Поцелуи от Стрижуни / К 100-летию со дня рождения Вл. Стржельчика
Выпуск №5-235/2021, Дата
К 100-летию Владислава Стржельчика
«В поисках Стржельчика» - так назвал свою книгу Андрей Толубеев, после трагического ухода товарища по сцене всерьез попытавшийся докопаться до истины, открыть тайну его личности и дарования. Десятки интервью, собственные наблюдения и размышления... Многое о старшем собрате узнав, актер, конечно, не исчерпал тему до дна, но нарисовал общую картину жизни и творчества БДТ - пейзаж с главным героем на первом плане. Считается, что на этой книге Толубеев надорвался, обнаружив в судьбе близкого человека слишком много драматических страниц, перекликавшихся с его собственными размышлениями и переживаниями. А мы - зрители и читатели - продолжаем пребывать в поисках Стржельчика.
Случается, возникнет Владислав Игнатьевич на экране - в старом ли спектакле или в фильме давным-давно знакомом, и вдруг выясняется, что ты пропустил столько яркого, тонкого, интересного, неожиданного...
Со стороны он казался таким успешным, благополучным, роскошным, холеным - чему, конечно, способствовали и манеры, и аристократическая внешность, и офицерская выправка, и голос оперного премьера. Когда он шел по улице зодчего Росси, направляясь на репетицию (были такие времена, когда народные артисты пешком шли от Невского в БДТ!), то прямо-таки излучал энергию, пружиня каждым шагом, ловя восторженные взгляды и распространяя ароматы чего-то вроде Sauvage Dior. Артист! Однако вполне мог сойти и за преуспевающего мецената, покровителя юных Сильфид.
Когда он вместе с театром прилетел на гастроли в Японию, то мгновенно наповал сразил тамошних девушек: высокий, осанистый, голубоглазый, с гривой золотых волос, он казался им божеством, сошедшим с небес. Как рассказывала Зинаида Шарко, после спектакля его заваливали чуть не клумбами орхидей, а рядом с автобусом, в котором артисты ехали в отель, «подпрыгивала, щебетала, улыбалась, махала руками стайка очаровательных девчушек - кто в школьной форме, кто в японских кимоно. С восхищением и влюбленностью смотрели они на своего кумира, с каких-то неведомых высей сошедшего к ним. Автобус тронулся, вся стайка взорвалась таким громким и отчаянным чириканьем «масимосе-масимосе» и, размахивая ручонками и утирая слезы, осталась позади...
И тут уже Стрижуня не выдержал и во весь свой мощный голос, задыхаясь от счастья, заорал (именно заорал, поскольку окна в автобусе были закрыты):
- Солнцы мои! Подрастайте скорее!
Аналогичное впечатление Владислав Стржельчик производил, наверное, и на зрителей БДТ в пору своей юности, когда играл в основном костюмные роли, от Леля в «Снегурочке» до Флориндо Аретузи в «Слуге двух господ». Шляхетские корни было не скрыть, да артист и не скрывал, и даже культивировал. Встречаясь со студентами Театрального института на Моховой, со всем пылом любимца публики агитировал младших коллег всегда быть в форме, держать спину и не расслабляться. «Вы только посмотрите на нее! - возмущенно вздымал он руки, заметив с высоты мраморной лестницы ЛГИТМиКа какое-нибудь юное дарование, расхлябанной походкой пересекающее вестибюль, - у нее же все отдельно! Руки отдельно, ноги отдельно, голова вообще не участвует! Где же гармония?! Артисту нельзя без гармонии!»
Не сомневаюсь: то же он проповедовал и в качестве профессора Санкт-Петербургской консерватории, куда на склоне лет пошел преподавать. Казалось, что он учился, по крайней мере, в Пажеском корпусе, а вовсе не в школе-студии Большого драматического театра. Впрочем, в годы его дебютов там преподавали выпускники Императорского театрального училища и артисты, что называется, «старой школы». Уроки гармонии им были усвоены раз и навсегда. Иначе не сыграть бы ему столь достоверно одну из ранних своих ролей - пианиста Рубинштейна в фильме «Чайковский». Но и «военная косточка» присутствовала. Иначе не было бы в его кинокарьере столько генералов, его превосходительств, императоров - вплоть до Наполеона, Александра III и Николая I (неоднократно).
Подчеркнутая манерность и галантность не мешали, однако, Стржельчику быть народным артистом, депутатом, членом Правления ВТО и СТД РСФСР. При встрече он целовал ручки не только актрисам, но и партийным дамам, смущавшимся от дежурных любезностей знаменитого красавца. С той же горячностью, что и на сцене, Владислав Игнатьевич выступал с трибун съездов и пленумов. Чаще - искренне защищая права коллег или избирателей, реже - по указке сверху, когда приходилось ему клеймить «врагов Советской власти». Эта роль была для него мучительна, но в Смольном умели выкручивать руки, «перекрывать кислород» и давить на психику, грозя неприятностями: «Вы подводите театр! Мы не сможем выпустить ваш коллектив на гастроли в капстрану!» Не от всех речей и подписей Стржельчику удалось уклониться, хотя с годами научился подбирать формулировки и мотивировки, чтобы избежать какого-нибудь позорного шага. Гордился, например, ловким маневром, позволившим отказаться вступить в антисионистский комитет, который, по образцу московского, Обком КПСС сооружал в Ленинграде. Вспоминая минное поле, по которому приходилось лавировать народным артистам, музыкантам, писателям и художникам, главам театров, творческих союзов, диву даешься, как они умудрялись еще и творческой работой заниматься. Про башню из слоновой кости говорить не приходится. Артисты, сколько бы они ни притворялись небожителями, жили непосредственно «на земле».
А Владислав Стржельчик, может быть, оттого что хорошо знал людей и почву, нашел способ хоть изредка отгораживаться от повседневности. Образ Актера Актерыча сопровождал его на протяжении всей карьеры. Нельзя не вспомнить гротескную роль Актера в брехтовской «Карьере Артуро Уи». Виртуознейший дуэт с Евгением Лебедевым мог бы показаться вставным номером, если бы не точное попадание обоих мастеров в эстетику Брехта. Казалось бы, воспитаны они были другой школой, привычны к иному выстраиванию отношений, но, быть может, помогал именно личный актерский опыт. В гротеске было столько правдивых и метких деталей, оттенков и интонаций, что утрирование вовсе не казалось чрезмерным. И по сей день эта сцена, когда диктатор берет урок ораторского искусства у профессионала, остается образцом мирового класса - и по форме, и по смыслу.
Конечно, иногда артист увлекался. Та же Зинаида Шарко вспоминала, как на гастролях в Сочи шел «Амадеус»: «Товстоногов, посмотрев сцену, в которой Стржельчик, играя Сальери, не в меру разыгрался, был несколько обескуражен, но не решился сам делать замечания артисту. Нашел Людмилу Павловну Шувалову, которая была дежурным режиссером на спектакле:
- Людмила Павловна! Скажите же Славе, что так нельзя. Темперамент так захватил его сегодня, что он буквально грыз кулису.
И Л.П. выдала Владику по первое число. Другому он не простил бы. А с ней даже спорить не стал, для него жена всегда была права, и усмирил свой темперамент».
Подарком от старого приятеля режиссера Александра Белинского стала роль трагика в фильме «Провинциальный бенефис». Фантазия на темы пьес А.Н. Островского была вдохновлена Галиной Вишневской, мечтавшей сыграть Кручинину. А актеру, прожившему длинную и богатую событиями жизнь, эта работа позволила поделиться своими познаниями о русской актерской душе. Стржельчик страстно поведал о тех, кто готов рассказать о самом сокровенном с любых, даже захудалых подмостков, кто отдаст последнюю рубашку и последний кусок хлеба слабому и беззащитному, но кому частенько напоминают, что его место - в буфете.
Кстати, насчет буфета. Как рассказывают очевидцы, в БДТ, в золотую пору его жизни, большим праздником было открытие сезона. Банкет. По всему театру разливается запах... нет, не коньяка... яблок из сада Стржельчика и Шуваловой. И на входе в зал -распорядитель бала, сам Владик, Стрижуня, как ласково величали его любимые партнерши (Нина Ольхина, Зинаида Шарко, Алиса Фрейндлих). Каждой даме - без чинов и званий - достается его приветствие и поцелуй.
Есть и у меня личные фуршетные воспоминания. Как-то были мы на Съезде Союза театральных деятелей в начале 1990-х. Заседали в Колонном зале Дома союзов. Кто знает - местечко то еще, с богатой партийно-номенклатурной историей. Зал действительно сильно колонный и парадный. Прилегающий к нему буфет - чуть меньших размеров. Со сцены отчетные доклады раздаются... Скука смертная. И кто же нас, юных делегаток питерского СТД, спасает? Конечно, Владислав Игнатьевич! Заговорщицки подмигивая и ласково обнимая девочек за талию, увлекает в буфет и угощает - с утра пораньше, примерно в полдень - перцовкой, которую только ему из-под полы наливали в чашки очарованные буфетчицы. Запивали сорокаградусную черным кофе. Закусывали конфеткой. Болтали, острили, вышучивали происходящее в Колонном зале. Этот развеселый ланч мы долго вспоминали. А как рад был Стриж, подняв не только свой, но и наш тонус на должную высоту... Тем более что после перерыва, во второй половине дня, ему и самому предстоял выход на трибуну.
В их последнем с Г.А. Товстоноговым общем спектакле «На дне» по пьесе М. Горького он сыграл именно Актера. Было это за два года до смерти режиссера. Спектакль удивил зрителей своей мрачностью. Но чему тут удивляться? Тяжело больной худрук БДТ прощался и с театром, и со своими актерами, и подводил последнюю черту. Дело невеселое. Спутниками и союзниками в этом жестоком резюме были главные персоны прославленной труппы, к тому моменту (1987) вошедшие в весьма зрелый возраст. Столь возрастная компания, пожалуй, еще ни разу не собиралась в ночлежке, воспетой буревестником революции. Само собой напрашивалось сравнение с «Прощальной» симфонией Гайдна.
Личное прощание Стржельчика с театром прямо-таки ложилось на горьковский текст:
«Все кончено для меня! Я всегда читал это стихотворение с большим успехом... гром аплодисментов! Ты... не знаешь, что такое аплодисменты... это, брат, как... водка!.. Бывало, выйду, встану вот так... (Становится в позу.) Встану... и... (Молчит.) Ничего не помню... ни слова... не помню! Любимое стихотворение...»
Вскоре и сам артист начнет забывать текст... Сначала на репетиции, потом на спектакле... - притом, что его организм вовсе не был «отравлен алкоголем». Пророчество Товстоногова относительно себя, его верных сподвижников и дела, которому они служили, стало сбываться с пугающей последовательностью...
Как рассказывала Ирина Шимбаревич: «За внешней бравурностью Стржельчика сквозила благодарность театру за роль. Она ему нравилась, хотя пластически он нес очень большую нагрузку. Это была его удача... Но в результате я поняла, что внутренне он поставил на себе крест. После смерти Георгия Александровича он решил, что все для него закончилось. Часто говорил: «...Всем нам пора - туда. Хорошо бы только сразу - и всё!» Сразу - и всё! Эту фразу он постоянно повторял. И немудрено. Больше пятидесяти пяти лет он был так гармонично слит с БДТ, так стабилен в нем и верен ему - одному коллективу, одной сцене, одному дому».
В посттовстоноговскую пору Стржельчик выходит на сцену БДТ только в старых спектаклях. Пытается репетировать в «Макбете», но из-за болезни ему приходится отказаться от роли. А он так хотел... Его любимыми авторами были Шекспир и Чехов.
Роль в «Трех сестрах» многое определила в его жизни. Красавец-мужчина и подумать не мог, что Товстоногов предназначит для него роль старого пьяницы Чебутыкина. Тем более что начинал он в товстоноговскую пору в амплуа вполне обжитом - с роли Грига в «Безымянной звезде». Спектакль имел огромный успех у ленинградской публики. Прекрасная Нина Ольхина - Мона, Евгений Лебедев - мадемуазель Куку, Павел Крымов - учитель Миройю... Стржельчик был абсолютно органичен в роли столичного (бухарестского!) игрока и хлыща.
Но Товстоногов с первых сезонов взял себе за правило ломать привычные и «органичные» штампы и амплуа. Поэтому любимцу публики достался Чебутыкин, чуть не самый несчастный чеховский персонаж, некогда любивший мать сестер Прозоровых и теперь влачивший свою неприкаянную старость подле них. Конечно, для актера это была роль «на сопротивление».
Впрочем, вовсе отрывать Стрижа от плаща и шпаги режиссер не собирался. В «Короле Генрихе IV» его Генрих Перси был так пригож и мужествен, что мог затмить любого из шекспировских героев (а они там были, как на подбор, от Олега Борисова с Сергеем Юрским до Евгения Лебедева).
Видно поэтому он так мечтал тряхнуть стариной и сыграть хоть небольшую роль в «Макбете», которого ставил Темур Чхеидзе. О «Вишневом саде» (пьесу в том же сезоне 1993/94 гг. репетировал Адольф Шапиро) говорил в отчаянии: «Если меня не будет в распределении, уйду из театра!»
Шапиро его в чеховский спектакль не позвал, хотя лучшего Гаева и представить себе трудно... Может быть, уже было известно, что артист нездоров и с памятью у него непорядок...
Чтобы как-то подбодрить артиста в БДТ специально на него выбрали пьесу Эдуардо де Филиппо «Призраки». Он загорелся, обрадовался, казалось, болезнь отступила. Хотя роль была - ни то, ни сё. Главная, с неким флером неореализма, но сильно сердце не гревшая. И не требовавшая ни напряжения, ни перевоплощения...
То ли дело девяностолетний старьевщик в «Цене» (1969). По словам Г.А. Товстоногова, «когда мы приступали к постановке «Цены» Миллера, в театре работал хороший артист Корн, ему было за шестьдесят, и он очень подходил для роли Соломона Грегори. Но я понимал: интереснее, чтобы старого комиссионера сыграл сорокалетний тогда Владислав Стржельчик, потому что здесь есть дистанция между личностью артиста и героем, а магия перевоплощения всегда волшебнее, чем просто достоверность старости».
Соломона Грегори артист играл долго. С перерывами. Спектакль время от времени запрещали, ибо автор - Артур Миллер - попеременно усилиями бдительной цензуры превращался из друга СССР во врага. Но спектакль был изумительный - и по атмосфере, и по актерскому составу. Едва ли кто из мировых звезд так понял и передал драму героев американского автора. Поразительно, как тогда, ничего толком не зная о подоплеке кризиса, переломавшего жизнь героев, Юрский, Ковель, Медведев, Стржельчик заставляли зрителей рыдать над их судьбами. Каким-то непостижимым образом они перекидывали мостик к нашим драмам потерянного послевоенного поколения.
Нечто похожее происходило - опять же при участии Стржельчика и в той же компании - в «Фиесте» по роману Хемингуэя, поставленной на Ленинградском телевидении Сергеем Юрским. Спектакль тут же лег на полку. Официальным предлогом было участие Михаила Барышникова, сыгравшего матадора Ромеро, но на самом деле настроения, царившие в этой истории, вызвали гнев властей. Рубец на актерском сердце оставил и запрет играть «Римскую комедию» Л. Зорина, которую многие видевшие спектакль на прогоне называли лучшим товстоноговским спектаклем тех лет. А для Стржельчика эта работа была ценна еще и дуэтом с Татьяной Дорониной...
В 1992-м Владислав Стржельчик с Алисой Фрейндлих начали в антрепризе играть «Старомодную комедию», где поистине «тряхнули стариной», играли азартно, молодо, танцевали, неизменно срывая аплодисменты. Их дуэт сложился в «Последнем пылком влюбленном», который для БДТ чуть не на десять лет стал спектаклем-шлягером. Три бродвейские новеллы были раздольем для таких профессионалов, но для театра Товстоногова постановка не стала большим событием: актерское начало здесь затмевало привычную режиссерскую глубину. Сегодня, когда смотришь спектакль, прекрасно снятый каналом «Культура», больше осознаешь его ценность. Такое партнерство, такое филигранное мастерство, такая свобода лицедейства, такая стихия театральности - сегодня редкость необычайная. Жажда играть для артистов сродни жажде жить. Однако именно на «Пылком влюбленном...» однажды случилась беда: он забыл текст...
И все же каждое воспоминание о Стржельчике - это праздник! Мы будем помнить его молодым. Каким он был, даже играя в «Цене» или «Трех сестрах», «Амадее» или «Мещанах» (где в последние годы ввелся на роль Тетерева). Каждый найдет среди десятков телевизионных, кино- и театральных ролей те, что ему ближе: героя ли «Гранатового браслета», генерала Ковалевского из «Адъютанта его превосходительства» или полковника Шабера...
Фаина Раневская называла плохие роли в скверных фильмах «плевком в вечность». Но с чем же сравнить прекрасные роли Стржельчика в очень неплохих фильмах и спектаклях? Может быть, с воздушными поцелуями, которые он так щедро раздавал при жизни? Мы продолжаем их получать, несмотря на то, что со дня ухода Стрижуни прошло уже четверть века.
Фотогалерея
