Белый парус Евгения Стеблова

Выпуск №4-234/2020, Лица

Вытащить в юности заветный «звездный билет» - редкая удача. Но лишь немногим обладателям этого пропуска в счастье удается сохранить его на всем пути следования, именуемом челов еческой жизнью. Евгений Стеблов - один из таких счастливцев.

Надежды юношей...

Любовь к театру может прорастать медленно и постепенно, как росток из зернышка, а может накрыть внезапно, как цунами, смывающий все на своем пути. Женю Стеблова она настигла в Останкинском дворце графов Шереметевых. Проскользив в безразмерных музейных фетровых тапках по парадным залам, он, наконец-то, оказался в театре и впервые в жизни поднялся на сцену. И пусть эти подмостки погрузились в таинственный сумрачный сон два столетия тому назад, для него они были полны жизни. Они дышали, тихонько шурша «машиной дождя» и «машиной ветра», манили триумфальной колесницей, мерцавшей обветшавшей позолотой, пленяли «мраморной» прочностью бутафорских колонн. Мир, лицо которого он прежде видел из зрительного зала, волшебным образом повернулся к мальчику обратной своей стороной и покорил безвозвратно.

С той поры он не уставал задавать своему деду один и тот же вопрос: почему одни люди играют, а другие только смотрят на них, вместо того, чтобы играть самим? И мудрый дед в который раз объяснял пытливому внуку, что в детстве даром игры наделены все люди без исключения, а взрослея, эту способность сохраняют только те, кто наделен даром Божьим. Вот только, что это такое - Божий дар - он так и не смог объяснить. Впрочем, этого не может сделать никто. Но с тех пор для внука обычная жизнь, что текла дома, во дворе, в школе, начала постепенно превращаться в удивительный, захватывающий спектакль. Через много лет повзрослевший мальчишка постарается выразить на бумаге свои тогдашние переживания: «Я недоумевал, не понимал своих сверстников, желавших стать шоферами, капитанами или врачами. Зачем? Это же так скучно - всю жизнь быть кем-то одним. Надо быть и врачом, и капитаном, и шофером, и еще кем только захочешь - надо быть артистом!»

Лицедейство в кругу домашних требовало иных пространств. И нашло их, когда однажды летом в пионерском лагере затеяли карнавал. Счастью сотворения всего и вся - декораций, костюмов, масок, образов - не было предела. До тех пор, пока не потух костер. Наступило время смывать грим, но холодной водой это сделать было невозможно, а воспользоваться мылом юный неофит не догадался. Так и лег спать с размазанной по лицу краской, не ведая еще, что в ту ночь Провидение открыло ему будущее - вся жизнь его будет поделена на две половины, в гриме и без него.

Лицедейство Жене нравилось, а вот свое отражение в зеркале - не очень. И он решил спрятаться. За ширму кукольного театра. Освоил и перчаточные куклы, и тростевые, и ростовые. Давал спектакли в школе и в соседних ДК, его даже с уроков ради этого отпускали! Он был драматургом и режиссером, актером, художником и мастером по созданию кукол. Человек-оркестр, одним словом. Наконец юноша осмелел настолько, что написал письмо самому Сергею Образцову, предлагая усовершенствовать куклу-конферансье из знаменитого «Обыкновенного концерта». И Сергей Владимирович пригласил его в театр. Но стезя артиста-кукольника была не его дорогой.

Стебловы-старшие и кино любили, и театру мирволили, но сына хотели видеть филологом, как-никак стезя куда более прочная, чем артистическая, а потому пригласили к нему частного педагога по литературе. На их беду Борис Наумович Лондон тоже любил театр. Он и привел своего воспитанника в молодежную студию при Драматическом театре им. К.С. Станиславского, где вел курс русской литературы. Руководили студией режиссер Александр Борисович Аронов и актер Лев Яковлевич Елагин, обладавшие необыкновенным чутьем на дарования. Экзамен Стеблов выдержал. С куклами было покончено. Началась новая жизнь: «Когда мы спускались на занятия в свой подвал по соседству с зрительским туалетом или поднимались в пропахший красками, лаками, древесной стружкой холодный зал декорационного цеха, мы бросались в ад честолюбивых вожделений и взмывали в эйфорию случайного вдохновения, мы чувствовали себя на седьмом небе. Мы - это Инна Чурикова, Никита Михалков, Виктор Павлов, Александр Пашутин, Лиза Никищихина, ваш покорный слуга. Всего около тридцати человек».

Благословение Турандот

Когда Евгений решил поступать в театральный, бабушка, вовсе не желавшая, чтобы внук сломал себе жизнь, попросила проэкзаменовать его на профпригодность подругу своей юности - Цецилию Львовну Мансурову. Легендарная актриса была вдовой графа Николая Петровича Шереметева. Вот как аукнулся в судьбе Евгения Стеблова старинный останкинский театр. Он стоял перед несравненной принцессой Турандот, обвязанный нелепым платком, с куклой би-ба-бо в руках, импровизируя монолог старушки-нянюшки, баюкающей младенца. Цецилия Львовна посоветовала возрастных персонажей не играть, но в остальном вердикт был однозначен: «Ты можешь! Должен!»

Мечтающие об актерской стезе поступают сразу во все театральные вузы. Стеблов не стал исключением. В Школе-студии МХАТ срезался на втором туре, в ГИТИСе тоже как-то не сложилось. Судьбой стала Щука, а «пропуском» в профессию - сказка Бориса Житкова «Пудя», о маленьком мальчике, в счастливом неведении обкорнавшем собольи хвосты с дорогой шубы. Присутствовавшая на всех турах Мансурова никому ничего не говорила до тех пор, пока не стало ясно, что ее «протеже» пришелся коллегам по душе, и спасла молодое дарование от двойки, которая неминуемо грозила ему на сочинении. Так в 1962 году Евгений Стеблов оказался на курсе Анатолия Ивановича Борисова, где вместе с ним учились Марианна Вертинская, Эра Зиганшина, Инна Гулая, Валентина Малявина, Наталья Селезнева, Нонна Терентьева, Борис Хмельницкий, Анатолий Васильев...

Бывает все на свете хорошо

О благосклонности актерской фортуны не зря слагают легенды. Стеблова она разглядела в путаных мосфильмовских коридорах и привела в киногруппу фильма «Я шагаю по Москве». В сценарии, который ему дали прочесть, он ничего не понял, а режиссер Евгения и вовсе забраковал, предпочтя его приятеля, Виктора Зозулина, вместе с которым Стеблов и ловил на студии свою удачу. Второй режиссер Маргарита Чернова, нарушив распоряжение Данелии на фотопробы отправила обоих. Роль растяпы-жениха досталась Евгению: впервые попав на площадку, он смог собраться, сконцентрироваться и остаться с камерой один на один. Когда пробы показывали худсовету, он себе совершенно не понравился, но счастливый билет уже был у него в кармане. Ассистент по актерам Лика Авербах тогда сказала ему: «Запомни этот день. Ты никогда уже не будешь самим собой». В своих мемуарах актер напишет: «Действительно, что-то закончилось. И началось что-то еще неведомое. Моя жизнь перестала быть только моей жизнью. Она становилась частью жизни общественного сознания, которым тогда еще оставалось наше кино».

Впрочем, фортуна всегда знает, какую цену назначить за свое благоволение. Когда Георгий Данелия проверял на своих актерах музыку, написанную для картины Андреем Петровым, Евгений угадал мелодию, которой предстояло стать лейтмотивом фильма. Текст к ней Геннадий Шпаликов напишет прямо на съемочной площадке, наблюдая за сценой прохода героев Стеблова и Михалкова над автомобильной эстакадой. Евгений должен был петь ее под собственный гитарный аккомпанемент в момент первого своего появления в картине - у Кольки дома. В окончательный монтаж этот эпизод не вошел. Песня прозвучала совсем в другой сцене и из других уст...

Сам актер считает этот фильм главным успехом в своей жизни: «Чтобы я ни сделал в дальнейшем и на сцене, и на экране, все равно имя мое у зрителя в первую очередь будет ассоциироваться с той первой главной ролью. Честно говоря, я тогда по-настоящему недопонимал своего счастья. Что попал не просто в кино, а именно в свое кино, в свой мир, в свою эстетику. Божьим промыслом поэтика Гены Шпаликова, режиссура Георгия Данелия, камера Вадима Юсова, музыка Андрея Петрова, наши актерские интонации соединились, срезонировали в единое настроение или впечатление. «Я шагаю по Москве» стала первой отечественной импрессионистской картиной, картиной, почти не связанной с социумом, потому и жива до сих пор». 

Неверная страна - кино

После такого успеха на молодого актера предложения сниматься полились как из рога изобилия, можно было бы заняться тиражированием найденного образа и спокойно почивать на лаврах. Но Стеблова манили персонажи, которых нужно было играть на сопротивлении своему собственному характеру или просто каким-то отдельным его чертам.

Таким героем стал для него Володя Белов из фильма Михаила Калика «До свидания, мальчики» по одноименной повести Бориса Балтера. Евгений был застенчив, обуревавшие его чувства предпочитал держать в себе, а тут предстояло играть любовные сцены. Эти пробы вышли неудачно. Все решила сцена с матерью, которую играла Ангелина Степанова - Балтер узнал в актере самого себя в юности, ведь повесть, положенная в основу картины, была автобиографичной.

Первая экспедиция «на выезде». Неизбывные бытовые гостиничные неурядицы. «Жаркие» пляжные сцены с поглощением мороженого на пронизывающем апрельском ветру. Но когда режиссер, прямо по ходу съемок, начал монтировать будущий фильм, отсматривая черновые наброски, молодой актер «чуть не плакал, настолько был околдован ностальгической прозрачностью приоткрытого мира. Он уже жил в нем, в его памяти, в его душе, в его иронии, в его глазах, наш будущий фильм. Через хрупкую музыку Микаэла Таривердиева, через изысканную поэзию камеры Левана Пааташвили, через наши лица и голоса черновой фонограммы Михаил Наумович пригласил нас войти туда, где мы еще не были; но он уже знал, куда...»

Это было прощание с юностью. Не только экранного героя, но и того, кто играл его роль. И взрослеть приходилось быстро: «На смену романтике, - вспоминал Евгений Юрьевич, - приходила жестокая реальность профессиональной жизни, где надо вкалывать, пока на тебя ставят, как на скачках в тотализаторе, и не раскисать, если не придешь первым, а, проанализировав свои просчеты, готовиться к новым заездам с прыжками через барьер». Экранная жизнь фильма оказалась краткой - у режиссера возник острый конфликт с главой Госкино, а вскоре Калик вообще эмигрировал из страны. Все им созданное на долгие годы отправилось, как тогда говорили, на полку.

Сделать запоминающейся эпизодическую роль куда сложнее, чем главную, как минимум из-за отсутствия простора для маневра, ведь у актера зачастую в распоряжении всего пара коротких сцен, как это было у Стеблова в знаменитой «Рабе любви». Его Канин, звезда немого кино, прототипом которого стал Витольд Полонский, вызывает не столько улыбку, сколько искреннее сочувствие. Он, некогда блистательный и победительный, стремительно падает в пучину небытия, ведь дни Великого немого сочтены, а в звуковом с таким голосом делать нечего. При этом персонаж выстроен актером еще и предельно гротесково, на остром несовпадении внешнего и внутреннего. Образ, созданный по закону трагикомедии, получил дополнительный объем и глубину: «Так угадал я свой персонаж, - признавался впоследствии актер, - в изысканной обреченности уходящей России. Россия, как «великий немой», кричала глазами, звала на помощь всей пластикой века серебряного перед восходом красной зари большевизма в фильме Михалкова «Раба любви».

Невероятную любовь зрителя снискала лента «По семейным обстоятельствам» Алексея Коренева. Фильм стал настолько популярен, что реплики персонажей практически моментально стали крылатыми и, что называется, ушли в народ. Благодарные зрители до сих пор при встрече с Евгением Юрьевичем, нет-нет, да и поприветствуют его «коронной фразой» Игоря: «Почему, как только я чем-нибудь займусь, я становлюсь срочно кому-то нужен!» Стеблов играл эту роль у себя в Театре имени Моссовета в спектакле Павла Хомского «Возможны варианты». Спектакль публике нравился, но, когда на «Мосфильме» начались съемки фильма «По семейным обстоятельствам», никто из тех, кто вошел в звездный актерский ансамбль - Галина Польских, Евгения Ханаева, Евгений Евстигнеев, Владимир Басов, Ролан Быков, - и представить не мог, с каким восторгом публика примет картину. «Странная это вещь - зрительская любовь, - не перестает удивляться Евгений Юрьевич. - Непредсказуемая. Подаренная и мне, и им кем-то свыше. И нет в том ни моей вины, ни заслуги. Я лишь делаю свое дело, как могу».

В еще более любимой, практически культовой, «Собаке Баскервилей» Стеблов в обличье застенчивого, несколько наивного и очень искреннего доктора Мортимера, составляет четкий контрапункт с партиями, которые ведут его партнеры. Казалось бы, на фоне неукротимой харизмы любого из них - Михалкова, Ливанова, Соломина, Янковского - он должен был бы уйти в тень, а то и вовсе раствориться. Но нет - актер виртуозно держит внимание зрителя своей собственной, так до конца и не раскрытой загадкой, которой наделил скромного сельского лекаря. По собственному признанию Евгения Юрьевича, искушение покинуть театр, отдав предпочтение кино, настигало его не единожды и было весьма сильным. Но для него подмостки всегда оставались чем-то гораздо более прочным и надежным, чем эфемерный кинематограф, который артист окрестил «уравнением с многими неизвестными».

Эти разные-разные-разные лица

Щукинцы, как правило, мечтают попасть в Вахтанговский. Но Евгения Стеблова такая лучезарная, казалось бы, перспектива совершенно не увлекала. Он мечтал работать с Анатолием Васильевичем Эфросом. Мечта стала явью. Пусть и ненадолго. В Театре имени Ленинского комсомола артист прослужил меньше сезона, успев сыграть главную роль в «Похождениях зубного врача» Александра Володина, Витьку Аникина в «До свидания, мальчики» Бориса Балтера и эффектный эпизод в «Судебной хронике» Якова Волчека. «Эфрос творил репетицию, театр из фейерверка действенного анализа, - вспоминал это счастливое, благословенное время актер. - Он приносил с собой тихую радость. И из нее рождался спектакль. Из радости. Я благодарен ему за это полурелигиозное состояние <...> Дымка, тайна, загадка, пауза, чудо из ничего, попытка безвременья - моим первым главным, единственным режиссером стал и остался Анатолий Васильевич Эфрос!»

Затем Анатолия Васильевича убрали в Театр на Малой Бронной, а самого Стеблова призвали в армию, и он оказался в труппе ЦАТСА, практически сразу получив главную роль в спектакле «Часовщик и курица, или Мастера времени» по пьесе Ивана Кочерги. Отношения с Леонидом Хейфецем, представителем совсем иного режиссерского подхода к работе с актером, складывались непросто, но постановка нашла своего зрителя. Следующим спектаклем должен был стать «Каховский». Леонид Ефимович строил свой замысел на том, что декабристы такие же люди, как и артисты, которые будут играть их; как зрители, которые придут в театр. Но Стеблову такая концепция показалась слишком упрощенной. Конфликт с постановщиком обострился, и Стеблов, обуреваемый юным максимализмом и не видевший другого выхода из ситуации, покинул Театр Советской армии.

Судьба привела артиста в Театр им. Моссовета, которому он служит уже более полувека. Он пришел туда, когда там царили Вера Марецкая, Любовь Орлова, Ростислав Плятт. С Ростиславом Яновичем Стеблову довелось партнерствовать в спектакле Юрия Завадского «Несколько тревожных дней», своего рода современной интерпретации вечной темы противостояния «отцов и детей». Чуть позже пришла к артисту непростая роль Алеши в постановке Павла Хомского «Братья Карамазовы», которую Евгений Юрьевич считает не просто ролью, но судьбой - такие не выбирают, ими живут.

Режиссерским дебютом Евгения Стеблова стал «Карнавал» - драматург Леонид Зорин сам предложил актеру поставить эту пьесу о праве человека вторгаться в чужую жизнь пусть и из самых благих побуждений. Не просто поставить, но и сыграть в ней главную роль. «...единственное обстоятельство, - признавался впоследствии Евгений Юрьевич, - которое останавливало меня ранее от режиссерской практики, было нежелание нарушить чужую свободу. Диктаторская, агрессивная режиссура всегда отталкивала меня... На мой взгляд, режиссер... тот, кто может подарить свой мир другому, увлечь, влюбить, заразить художественной идеей, мироощущением, вызвать сочувствие... Актеры, как дети, легко прощают строгости любящему родителю, но не прощают равнодушия и предательства. По себе знаю». «Карнавал» состоялся и, по признанию самого драматурга, стал одним из любимых сценических воплощений его пьесы. 

Счастье, если в жизни артиста случается спектакль-откровение. Его сценическая жизнь может быть совсем короткой, но след в душе остается до конца дней. И у актера, и у тех, кому посчастливилось увидеть постановку. Таким откровением для Евгения Стеблова стала «Возможная встреча», поставленная Михаилом Козаковым по пьесе Пауля Барца. На самом деле Бах и Гендель, ровесники, никогда не встречались. Иоганн Себастьян, скромный кантор приходской церкви в Лейпциге, умер в безвестности, и его произведения были забыты более, чем на столетие. Георг Фридрих, придворный композитор английских монархов, сполна насладился плодами своей славы. Когда-то во МХАТе эту пьесу играли Ефремов и Смоктуновский, поставив во главу угла проблему признанности таланта. Времена изменились, изменился и угол зрения на судьбы великих композиторов.

Для Михаила Козакова и Евгения Стеблова это была история о верности художника своему предназначению. Гендель-Козаков стремился любой ценой совместить дарованную ему небом музыку с удовлетворением земных страстей и желаний. Бах-Стеблов прислушивался только к голосу Неба. О своей роли Евгений Юрьевич позже напишет: «Никто не знает доподлинно, каким был Бах. Известно только, что он никогда не изменял своим творческим принципам. Хотя над ним смеялись, упрекали в консерватизме. Мировая слава пришла к нему более чем через сто лет после смерти. Какой же верой должен он был обладать! Нечеловеческой верой! Хотя, думаю, ничто человеческое ему не было чуждо, но, когда наступал момент выбора, Бах не себя слушал. Слушал Бога в себе!»

***

Ответ на вопрос, что же такое театр, Евгений Стеблов ищет всю жизнь. И похоже, главное, в чем он убедился - ответ на него всегда диктует время: какие времена, таков и театр - «дом, где разбиваются сердца» или «ярмарка тщеславия», «много шума из ничего» или «бесплодные усилия любви», «так победим» или «мера за меру». Потому что театр - и есть сама жизнь...

Фотогалерея