Завещание лунного Пьеро / Жан-Луи Барро. Воспоминания для будущего
Выпуск №7-237/2021, Перечитывая заново
Жан-Луи Барро. Воспоминания для будущего. Перевод с французского Л. Завьяловой. Послесловие В. Гаевского. Комментарий Г. Зингера. - М., «Искусство», 1979
«Воспоминания представляют собой ценность
лишь при условии, что их отыскиваешь
в настоящем и тем самым обретаешь
навсегда ушедшее время».
Жан-Луи Барро
То самое будущее, к которому обращена книга артиста, режиссера, создателя уникального театра, выдающегося мима Жана-Луи Барро, стало нашим настоящим и настоятельно потребовало возвращения к ней, зачитанной тогда, четыре с лишним десятилетия назад, так, что почти вся распалась на отдельные листочки. Она словно сама окликнула меня с полки, и я поддалась этому зову, окунувшись в то далекое время, когда в советском кинопрокате появился фильм Марселя Карне по сценарию Жака Превера «Дети райка». Этот фильм заворожил однажды и навсегда многих представителей разных поколений - зрительский поток не иссякал в кинотеатр «Иллюзион», где он демонстрировался, долгое время.
Я смотрела его трижды, всякий раз испытывая волнение, сопереживание, многого наверняка еще не понимая в той особой эстетике, в какой работал известный французский кинорежиссер, но находясь под магнетическим воздействием артистов, которых можно без малейшего преувеличения назвать великими: Арлетти, Мария Казарес, Пьер Брассёр. И - несравненный Жан-Луи Барро в роли популярного в середине XIX века французского мима Батиста Дебюро... Снимался в фильме и Этьен Декру, познакомившись с которым в юности, Барро настолько увлекся искусством пантомимы, что вскоре получил прозвище гения этого вида искусства - артиста, разработавшего принципиально новый тип пантомимы, создавшего собственную школу, написавшего множество статей и прочитавшего немало лекций на эту тему в разных странах мира. Тему, ставшую для него значительной частью судьбы. К слову, именно Барро открыл столь популярный ныне в пластическом искусстве «шаг-скольжение на месте», как и многое другое.
Фильм «Дети райка» был не первым и не последним опытом артиста в кинематографе, но, несомненно, самый широко известный во всем мире. Завершенная в 1945 году лента повествовала об обычной истории человеческих взаимоотношений, но развивались они в театральной среде, и фильм как будто насквозь пронизан ароматом кулис и закулисья, мелодраматизм любовной истории приобретает театрализованный, совершенно особый шарм, становясь не просто сюжетом об актрисе, в которую влюблены (каждый по-своему) мим Батист Дебюро, криминальный авторитет, актер Фредерик Леметр и граф Эдуард де Монтрей. Для Батиста Гаранс - Муза, источник вечного вдохновения и самосовершенствования. Она - смысл его жизни, потому в жесте и мимике он выражает на подмостках свои боль, отчаяние, проблески счастья, мечты и надежды с такой силой, что обретает власть не только над «детьми райка», незатейливой публикой театра, но и над зрителями фильма...
Как верно было замечено в критике: «Весь фильм - это эстетический подвиг, это творческое лавирование между реальностью и театром, между театром и кино, между искусством и его восприятием аудиторией. Дети райка - это та публика, на глазах которой разворачиваются все перипетии фильма. Если брать шире, то это та невидимая публика, на глазах у которой изо дня в день разворачивается человеческая жизнь. Недаром первые кадры «Детей райка» - это зал театра, в котором перед зрителем поднимается занавес, как бы приглашая его окунуться в чужую жизнь...»
А об истории создания «Детей райка» Барро рассказывает в своей книге: «Лето 42-го... В Ницце, где на студии Викторин приютилось все французское кино, встречаю Превера и Карне. Они в бешенстве. Продюсер отверг их сценарий. Мы пьем вино на террасе кафе на Английском бульваре... Превер меня спрашивает:
- Нет ли у тебя на примете какого-нибудь сюжета?
- Есть. Было бы интересно снять в звуковом фильме историю мима, противопоставив ему говорящего актера, например, Дебюро - Фредерик Леметр.
Защищая жену, Дебюро по неосторожности убил ее обидчика тростью. Весь Бульвар преступлений устремился на процесс - не для того, чтобы увидеть, как оправдают мима, а чтобы услышать звук его голоса.
Мим в звуковом кино? Бульвар преступлений? Все это понравилось Преверу.
- Напиши-ка мне об этом четыре-пять страниц, я положу их в основу сценария, и мы попытаемся сделать фильм.
- Если тебя это увлекает, я дам тебе все книги, какие у меня есть.
Будучи настоящим поэтом, Превер взял все на себя и придумал: «Дети райка»... Пантомима, театр и кино слились для меня воедино... Я думаю, Батист мне ближе всех других персонажей».
Мастерству актера Барро учился у Шарля Дюллена (кстати, надо бы и книгу Дюллена, переведенную на русский язык, перечитать!) и играл в его труппе. С первых театральных работ он мечтал о создании своего собственного, «тотального театра», в котором гармонично существовали бы вербальное и невербальное искусство. Пройдя через череду достаточно известных трупп и режиссеров, Жан-Луи Барро вынес из этого общения поистине бесценный опыт: «Влияние - это встреча. Влияние может оказывать лишь то, что уже заложено в человеке. Это более чем встреча, - это узнавание. Ускоренное раскрытие собственной индивидуальности благодаря опыту другого. То, что нам чуждо, влияния не оказывает. Влияние - случай, помогающий нам раскрыть себя... Какой скачок вперед!.. Начинается сезон прививок: мне их сделали три - Дюллен и «Картель» (первый театр Барро - Н.С.), сюрреалисты и Комеди Франсез».
В Комеди Франсез начались и режиссерские опыты, принесшие Барро славу спектакли «Атласная туфелька» Поля Клоделя и «Федра» Жана Расина. Так с самого начала артист и режиссер определил необходимый для его театра закон: классика и современность должны существовать рядом, на одних подмостках, в равной «пропорции». Принося на сцену новое, надо искать не разрыв с прежним, а единство корней.
Страницу за страницей читаешь эту прозу выдающегося Мастера, а «Воспоминания для будущего» воспринимаются именно как глубокая и изысканная литература, поражаешься незаметным на первый взгляд переходам от реальности к театру, от истории к современности. Проза Барро, как тончайшее кружевное плетение, органически сочетающая в себе историю собственной жизни, рассказы о своих предках, историю Франции и историю французского театра от давних времен до конца 60-х годов ХХ века, гастрольные поездки едва ли не по всему миру и встречи, перераставшие в дружбу, времена оккупации и студенческие бунты 1968 года... И не просто понимаешь, эмоционально воспринимаешь, насколько насыщенной и яркой может быть летопись человека, безустанно мыслящего и чувствующего! Человека, для которого Театр - не просто Смысл жизни, не только Храм, но и необходимое обустройство этого Смысла и этого Храма.
И хотя на счету Жана-Луи Барро были и еще выдающиеся кинематографические роли (среди значительных работ критики отмечают единодушно ленты режиссера Жана Ренуара «Завещание доктора Корделье» и «Новый мир» Этторе Сколы), он безраздельно принадлежал театру, почитая его как «поэзию очеловеченного пространства» и справедливо полагая, что «над искусством стоит религия жизни, без которой искусства бы не существовало».
Книгу Жана-Луи Барро можно и очень хочется цитировать целыми страницами, как и замечательное послесловие к ней Вадима Гаевского, автора глубочайшей и тончайшей статьи о французском актере и режиссере, опубликованной в незапамятные времена в журнале «Театр». Очень трудно после подобного блеска решиться на собственные интерпретации, но цель моя - в том, чтобы привлечь к книге «Воспоминания для будущего» внимание читателей, потому что в ней есть много размышлений, непосредственно смыкающихся с днем сегодняшним.
Разве не современна и утратила смысл для сегодняшних мастеров сцены мысль о том, что «искусство (буде в наше время еще позволено употреблять это слово) состоит из всего, что только можно насобирать вне театра. Искусство - манера, манера схватывать жизнь и откладывать ее в запасник. Подобно птицам, что отовсюду тащат к себе в гнездо всякие травинки».
Остается лишь отдавать себе отчет в той границе, что пролегает между понятиями «жизнь» и «улица». Ведь вряд ли птица потащит в гнездо гнилые, дурно пахнущие травинки...
Дюллен научил Барро тому, что стало для него со временем самым ценным - искусству импровизации, для того времени новшества: «Учил подлинности ощущений: сначала почувствовать, потом выражать - рождение жизни, открытие себя, гнев, радость, печаль и подражание животным - их сходство с людьми и наоборот». Преподавал у Дюллена и ученик Станиславского Владимир Соколов, артист Камерного театра, оставшийся после европейских гастролей 1923 года в Германии у Макса Рейнхарда, затем переехавший в Париж, позже в США, где и скончался в 1962 году. Он предлагал ученикам после недолгого наблюдения за спичечным коробком описать его по памяти, а затем стать спичкой, словно живым существом. Это был, по мысли Барро, исключительный метод, ведущий от анализа к самовнушению, что привело артиста к выводу: «Человек - странное создание, наделенное сознанием, которое его раздваивает. Он живет и видит себя живущим. Живет, но знает, что умирает. Он присутствует при собственной жизни. Он одновременно и актер, и зритель. Одной ногой он на сцене, другой - в зале... Странный канатоходец, едва удерживающий равновесие на своем канате, он знает, что должен идти вперед, как знает и то, что в самый неожиданный момент канат оборвется... Игра тренирует для жизни».
Кстати, эти слова неожиданно, но очень точно корреспондируются с мнением Жана-Луи Барро о критике. Ведь и она нередко становится «игрой», тренирующей (в положительном или чаще отрицательном смысле) для жизни на сцене. По его мысли, критика обладает тем, «что я называю комплексом Сида, иначе говоря: остановив на ком-то выбор, почитают своим долгом уничтожить весь род. И вот я, начавший «до войны», представлял для них «инородное тело». Раз я существовал до них, значит, мое время истекло. Те, кто не уверен в себе, прибегают к стратегии выжженной земли. Это проще, вернее, удобнее. А впрочем, могли бы они быть уверены в себе, если воспринимали театр умом, а не как положено - чувствами?.. Критика несет тяжелую ответственность за растерянность, которая господствует в наших театрах. Идет ли речь об авангардистских экстремистах или о консерваторах, застывших на одном месте, актеры и зрители уже не знают, каким богам молиться... Сейчас превозносят только новое - то, что «потрясает», «стало событием». Что хорошо и что плохо, уже непонятно. Не знаешь уже, для кого и для чего работаешь». Сегодня это относится не только к «конфликту» театра с критиками, но и к отношениям внутри «цеха», разделившим людей непреодолимыми барьерами...
В 1940 году Жан-Луи Барро женился на приме Комеди Франсез, известной актрисе театра и кино Мадлен Рено, которая не просто покинула ради любви прославленные подмостки главного театра Франции и начала со своим мужем кочевую жизнь по различным помещениям и по всему миру. Мадлен Рено полностью разделяла взгляды и устремления Барро, была верной помощницей во всех начинаниях. В 1946 году они основали театральную Компанию «Мадлен Рено - Жан-Луи Барро», на 10 лет обретя дом в театре Мариньи, приглашая в свой театр самых лучших актеров того времени.
Этот театр был уникален соединением традиций и новаторства в неустанных поисках органики формы и содержания, в исследовании проявления современности в вечных темах и характерах. Даже довольно скупое описание постановки чеховского «Вишневого сада» дает нам щедрую возможность проследить цели и результаты этих поисков. «Мы никогда не играли «Вишневый сад» - мы его всегда переживали, - писал Барро. По времени постановка совпала с моментом, когда контракт с Мариньи не был продлен, и труппа чувствовала себя схоже с обитателями русского имения - их изгоняли из дома, старшее поколение ушло, будущее было неведомым. Оставались только надежды...
Что уж говорить о тех именах писателей и драматургов, которые Жан-Луи Барро прославил при их жизни - Поль Клодель, Жан Ануй, Жан Жироду, Эжен Ионеско, Жорж Шехаде, Сэмюэль Беккет, Жан Жене, Маргерит Дюрас. Он сознательно сближал театр с прозой, инсценировав «Вокруг матери» Уильяма Фолкнера, «Голод» Кнута Гамсуна, «Процесс» и «Замок» Франца Кафки, «Чуму» Альбера Камю. Так он создавал, по определению Вадима Гаевского, театр «мерцания человеческого духа»...
Остановиться невозможно! Хочется рассказать о многочисленных поездках труппы в страны европейские и экзотические; бесконечно цитировать мысли Жана-Луи Барро о театре и жизни, о впечатлениях и встречах. Но лучше прочитать эти замечательные «Воспоминания для будущего», открыв для себя много важного, необходимого в профессии и в бытии. Потому что (тысячу раз прав Барро!), «перед лицом театра человек, покинув свою скорлупу, обнажается, как перед лицом смерти. Жизнь предстает перед ним во всей полноте и быстротечности... Даже безбожники исповедуют религию жизни. Эта мирская религия и есть театр».
Дважды Жан-Луи Барро со своей труппой побывал в Москве и Ленинграде. Театралы старших поколений по сию пору помнят его и в «Проделках Скапена», и в «Кристофоре Колумбе». Это было настоящее событие - полюбившийся по фильму «Дети райка» Барро предстал во всем блеске своей сущности театрального артиста, сразу в двух ипостасях, в комедии и трагедии, явив различные грани своего выдающегося мастерства. Его Скапена я не могу забыть и сегодня, настолько ярким, разнообразным и в то же время словно шагнувшим на сцену с улицы был этот мольеровский персонаж! Поистине - на все времена. На его спектакли во время московских гастролей выстраивались огромные очереди, театралы явно выделяли его среди французских актеров, справедливо видя в нем идеальное воплощение человека театра, в служении которому и состояла жизнь Жана-Луи Барро, как единодушно отмечалось в критике.
Флобер писал: «Колье образуют не жемчужины, а нить». И мне хотелось бы, чтобы своеобразным замочком этого колье стали вновь слова самого Жана-Луи Барро: «Искра призвания должна загораться в нас каждое утро, и так до конца наших дней - иначе все пропало... Человек живет со своим любимым делом, как живут с женщиной. Между ними чувственные отношения. Поэтому важно проникнуться любимым делом, слиться с ним, стать им. Цели любимого дела имеют второстепенное значение. Оно важно уже само по себе. Любимым делом надо дышать как воздухом».
В этом завещание Мастера, Лунного Пьеро мировой культуры.
Фотогалерея
