены, на лестницы вход разрешен только Лакею (Евгений Галанцев), постоянно делающему великолепный дом Человека еще прекраснее. Мы все так же не видим бытовых свидетельств богатства Человека, но постоянно слышим о них: камин, балдахины, золоченые стулья. Постоянный параллелизм: Как пышно! Как богато! Но... почему? Мы лучше, чем он! И... о, автомобиль! Он настолько покоряет воображение гостей, что они строят автомобиль из собственных тел! Но этот живой автомобиль все-таки выглядит не столь живо и трепетно, как вдруг ожившие игрушки в сцене смерти сына Человека! Пожалуй, этот, один из немногих, реквизит совсем не выглядит реквизитом, ведь эти лошадка, клоун и кивер становятся такими же спутниками жизни, как и родственники, и друзья, и враги. Только оживают они лишь тогда, когда становятся не нужны, свободны.

В начале второго действия жизненное пространство сжимается до авансцены, где места хватило только для Сиделки (Светлана Трубина). Руки черных теней созвучны звукам тьмы, каплям, шорохам, движениям крыс, и звуки рук сплетаются со звуками космоса. Женщина озабочена своим будущим, понимая, что скоро будет не нужна, но в противоположность ей, Доктор очень востребован, его не выгонят, он всем нужен, и его жизненное пространство значительно шире - это и лестницы, и вся огромная пустая зала.

В то время, когда Жена пытается выстроить лестницу прямо к небу, чтобы молить Бога только об одном: «Оставь жизнь моему сыну!», других слов у нее нет, и она призывает Человека присоединиться к ее молитве, Человек тоже пытается молиться, но если молитва Жены обращена к Богу, то Человек, скорее, общается с мавзолейным вождем, и поэтому их молитвы, звучащие диссонансом, не доходят до адресата. А Доктор вообще всех призывает не молиться, а спать.

В сцене несчастья Человек все еще в том же фраке, как и на балу. Кажется, этот фрак прилип к нему как кожа, и теперь существует только он - этот фрак - а внутри все уничтожено: Человек вывернут, измучен болезнью сына... И нет больше ни сына, ни жены, ни тех мифических молодых людей, которые вроде бы когда-то срисовывали его, Человека, архитектурные линии на улице... Нет ничего, как нет любви, свадьбы... Есть только обломок черного квадрата, который Человек судорожно обнимает. Его проклятье кому-то (Богу, Дьяволу, Вождю, не все ли равно) - через плечо, вполоборота, как бы на ходу. На ходу в свободу, в вечность. Мы не видим, как умирает человек. Мы видим только, как свернувшись в позе эмбриона, прижав к себе игрушку-клоуна, замечая рядом черный макет-домик (неосуществленная надежда!), уже почти занятый Наследником, Человек исчезает...

Мы слышим бесстрастный голос мавзолейного лидера - Человек умер. Неожиданно в темноте раздается крик новорожденного, и мы вдруг понимаем, что в начале спектакля не слышали этого крика. Этот финальный крик не совсем обычен - только что родившийся человек не просит молока, ибо он не знает голода. Его крик жизнь приветствует - я родился. Кричит ей, жизни, судьбе, тому, кто наверху, и нам - я родился! Этот крик настолько оптимистичен, что заставляет поверить в Жизнь всех. С просветленными лицами артисты выходят на поклон, оптимистично звучат аплодисменты зала. Жизнеутверждающим получился спектакль, финальная сцена которого называется «Смерть Человека».

 

Фото Ирины БЕЛОУСОВОЙ

Статья в PDF

Фотогалерея