"Вы сущностью на сущность отозвались". К 80-летию Владимира Малыщицкого

Выпуск №1-231/2020, Вспоминая

"Вы сущностью на сущность отозвались". К 80-летию Владимира Малыщицкого

Он не любил чужих театров. Надолго в них не задерживался. Предпочитал строить свои. И по большому счету построил свой Театр.

Владимир Малыщицкий был из поколения «молодых рассерженных». Вечный возмутитель спокойствия, он вошел в стабильную жизнь ленинградского театра в одно время с Ефимом Падве, Львом Додиным, Юлием Дворкиным, Камой Гинкасом и Гетой Яновской. Шумной ватагой они вломились в сценическое пространство города, не на радость старшему поколению, но к огромному удовольствию публики. Их не ждали, красных дорожек не расстилали, предпочитая узнавать об их успехах в провинции, куда «ссылали» по распределению. И все же, скрепя сердце, иной раз допускали в свои государственные чертоги - приглашали на постановку, давали подработать вторыми режиссерами...

Для питерского театра той поры Малыщицкий был к тому же - дальним родственником. Учился не на Моховой, а в «кульке», как высокомерно именовали Ленинградский институт культуры. Время показало, что и оттуда вышло немало талантливых актеров и режиссеров.

Один из них, кстати, руководит Большим драматическим театром и на европейском уровне не потерялся. Но в 1960-е все было иначе... И в профессиональный театр Владимир Афанасьевич попал не с главного и даже не со служебного входа. Фигурально выражаясь, он вошел в окно.

Не стал дожидаться приглашений от авторитетных и авторитарных главрежей. Организовал свой театр в ЛИИЖТе - Ленинградском институте инженеров железнодорожного транспорта. Параллельно, правда, учился у Юрия Любимова на Высших режиссерских курсах и позже в аспирантуре ЛГИТМиКа у Г.А. Товстоногова. Студийное движение в Ленинграде только-только начиналось, и зачастую любительские спектакли вызывали гораздо больший резонанс, чем те, что выходили в городских театрах. Властные структуры проворонили зарождение этого рассадника вольномыслия. И спохватились только тогда, когда актеры-любители под руководством режиссеров-профессионалов завоевали любовь студенческой аудитории и продвинутых театралов. Началось завинчивание гаек, всяческие худсоветы и заказные статьи в газетах, но это еще больше подогревало интерес к студиям и той жизни, которая там кипела.

Нас, студентов-театроведов, впервые привели в «Студио» Малыщицкого наши педагоги - Евгений Соломонович Калмановский и Владимир Александрович Сахновский. И не просто «посмотреть спектакль», а спасать театр. Тучи над театром ЛИИЖТа нависали постоянно. Репертуар там был нестандартный, в котором вечно усматривали крамолу. Малыщицкий ставил пьесы и прозу. Среди авторов были Александр Володин, Василь Быков, Булат Окуджава, Борис Голлер, Андрей Вознесенский и Андрей Битов... Что и говорить - подозрительная компания! Даже поэтов-фронтовиков бдительная цензура умудрялась зачислить в антисоветчики. Нельзя сказать, что «общественное мнение» студентов с Моховой что-то значило для чиновников, но все же наше постоянное внимание мешало вычеркнуть студии из театральной жизни. Мы тогда толклись в любительских коллективах, писали о них курсовые и дипломные работы, даже в газеты умудрялись проталкивать статьи и интервью с деятелями «народных театров».

Вместе с педагогами спасали-таки спектакли, которые пытались запретить злые дяди и тети из неведомых нам структур, подведомственных Смольному. Особенно много копий почему-то поломано было из-за вполне подцензурной «экологической» повести Бориса Васильева «Не стреляйте в белых лебедей» (1974). Конечно, не сама повесть вызвала раздражение властей, а ее сценическая интерпретация. Простая история о простом мужике, пытающемся жить по правде (как герои деревенской прозы, как пекашинцы Федора Абрамова), явно подрывала устои, рассказывая о том, что «по правде» живут далеко не все, и правду приходится отстаивать, рискуя головой. Драматизм, исключавший какой-либо пафос, тоже тревожил начальство, которому пафоса хотелось, а драматизма - нет.

В государственных театрах с такими спектаклями успешно боролись, хотя они все же просачивались на сцены БДТ, МДТ, Театра на Литейном и Ленкома. А тут еще и какие-то студенты-железнодорожники возникли со своей правдой - «деревенской» и «окопной».

Но в общем-то давление начальства (которое не подозревало, что чем сильнее давишь, тем сильнее сопротивляются) сыграло на руку режиссеру и его труппе. Помог и всесильный Г.А. Товстоногов, который замолвил словечко за талантливого ученика. В 1980 году, впервые за много лет, в Ленинграде, где было мощное студийное движение, на базе одной из нескольких десятков студий возник новый театр, во главе которого встал совершенно нежелательный, нелояльный и непокорный Владимир Малыщицкий. К тому же - беспартийный.

Студийная эстетика совершенно не пострадала от того, что у театра появилось свое помещение и штатное расписание. И студийный дух долго витал в стенах бывшего катка Измайловского сада, который артисты своими силами приспосабливали под театральное пространство. Сами ремонтировали, красили, мыли-чистили. И соорудили посредине помост, вокруг которого поставили скамейки. При этом весело ссылались на авторитет Питера Брука, адепта открытого пространства, мол, хорошему театру неудобные зрительские места не помеха. И действительно публика забывала о жестких лавках, когда смотрела первые спектакли Молодежного театра. До сих пор перед глазами стоят сцены из «Отпуска по ранению» В. Кондратьева, «Ста братьев Бестужевых» Б. Голлера, «И дольше века длится день» по роману Ч. Айтматова. Компанию лиижтовских артистов режиссер пополнил выпускниками разных вузов страны, но они не выглядели разношерстной труппой. Ученики Додина и Кацмана (Елена Соловьева и Валерий Кухарешин) играли на равных с прекрасными артистами, уже имевшими театральный опыт (как, например, Наталия Дмитриева, пришедшая из Ленкома, и тюзовец Олег Попков). Фурор произвел дебют никому тогда неизвестной выпускницы Щукинского училища Нины Усатовой. Эпизод в спектакле «Отпуск по ранению», когда она стирала белье и узнавала о гибели мужа, прочно вошел в питерские театральные легенды как потрясающе достоверный и драматичный. Никто не говорил о мастерстве, речь шла о театральной правде, которая пробирала до печенок.

«Четвертой» стены между сценой и залом не существовало, мы погружались в миры, создававшиеся Владимиром Малыщицким и его актерами, будь то история декабристов, притча о манкурте или полные любви и отчаяния камерные сюжеты Володина и Петрушевской...

Четыре года счастья для театра закончились так же внезапно, как и начались. Городским властям надоела эта вольница, цветущая пышным цветом посреди Ленинграда и подрывающая идеологические устои. Была спровоцирована внутритеатральная смута, нашлись недовольные «политикой» главного режиссера, кто-то был обделен ролями, кто-то завидовал успехам коллег... Были состряпаны какие-то письма в Управление культуры, организованы собрания - типичный продукт застойных 80-х. Подобные методы широко практиковались в театрах Москвы и Питера. Если надо было убрать неугодного режиссера или запретить «вредный» спектакль, в ход шли апробированные доносы, выступления ручных критиков и «простых рабочих».

Малыщицкого с треском уволили. Не помогли ни поддержка Союза театральных деятелей, ни многочисленные премии, получавшиеся театром - то за лучший спектакль сезона, то за лучшие роли (Олег Попков именно тогда был признан одним из самых талантливых и перспективных питерских актеров)... Студийный период жизни Молодежного театра закончился. Вслед за лидером из театра ушли актеры круга Малыщицкого. Кто-то сменил профессию, кто-то уехал, Усатову и Попкова пригласили в БДТ... Во главе театра поставили Ефима Падве - тоже не самого послушного режиссера, тоже из «рассерженных», тоже ученика Товстоногова... Городские власти затеяли какие-то рокировки, чтобы успокоить театральную общественность, отвлечь новыми назначениями, и по мере сил притушили скандал.

Владимир Малыщицкий, однако, от принципов своих не отступился. Сделал несколько работ в Ленконцерте, из которых к зрителю с боями и поддержкой Даниила Гранина вышла только «Блокадная книга» (под названием «Память»). Новый «остров» для своей театральной робинзонады обрел с помощью Кирилла Лаврова, «эмигрировав» в Царское Село, где в Запасном дворце основал театр «Студия-87». За два года выпустил более десятка спектаклей и привлек как царскосельскую, так и питерскую публику к новой театральной точке. Целая программа была им разработана для детворы, поставлены спектакли и по стихам детских поэтов, и по мотивам пушкинских сказок. И лицейская тема не была забыта. Не расставаясь с любимыми авторами (Володин, Голлер) и понимая, что театр живет в «городе муз», выпустил целый блок поэтических спектаклей, в которых рядом с Ахматовой и Пастернаком прекрасно уживались (куда смотрело начальство?) Владимир Высоцкий и Наум Коржавин. Конечно, было это уже на излете 1980-х, время менялось, и цензура слабела с каждым днем. И, видимо, чтобы не возиться с каждым спектаклем по отдельности, решили прихлопнуть этот остров свободы целиком. Запасной дворец понадобился музею «Царское Село» для каких-то иных нужд, и Малыщицкий опять остался без театра.

Напоследок он высказал, что думает о политике чиновников от культуры - как всегда в театральной форме. Поставил по собственному сценарию спектакль «Глуповские истории» - по Салтыкову-Щедрину, чьи персонажи и ситуации бессмертны. Схожим образом распрощался с первым своим театром - поставив пьесу Брехта «Тупоголовые и остроголовые» (поняли ли начальники в г. Никеле?). Наверное, переносить эти невзгоды, постоянно чувствовать назойливое внимание идеологических структур было непросто - позже это аукнется тяжелой болезнью. Но Малыщицкий обладал счастливым свойством переплавлять жизненные перипетии в творческий опыт. Каждую новую территорию, куда забрасывала его судьба, превращал в свой остров. В творческой «котомке» наш театральный Робинзон носил с собой излюбленные темы и дорогих сердцу авторов, пополняемый запас любимых мыслей и неизменное чувство художественной правды. На чужих (всегда - дружественных) архипелагах, вроде Учебного театра ЛГИТМиКа, Театра им. В.Ф. Комиссаржевской или БДТ, себе не изменял: ставил только то, к чему душа лежала, выбирая сюжеты, родственные его размышлениям о жизни, об отношениях художника и власти. Не оттого ли ценой огромных усилий пробивалась на сцену БДТ его интерпретация пьесы Радзинского «Театр времен Нерона и Сенеки»? Товстоногову пришлось спасать спектакль, прикрывая его своим именем. Андрей Толубеев считал роль Нерона одной из своих любимых и до конца жизни, как мог, помогал режиссеру, ставшему ему другом.

Каждому самостоятельно мыслящему режиссеру нужен свой театр - в узком ли, в буквальном ли смысле, но не каждый может отстаивать свою территорию, снова и снова, после бурь, ураганов или войн, возводя ли крепостные стены или выращивая сад на месте вырубленного. Сколько режиссерских судеб погублено из-за того, что одаренные люди отказались от своих принципов, растворились в чужих замыслах, похоронили казавшиеся гениальными идеи... У Владимира Афанасьевича хватало сил и упорства не отдавать ни пяди своего театрального острова.

После Царского Села он нашел временный приют на Большой Конюшенной, в каком-то полуподвальном красном уголке бывшего ЖЭКа. Восстановил свои программные спектакли, выпустил новые. Володина поставил чуть не всего - и пьесы, и стихи, и прозу, и сценарии.

Дружба с писателями выручала его и в жизни, и в работе. Эта традиция зародилась еще в Молодежном театре, куда на свои и чужие премьеры жаловали писатели. Первым, кажется, прибыл Вячеслав Кондратьев, а потом были и Меттер, и Искандер... Сказалась любимовская школа: на Таганке писатели, близкие по духу, всегда были желанными гостями. Так и у Малыщицкого, на всех его «островах». Когда на сцене читали стихи Олега Григорьева или Михаила Яснова, играли пьесу Аллы Соколовой, в зале можно было увидеть и Фазиля Искандера, и Якова Гордина, и того же Александра Володина... Верными соавторами были Александр Городницкий, автор стихов ко многим спектаклям, и композитор Юрий Симакин, чья музыка постоянно сопровождала постановки Театра Малыщицкого. Режиссер с актерами и учениками ездил на премьеры в Москву, вел переписку с К. Рудницким и Т. Бачелис... Помогли и актеры-сподвижники: Татьяна Малыщицкая, Татьяна Каулио, Светлана Балыхина, Игорь Сергеев, Сергей Брянцев, Владимир Корнезе, Виктор Гахов... И классики тоже помогали ему восстанавливать свой театр. А в круг классиков, помимо Чехова и Гоголя, входили Евгений Замятин, Михаил Булгаков, Даниил Хармс, Иосиф Бродский, Сергей Довлатов и Венедикт Ерофеев...

Новое время и новое поколение театральных начальников (не последними среди них были нынешний директор Русского музея Владимир Гусев, народный артист РФ Николай Буров и глава СТД Андрей Толубеев, которым многие маленькие театры обязаны тем, что выжили в самые непростые годы и обрели крышу над головой), наконец, признало за Театром Владимира Малыщицкого право на место под солнцем. Пробить помещение не удалось бы без депутата Государственной думы Петра Щелища: посмотрев спектакли Малыщицкого, он начал активно помогать и добился признания театра в качестве самостоятельной творческой единицы. Помещение театру выделили более чем скромное, но пригодное для экспериментов неугомонного режиссера, - бывший кинотеатр на улице Восстания, дом 41. Теперь этот адрес знаком всем питерским театралам. Последний спектакль - по пьесе Островского со стихами Городницкого - смертельно больной режиссер репетировал не то что из последних сил, сил уже никаких не было, но сверхусилиями сердца. Недаром спектакль назывался «Горячее сердце»...

Питерцам не довелось увидеть первые шаги Малыщицкого. Сразу после окончания института он отправился в город Никель Мурманской области и там работал в народном театре «Бригантина». Похоже, этот первый решительный шаг и определил всю дальнейшую театральную судьбу режиссера. И репертуар, даже для 1960-х годов весьма смелый, и гриф «Спектакль закрыт», украсивший его послужной список (потом это аукнется грифом «Запрещен Ленинградским Обкомом КПСС»)... Надо быть большим эстетом и романтиком, чтобы в театре города Никель в 1966 году поставить спектакль по переписке Марины Цветаевой с мало кому известным эмигрантским критиком Александром Бахрахом. В ту пору только в провинции можно было позволить себе выносить на афишу эти имена. Оттуда, из этого эпистолярного романа, похоже, режиссер вынес и сберег творческий принцип, который так привлек Цветаеву в Бахрахе: «Вы сущностью на сущность отозвались»... Так всю жизнь и Малыщицкий, - отзывался на голос времени, на суть произведений любимых авторов, открывая главное для зрителей.

 

Фото предоставлены Санкт-Петербургским Молодежным театром на Фонтанке

Фотогалерея