Последний художник Возрождения / Вспоминая Сергея Бархина

Выпуск №4-234/2020, Вспоминая

Прощание с Сергеем Бархиным в Театре имени Вл. Маяковского, где он успешно работал в последние годы, обошлось без пышных речей. Искренне и просто сказали о большом мастерстве художника театра Борис Мессерер, Кама Гинкас с Генриеттой Яновской, и под конец, Михаил Левитин - режиссеры, с которыми Бархин дружил и работал многие годы. В полутемном зале молча стояли художники разных возрастов, друзья и ученики Бархина. Их молчание было осознанием того, что слова в этот момент неуместны и не могут выразить переживаемое каждым из них чувство.

Вспомнилось, что такая же тишина была на проводах Боровского, когда все мы, включая Сергея, стояли молча большим полукольцом вокруг Давида, понимая всю тщетность слов у гроба человека, знавшего им цену, и ценившего в них честность, простоту и точность. Надеюсь, что Бархин простил бы меня за это сравнение, потому что любил Давида Боровского и многие годы был дружен с ним. Для нас эти два замечательных художника при всей их разности были близки, дороги и одинаково ценимы. Оба оказали огромное влияние на эстетику современного театра. Различные по творческому методу - классичный, стремящийся к предельной правде Боровский и великолепный стилизатор и мастер игрового театра Бархин - обладали неповторимой, свойственной лишь им индивидуальностью.

Мои встречи с Бархиным и общение с ним в основном были связаны с участием в общих выставках, их организации и обсуждении. Мы оба с любовью относились к выставкам «Итоги сезона» - последняя общая проходила в Бахрушинском музее, где куратор экспозиции Инна Мирзоян выделила для Бархина, Арефьева и меня небольшой зал, зал на троих: для «мастодонтов». Володя Арефьев, впрочем, как и многие мои товарищи, считал Сергея Михайловича гением, ставя его в один ряд с уже упомянутым Боровским и Вирсаладзе. Наши макеты аккомпанировали его виртуозным, свободным театральным эскизам. Но первая наша с ним встреча состоялась значительно раньше, в далеком 1968 году, на одной из первых выставок «Итоги сезона», на шестом этаже еще старого помещения ВТО. В тот год мы оба дебютировали своими работами - он эскизами к спектаклю по пьесе Олби «Баллада о невеселом кабачке» в театре «Современник», а я эскизами по пьесе Горького «На дне» в Студенческом театре МГУ. Участвовать в выставке ВТО для молодых, начинающих свой путь в театре художников было очень престижно и почетно. Экспонируя свои эскизы рядом с работами признанных классиков отечественной сценографии - В. Рындиным, С. Вирсаладзе, Б. Кноблоком, М. Курилко - мы ощущали серьезную ответственность. К этому времени уже громко заявили о себе молодые В. Левенталь, Д. Боровский, В. Серебровский. Сережа Бархин той поры в круглых больших очках, с копной темных волос внешне очень напоминал Джона Леннона и запомнился мне человеком колким, острым на язык в оценках художников и их работ. Он жаждал успеха, который не заставил себя ждать и пришел к нему, но чуть позже, через несколько лет, когда после его пребывания в Доме творчества в Дзинтари появились на выставке эскизы к спектаклю «Ромео и Джульетта» для Щукинского училища. Эти работы и по прошествии лет выглядят определившими все последующее творчество Бархина. Вхождение в театр было и для него, и для меня, да и для всех молодых очень нелегким. В столице работали признанные мастера, а нам оставалась провинция и кочевая жизнь с постоянными разъездами, безденежьем и увлеченностью идеей театра. Бархин много и успешно работал в Горьком с режиссером Борисом Наравцевичем, а я с Алексеем Бородиным в Кирове. Осенние выставки ВТО подводили итоги работы за год и были местом наших встреч и общения. Период между первой (1968), и последней, перед пандемией, выставкой в Бахрушинском музее, вместил для Сергея Бархина множество событий и ярких творческих побед. Более чем за 50 лет он оформил бесчисленное количество драматических и музыкальных спектаклей, участвовал в различных архитектурных проектах, иллюстрировал книги, был главным художником Музыкального театра им. К.С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, главным художником Большого театра, возглавлял созданную им кафедру сценографии в ГИТИСе. В содружестве с Гинкасом и Яновской увлеченно работал в Московском ТЮЗе, а впоследствии и в Театре имени Маяковского с Миндаугасом Карбаускисом.

Среди множества выставок, в которых мы принимали участие, были и Пражская Квадриеннале, и прибалтийские Триеннале, республиканские выставки в России. Но была среди них одна, камерная, в залах Бахрушинского музея на Малой Ордынке, которая запомнилась мне особенно. То была выставка Татьяны Сельвинской, пригласившей участвовать вместе с ней четверых художников-мужчин - Давида Боровского, Сережу Бархина, Олега Шейнциса и меня. Выбрала нас по близости взглядов и личной симпатии. Наши встречи при выработке концепции выставки проходили в моем театре РАМТ, в кабинете Алексея Бородина, предоставленного нам по этому случаю в распоряжение. Здесь Сергей, большой выдумщик и генератор идей, предложил издать к выставке хотя бы небольшую книжечку с текстами каждого из участников. В то время Боровский писал свою книгу «Убегающее пространство», а Бархин начинал свою, «Ламповая копоть». Его идея была нами поддержана, и книжица карманного формата с нашими фотопортретами на обложке и текстами всех участников была выпущена к открытию выставки. Для меня она особенно значима и дорога. Став знаком нашей дружбы, а впоследствии и знаком памяти о близких мне людях...

Говорят, что к людям талант не приходит один: нашел его в себе - ищи и другой, третий... Мудрый Бархин, утверждая, что любая выставка, как и любое художественное событие забывается, если она не подкреплена литературным текстом, стал по примеру Эдуарда Кочергина, писать книги. В них его дар прозаика и эссеиста проявился не менее ярко, нежели дар сценографа - в театре. Вслед за книгой-альбомом «Ламповая копоть» вышла и книга «Театр Сергея Бархина». Мне очень пришлась по душе его небольшая книжечка в обложке цвета помпейской зелени, названная «Заветки». В коротких эссе Бархину удалось рассказать о множестве людей, которых он встретил в жизни, о друзьях-художниках, родителях, о времени, в котором пришлось жить и работать. Один из рассказов посвящен Виктору Иосифовичу Березкину, высоко ценившему дар Сергея и причислявшего его - как, впрочем, и себя - к уходящим натурам. В одной из статей, помнится, Виктор Иосифович назвал Бархина «последним художником Возрождения», видимо, подразумевая под этим многогранность таланта мастера, простирающуюся от архитектуры, дизайна интерьера, до книжной иллюстрации, сценографии, прозы и даже драматургии. Искусствоведы подчас грешат громкими эпитетами, но, пожалуй, в случае с Сергеем Бархиным Виктор Березкин был не так уж далек от истины.

Бархин был видным представителем поколения театральных художников, пришедших в искусство в конце 60-х - начале 70-х годов XX столетия. Талантливые, самобытные, оригинальные личности: художники-живописцы, графики, писатели и музыканты, златоусты, подчас объединяющие в одном лице множество из перечисленных качеств, определяли лицо нашего театра на протяжении полувека. Может быть, поэтому, в тишине, в молчании, прощаясь с Бархиным, мы провожали и время ярких художников театра. Время, которое многие из нас еще застали, успели почувствовать и оценить.

Фотогалерея