Первый танцовщик столетия / Владимир Васильев

Выпуск №8-228/2020, Лица

Его называют Богом танца. Шаляпиным в балете. Первым среди равных. Революцию, совершенную Владимиром Васильевым в мужском танце, единоличным актом не назовешь: тут были и предшественники, и соратники, и самостоятельно проявлявшие себя «последователи». Но Васильев, а не кто иной, записан в историю балета как первый танцовщик столетия: все новое, что происходило на территории танца XX века, он переосмыслял в соответствии со своими представлениями о хореографическом театре, поверял собственным отношением к искусству и к жизни. Пока одни копировали других, другие копировали себя, третьи занимались собирательствами, Васильев в любой роли открывал такие миры, какие ни повторить, ни пересоздать после его ухода со сцены долго никому не удастся. Он попал в профессию в поворотный исторический момент и вышел на сцену с чувственным опытом тектонического сдвига, переменившего жизненные уклады и представления о них. На первых порах интуитивно, а затем все более осознанно в ролях-персонажах-образах Васильев проявлял главную для себя художественную тему - «всего человека», чей выбор приводит к поступку, меняет неодолимые обстоятельства, направляет на путь самопознания. Влияет на окружающий мир. Со временем тема, вызревавшая в творчестве Васильева, сделалась его художественной верой. Стала главной для целого артистического поколения. Голос Васильева зазвучал октавами, тембр сделался всеохватным.

Вступив в труппу Большого театра в 1958 году, выпускник московской балетной школы начал с танцев в операх, приобретал сценический опыт на гротесковых ролях (Пан в «Вальпургиевой ночи», Иванушка в «Коньке-Горбунке», Петрушка в одноименном балете Игоря Стравинского), сближая интонации классического и характерного танцев.

Федор Лопухов, наблюдая за Васильевым, говорил о том, что он «ярко выраженный русский танцовщик с понятием русской широты».

С легкой руки великой Галины Улановой и в дуэте с ней он впервые пробует чистые лирические лады классического балета в «Шопениане», ведет роль Принца в «Золушке». Особняком в тот период - партии Али-Батыра в «Шурале» Фарида Яруллина, Фрондосо в «Лауренсии» и титульная - в «Паганини». Касьян Голейзовский сочинил для Васильева хореографические миниатюры - «Нарцисс» на музыку Николая Черепнина и «Фантазию» на музыку Сергея Василенко, «Сказку для Шута, семерых шутов перешутившего» и, наконец, «Лейли и Меджнуна».

Но до них - важная партия Данилы-мастера в балете Юрия Григоровича «Каменный цветок» Сергея Прокофьева (1959), где танец Васильева приобретает симфонический строй.

В 1964-м он танцует «Нарцисса» на открытой сцене первого Международного конкурса в Варне и получает Гран-при - единственный в истории состязания. Тогда же Парижская академия танца удостаивает его Премии имени Вацлава Нижинского «Лучший танцовщик мира».

В нем видят автора, а не копировальщика, открывателя, а не апологета. В свод устоявших традиций московского балета Васильев вписывает неожиданные словосочетания, проводит в нем незнакомые рифмы, настраивает свои тональности. Предуготавливает новый театр.

Когда в 1964 году хореограф Юрий Григорович приходит в Большой театр, на многие годы Васильев становится главным исполнителем его знаковых постановок «Щелкунчик», «Спартак», «Иван Грозный». Васильев выступал на сцене с Улановой, Плисецкой, Алонсо, Фраччи, Кальфуни, Понтуа, со многими примами Большого, но лучшим по сей день признают его дуэт с Екатериной Максимовой. По словам Михаила Барышникова, «она словно купалась в васильевском чисто русском лиризме, а он любовался тем редкостным даром, который пребывал в его руках. Он всегда был вполоборота к ней - полный готовности к самопожертвованию, к духовному подвигу. И благодарный зритель ощущал дыхание сокровенного!»

С первых шагов в театре Васильев открыл в себе свойство прочитывать хореографический текст самостоятельно: его персонажи взрослели вместе с ним, вместе с ним менялись и побуждали меняться зрителя.

Впервые появившись в «Дон Кихоте», он иначе, чем предшественники, воплотил образ Базиля. Перекроил партию под себя, изменил мизансцены, придумал немыслимо бравурные трюки, насытил ими танец и произвел тем самым коренной переворот в исполнительской технике, о чем Юрий Григорович сказал: «Владимир Васильев... открыл новую эру в истории мужского классического танца... Он создал новый эталон, ставший классическим и у нас в стране, и во всем мире».

«Слово» Васильева с легкостью преодолевало пограничную полосу рампы, шло к залу напрямую, не требовало посредников и переводчиков: он почувствовал, что может сам придумывать сюжеты и сам их воплощать. Вовремя напутствовал Касьян Голейзовский: «Тебе надо обязательно ставить. У тебя есть талант!» Хореографические поиски начались в 1971 году с мифа об Икаре, за ним последовали «Эти чарующие звуки». Авторский стиль Васильева, проросший из стиля исполнительского, отличает его как хореографа-режиссера тягой к всеохватности любой сценарной темы, любого художественного замысла: от «Икара», «Чарующих звуков», «Макбета» и «Анюты» до «Ромео и Джульетты» Сергея Прокофьева (1990), «Фрагментов одной биографии» (1983), «Дома у дороги» (1984), «Сказки о Попе и работнике его Балде» (1989, 1999, 2006 и 2011), «Золушки» (1991), опер «О, Моцарт, Моцарт...» на музыку Моцарта (режиссер, 1995) и «Травиаты» в Большом театре (режиссер, 1996), «Красного мака» (2010) и спектакля-притчи по Мессе си минор Баха «Dona Nobis Pacem. Даруй нам мир» (2015). Создал он и собственные версии классических «Дон Кихота», впервые поставленного для Американского балетного театра (1990), «Жизели» в Римской опере (1994) и Большом театре (1997), «Лебединого озера» (1996) в Большом театре, «Щелкунчика» в школе Большого театра в Бразилии (2014).

Глубокие русские корни Васильева безшовно и естественно сходились с художественным космополитизмом. Причем, космополитизмом, возросшим не на идеологических протестах или художественном инакомыслии, а как раз на природной широте постоянно развивающихся творческих взглядов, всегда отличающих художника от исполнителя, мастера от эпигона, гения от таланта. Васильев не уставал от самоконтроля и по сотне раз проверял себя в творчестве. Эта сверка не была легкой. Она обостряла мысли, будоражила чувства. Настойчиво расширяла сферы деятельности: вкладывала в его руку кисть и перо. Тогда он начинал писать пейзажи, и сквозь них проглядывали возможные «одежды» будущих его спектаклей. Тогда он слагал стихи, чтобы через них «...дойти до самой сути. В работе, в поисках пути...» Художническое ощущение мелодической фразы и пластического образа влилось в его живописные и поэтические работы, наполнило их музыкальным звучанием и сиюминутным движением.

Президент Государственного музея изобразительных искусств имени Александра Пушкина Ирина Антонова раскрыла феномен держателя «танцующей кисти» Владимира Васильева: «Он владеет тем, что мы называем "вторым призванием" или "скрипкой Энгра". В его живописи и акварели поразительно то, что в общем есть в натуре этого замечательного человека и артиста, - удивительная искренность, умение дойти до глубокого выражения себя в творчестве... каждая акварель, каждая живописная работа излучает его удивительное, высокопоэтическое ощущение окружающего, доброты, красоты и какое-то очень возвышенное понимание мира».

Его творческих деяний не исчислить в ряд - получится необъятно, немыслимо, бесконечно. Встречи и сотрудничество с величайшими мастерами эпохи: хореографами, композиторами, дирижерами, художниками наделили Владимира Васильева поистине бесценным художественным опытом. Без преград и барьеров он отдает нажитое молодежи. Организовал собственную мастерскую для отечественных хореографов и осуществляет в ней монографические программы по произведениям А. Платонова, В. Астафьева, Н.В. Гоголя, В. Шукшина, Л.Н. Толстого. Снимает телевизионные фильмы, записывает радиопрограммы, выступает как драматический артист. Опекает школу Большого театра в бразильском Жоинвилле и руководит биеннале «Арабеск» - российским открытым конкурсом артистов балета и хореографов имени Екатерины Максимовой.

В 1980 году Владимир Васильев снял художественный фильм «Фуэте», где парафразом к роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» рассказал не только про собственную судьбу, но и про судьбу художника в своей стране, которая держала взаперти романы, объявляла изгоями Мастеров, могла обласкать наградами, но могла и пожаловать равнодушным умолчанием. Спустя тридцать лет, в 2010-м, в юбилейный для себя год, продолжил кинематографическую исповедь на сцене Нью-Йоркского Сити Центра - в хореографической поэме «Баллада» на музыку Ф. Шопена, посвященной памяти Екатерины Максимовой.

«Баллада» вышла признанием, исповедью мужественной и нежной.

Красивый и гибкий человек с не отнятой временем статью силой своего дара и полетом своей мысли раздвинул пространство зала до космического безбрежья. Исповедь «на ладони» соединила великие образы века, в каком он формировался как художник - века загадок Гамлета Джона Гилгуда, пронзающих взглядов Отелло Лоуренса Оливье, тонких душевных вибраций Марлона Брандо, мелодики кинокартин Бергмана, Феллини, Висконти.

Но осталось многое, чем Художник еще не успел поделиться. Должны были пройти годы, чтобы стало возможным осуществить мечту, - воплотить в сценических образах Высокую мессу Баха, вошедшую в ряд величайших художественных творений человечества. Мессу си-минор Бах задумал как религиозный обряд, но вышла она художественным слепком с мира, духовным завещанием потомкам.

Васильев поставил спектакль о том, что есть Человек, каков его путь и в чем его божественное назначение во Вселенной. Цифра и нота - ее портрет, спасение человечества в его единении, в любви к ближнему. «Смысл имеет лишь жизнь, прожитая ради других», - так видит мир и в нем человека автор спектакля.

Новый замысел Владимира Васильева - спектакль «И воссияет вечный свет» - тоже в Казани: за «Мессой» Баха - «Реквием» Моцарта. Вместе с «Балладой» Шопена и «Dona Nobis Pacem» он составит триптих. Все те же вопросы волнуют Владимира Васильева: «Я не знаю, зачем я родился на свет...» Его голос звучит со сцены как признание миру, и в нем не ложная скромность, а неудовлетворенность сделанным, неуспокоенность Мастера. Артиста, хореографа, художника и поэта Васильева в его сегодняшнем отношении к жизни ни в коем случае нельзя назвать человеком играющим. Он поразительно доверчив и открыт, как поразительно доверчивыми и открытыми были его герои на балетной и драматической сцене, на теле- и киноэкране, в радиотеатре. Он снова на своем месте: у самой рампы, глаза в глаза. Он взял однажды «крупный план» и держит его, чтобы не сбить «дыхания сокровенного», не остановиться в пути.

Фотогалерея