"А Тартюф-то голый" / "Lё Тартюф. Комедия" в Театр на Таганке
Выпуск №10-230/2020, Премьеры Москвы
В Театре на Таганке появился новый спектакль, объявленный как премьера, «Lё Тартюф. Комедия» режиссера Юрия Муравицкого. «Тартюфа», поставленного Юрием Любимовым в 1968 году, играют до сих пор - по крайней мере, на сайте театра он значится в репертуаре. Современная Таганка Таганке легендарной ни наследовать, ни оппонировать не стремится. Поэтому наличие двух версий пьесы Мольера (в переводе Михаила Донского) на одной сцене - скорее совпадение, чем культурный контекст.
Действие пьесы происходит в доме Оргона, режиссер же переносит события в абстрактное пространство «белого кабинета», где появляются немногочисленные предметы интерьера (художник Галя Солодовникова). Неоновая подсветка по ребрам конструкции меняет цвета и атмосферу этой «tabula rasa». А-ля исторические камзолы и кринолины с толщинками, парики и беленые лица актеров, пантомимы-интермедии, перекрывающие перестановки, отсылают нас к жанру комедии масок.
«Хочется реабилитировать комедию, которую принято считать "низким" жанром, - говорит режиссер. - Смех, как и слезы, имеет очищающий эффект. Дает возможность посмотреть на себя со стороны. Наш спектакль играет с эстетикой площадного театра и его карнавально-фарсовой природой». «Поднимать» жанр Муравицкий берется приемами дешевой антрепризы. Заболтавшись, Клеант (Артем Болотовский) обнаруживает, что Оргон (Василий Уриевский) исчез. Открыв дверь, он застает его сидящим на унитазе с выпученными глазами. Раздается классический звук сливаемой воды. Площадной театр не чужд грубой шутке. Однако и в грубости можно не опускаться до банальной пошлости сценических решений.
«Вожделенье плоти», которое питает Тартюф к Эльмире, овладевает всеми персонажами: Эльмира (Дарья Авратинская) взасос целуется с братом, а Тартюф (Роман Колотухин) - со слугой (Павел Бессонов); Дамис (Павел Комаров), нападая на Тартюфа, плюхается ему лицом прямо в пах. Лояль (Антон Ануров), как маньяк, лезет на Дорину (Евгения Романова). А подписание дарственной превращено в БДСМ-оргию. Подобными эффектами давно никого не удивишь. Их даже можно принять за режиссерский ход, но для этого не хватает сценической логики. Разведенные в шпагат прямо перед носом Тартюфа ноги Эльмиры хотя бы оправданы сюжетом. Тартюф впервые появляется на сцене в ботфортах, с бас-гитарой и... в трусах. В контексте описанного выше они явно лишние. Режиссер не доигрывает заданную им самим тему, отказавшись и от откровенного эпатажа, и от возможности найти театральное решение щекотливого вопроса, обнажить, не обнажив, например, используя гитару в качестве фигового листа.
Все это явно не способствует «реабилитации» жанра. Что касается «площадного театра», то и здесь очевиден разрыв между заявлением постановщика и тем, что происходит на сцене. Площадной театр - энергичное зрелище, он требует ярких, широких и точных актерских оценок. Вместо кипучей энергии молодости (в спектакле занята исключительно молодежь) на сцене статичные мизансцены, одеревеневшие фигуры, лишенные какой-либо выразительности и реакций. Отняв у актеров динамику и логику поведения, режиссер отбирает у них последнее оружие - слово. Текст пьесы произнесен от и до. Но всевозможные акценты и прононсы крайне затрудняют его восприятие для зрителя, равно как и его произнесение - для актеров, не добавляя при этом точности образам. Текст, что называется, «шпарят» с бешеной скоростью, не донося ни смысла, ни остроты мольеровского стиха.
Обитателям дома Оргона в пьесе противостоит Тартюф. В спектакле этот антагонизм выражен только в костюмах. Тартюф носит современную одежду без толщинок и корсетов: то на нем черный шелковый халат в восточном стиле (как подмена сутаны), то пушистая шуба вроде царской мантии (имидж дополняет корона). Во всем остальном центральный образ остается нерешенным - коварный ли он обманщик или таким его делают сами домочадцы? Ханжа ли он, проникший в благородное семейство, или один из них, и они такие же обманщики как и он? Эти вопросы остаются без ответа. Надо отдать должное Роману Колотухину: в его исполнении Тартюф если и не обретает ясного характера (в силу хаотичности постановки), то благодаря пластике, внятной речи, естественным реакциям и живым глазам актера становится единственным, кто привлекает внимание.
В финале Тартюф появляется на сцене в стилизованной фашистской форме и, как гипнотизер, повелевает репликами персонажей. Завершается спектакль коллективным самоубийством. Голос свыше (или deus ex machine по версии режиссера) спасает семейство Оргона из неразрешимой ситуации. Но вместо «счастливого оборота» и «негаданной милости» героев словно бы душит некая сила. Вслед за Тартюфом они один за другим падают на сцену. «Небеса» разверзаются, и вместо «манны» просыпаются трухой и отрепьями.
Вывести какую-то идею из увиденного не удается. Восхититься неожиданными находками - тоже. Не получается даже просто посмеяться над проделками персонажей. Спектакль наполнен неоправданными сумбурными действиями - отказываясь от хрестоматийного воплощения пьесы, Муравицкий не выстраивает к ней и своего внятного сценического контрапункта, который мог бы дать интересное современное прочтение. Если комедия (в данном случае мольеровская) и нуждается в спасении, то в первую очередь от такой режиссуры.
Фото Сергея ТРИФОНОВА
Фотогалерея
