Что может быть лучше плохой погоды / "Месяц в деревне" в МХТ им. А.П.Чехова

Выпуск №6-236/2021, Премьеры Москвы

Через 111 лет после наделавшей много шума постановки Станиславского провести «Месяц в деревне» под мхатовской сенью предложил режиссер Егор Перегудов. Сегодня тургеневские кружева плетутся не в пышных усадебных интерьерах, а под проливным дождем среди бескрайнего русского поля.

Дискуссия о сценичности пьес Тургенева длится уже без малого два столетия, и каждое следующее поколение режиссеров в меру собственной одаренности пытается оспорить вердикт, вынесенный своим творениям самим автором, пребывавшим в убеждении, что для сцены они не годятся. Но чему тут удивляться: задачки на сопротивление материала - самый эффективный мотиватор творческого воображения.

У Московского художественного театра «роман» с Иваном Сергеевичем давний и достаточно интенсивный. На его сцене шли одноактные комедии «Провинциалка» и «Где тонко, там и рвется», «Нахлебник», инсценировка романа «Отцы и дети» под названием «Евгений Базаров». Дважды - в советское время и в новой истории МХТ - переносилось на сцену «Дворянское гнездо», причем постановка Марины Брусникиной в 2011 году была удостоена премии «Гвоздь сезона». И вот, наконец, очередь дошла до самой знаменитой пьесы Тургенева «Месяц в деревне», которую писатель именовал «повестью в драматической форме».

Две постановки разделяет больше столетия. В 1909 году спектакль Станиславского вызвал, выражаясь современным языком, культурный шок: в пышной ампирной декорации Мстислава Добужинского солировал необыкновенно длинный диван, на котором практически обездвиженные персонажи на протяжении пяти актов демонстрировали публике «тончайшие изгибы любовных переживаний». Константин Сергеевич, сыгравший в своей постановке роль Ракитина, больше всего был озабочен тем, чтобы актеры, используя минимум средств, сумели по максимуму выразить то, что происходит в душах их персонажей.

Но тонкая душевная организация нынче, как говорится, не в тренде. Егор Перегудов освободил чувства героев от невесомых тургеневских кружев и облачил в материю, сочетающую в себе свойства домотканой холстинки и трикотажа грубой вязки - в ней куда сподручнее выяснять отношения посреди колючего сена и бесконечного дождя, этой деревенской «антиидиллии», которую наколдовали на мхатовских подмостках сценограф Владимир Арефьев и художник по свету Дамир Исмагилов. Стремление исследовать природу чувств, с которыми человек не в состоянии совладать, - главный вектор режиссерских исканий Перегудова. Ему подчинены все его постановки последнего времени - мольеровский «Дон Жуан» в «Сатириконе», «Один день в Макондо», поставленный в СТИ по мотивам романа Маркеса «Сто лет одиночества», недавно выпущенные в РАМТе «Ромео и Джульетта». И каждый раз классика становится для режиссера объектом эксперимента по переносу персонажей из «тогда» в «сейчас».

Оспаривать правомерность такого перемещения по нынешним временам, как минимум, смешно. Уязвимость режиссерской позиции вовсе не в этом, а в том, насколько поступки людей иной эпохи (а значит, и последствия, к которым они приводят в границах соответствующего произведения) адекватны сегодняшнему дню. Ну невозможно поверить в то, что в век всеохватной мобильной связи отец Лоренцо не в состоянии сообщить Ромео о положении дел в Вероне. И чем больше допущений приходится делать зрителю для того, чтобы «примирить сегодня и вчера», тем труднее становится искренне сочувствовать героям.

Не избегли этой участи и персонажи «Месяца в деревне». В исключительную платоничность отношений молодой замужней женщины с другом дома, длящихся уже несколько лет, может сегодня поверить только очень наивный человек. Чувство зрелой женщины к юноше десятью годами ее моложе сегодня, в отличие от тургеневской эпохи, никого не фраппирует. Во времена, когда достоянием широкой общественности становятся романы с куда более значительной дистанцией между дамой и ее молодым возлюбленным, такая разница в возрасте и вовсе выглядит смехотворной. Главный психологический мотив «я старею - жизнь проходит» сегодня неактуален не только для тридцатилетней, но и для женщины вдвое старше героини пьесы. И для юной девушки, пережившей предательство самого близкого человека и осознавшей невозможность долее оставаться в родном доме, брак по расчету, к тому же весьма сомнительному, не является единственным выходом из сложившейся ситуации. Можно было бы упомянуть и менее значительные «натяжки», к коим приходится прибегнуть, но сути они не меняют - страсти и страдания тургеневских персонажей задевают в душе сегодняшнего зрителя совсем не те струны, на какие рассчитывал автор.

В этом спектакле метафора на метафоре сидит и метафорой погоняет. Такие уж выдались времена. Дождь, холодными потоками обрушивающийся на актеров все три с половиной часа, нескончаем, как пандемия, в лапах которой мы оказались. Сено, не оставившее сцене ни единого свободного сантиметра, колюче и бесприютно, как новая реальность, к которой мы вынуждены приспосабливаться. Тревожный, сумрачный туман, окутывающий все и вся, безысходен, подобно угнездившейся в каждом сердце тоске по утраченной стабильности. От происходящего на сцене можно хоть как-то укрыться в объятиях теплых пледов, которые заботливые капельдинеры раздают перед началом ничего не подозревающим зрителям первых рядов. От самих себя спасения не предусмотрено. Избавившись от «лишних» персонажей и несколько сократив авторский текст, режиссер ставит точку последней фразой Натальи Петровны: «...все вы прекрасные люди... все, все... и между тем...», получившей в спектакле совершенно иной, «нетургеневский», зато весьма актуальный подтекст.

Главный посыл спектакля: любовь не счастье, не радость и уж тем более, не смысл бытия; это суровый экзамен на предмет познания самого себя и от того, воспримет его человек или нет, зависит мера страданий, предназначенных ему в этой жизни. И лучше всех этот экзамен сдает как раз Наталья Петровна, которая в тургеневской системе координат должна быть самой несчастной. Наталья Рогожкина играет не просто сильную и страстную натуру, но женщину, способную заглянуть в бездны собственной души и не погибнуть под обломками рухнувших иллюзий. Внезапное чувство к бедному студенту открыло ей, какова она на самом деле. За это знание она дорого заплатила, но его у Натальи Петровны уже никто ни при каких обстоятельствах отнять не сможет. И когда боль расплаты за истину несколько утихнет, она сможет распорядиться этим знанием о себе по собственному усмотрению. Пережитое страдание дало ей право самой решать, как жить дальше.

Ракитин, сыгранный Эдуардом Чекмазовым на пределе самых тонких душевных вибраций, давно правду о себе знает. Ему нет необходимости сдавать такой экзамен - «летний роман» обожаемой женщины лишь доказал ему, что любит он ее такой, какова она есть. Он перенесет разлуку и вернется к ней еще более мудрым, хотя, возможно, и еще более ранимым, чем прежде. В отличие от своего лучшего друга, супруг Натальи Петровны - Аркадий (Александр Усов) - не готов узнать правду о себе, и как страус в песок, зарывает голову в сено бесконечных хозяйственных забот. Он интуитивно чувствует, что жить на руинах утраченного счастья не сможет, и предпочитает не рушить свой мир роковым прозрением. Ну, не обязан он выталкивать себя из зоны комфорта! Имеет полное право...

С самым громким треском заваливает экзамен Верочка (Надежда Калегаева). Правда, ее в какой-то мере оправдывает молодость, с неотъемлемо присущим этому возрасту радикализмом, и неискушенность в «науке страсти нежной». Однако незнание, как известно, не избавляет от ответственности. Так что не выученный девушкой урок судьба преподнесет ей очень скоро, на сей раз в лице рвущегося в женихи г-на Большинцова. Александр Семчев играет отнюдь не тюфяка, но, если можно так выразиться, тюфяка с двойным дном, вернее - с начинкой, и что проснется в нем после свадьбы, никто не знает, и менее других он сам. Так что переэкзаменовка Верочке, буде она вздумает все-таки выйти замуж за Афанасия Ивановича, гарантирована.

Зато некоторые, по воле режиссера, от «экзамена» и вовсе освобождены. Ибо им он без надобности - они урок и так на зубок знают. Засидевшаяся в старых девах компаньонка Лизавета Богдановна (Анастасия Скорик) и циничный, как и положено людям его профессии, доктор Шпигельский (Павел Ворожцов) не намерены дожидаться какой-то там неземной любви. И даже не потому, что не верят в ее возможность. Просто такое понятие в их системе координат отсутствует. Напрочь. А нет любви - нет и страдания. Такова логика режиссера Перегудова.

В этой парадигме существует и студент Беляев (Кузьма Котрелёв). И зрителю остается только гадать - душа Алексея Николаича еще не проснулась по молодости лет, или перед нами обычный холодный циник, не способный на подлинное чувство. Недопроявленность персонажа могла бы стать несомненным плюсом для артиста. Но что-то в том, как он подает своего героя, заставляет предполагать скорее второе, нежели первое, и возникает закономерный вопрос - стоит ли из-за такого экземпляра копья, то есть судьбы, ломать? С этим вопросом зрителю и предстоит выбраться из уютного пледа, оставив его сиротливо клубиться на неласковом мхатовском кресле. Утешаться можно лишь давным-давно сформулированной аксиомой - какие времена, такова и классика.

C'est la vie, господа!

Фото Александра ИВАНИШИНА предоставлены театром

Фотогалерея