Спектакль под названием жизнь / Рифкат Исрафилов (Оренбург)

Выпуск №1-241/2021, Гость редакции

Народному артисту России, лауреату Государственной премии РФ, художественному руководителю Оренбургского драматического театра им. Горького, режиссеру, профессору Рифкату Исрафилову исполнилось 80 лет.

В этом же году исполняется ровно полвека, как он занимается главным делом своей жизни - режиссурой. До этого было пять лет учебы в ГИТИСе, два года работы на сцене Башкирского государственного драматического театра им. М. Гафури в качестве актера.

Он многого достиг, став известным режиссером, театральным педагогом, профессором. Думается, в первую очередь, потому что сам оказался благодарным учеником. Умел учиться всему, что преподносила жизнь, всему, что могли дать другие люди - мама, братья, школьные учителя, преподаватели ГИТИСа, друзья-однокурсники, большие режиссеры, к которым он шел за уроками мастерства. И никогда на этом пути познания профессии и жизни не ставил себя выше других. Даже получив все мыслимые регалии и награды, а по большому счету - признание в масштабах российского театрального пространства, все равно внимательно присматривается ко всему, что может обогатить его творческую копилку.

Путь Рифката Исрафилова был непростым. Потому что и в жизни, и в искусстве он честен перед собой и людьми. На этом пути были и медные трубы, и изгнание из созданного им театра. И то, и другое он выдержал достойно. Из драматичного сюжета, предложенного или, скорее, навязанного ему судьбой, сумел «поставить» увлекательный и волнующий душу спектакль длиной в 80 лет под названием Жизнь. И как режиссер своей жизни, не менее чем театральный деятель, заслуживает бурных аплодисментов и бесконечного уважения. Движущей силой его судьбы была одна, но «пламенная страсть» - построить свой театр. Сначала в Уфе, потом - в Оренбурге. Строил трудолюбиво, вдохновенно. Сегодня мы можем говорить о театре Рифката Исрафилова, имея в виду не просто театр-дом, а явление нашей жизни, оказывающее благотворное влияние на умы людей. Под воздействием пережитого в зрительном зале, многие дают себе труд задуматься о серьезных вещах, разобраться в самих себе, потому что спектакли Рифката Исрафилова дают повод для этого.

Рассуждая о своем режиссерском методе, театральном мире, который он создает вот уже полвека, Исрафилов признается, что делает «поэтический театр», основываясь при этом на русской психологической школе. Другими словами: идет по земле, но смотрит на звезды. Впрочем, предоставим слово самому юбиляру.

Наталия ВЕРКАШАНЦЕВА

Следы на белом снегу

Я родился в деревне и очень рад, что судьба распорядилась так, а не иначе. Да, в огромных мегаполисах сконцентрировано мощное информационное поле - музеи, театры, библиотеки. Но простенький деревенский пейзаж - поля, леса, озера, изогнутые ящерицей горные хребты наделены не меньшей силой. Наша деревня, довольно большая, находится на севере Башкирии и называется Ново-Муслюмово. Когда я родился, 6 августа 1941 года, уже 45 дней шла война. Отец, а позже и старший брат ушли на фронт. Отец вернулся только в 1944-м, после ранения. Но через несколько дней его, еще не оправившегося от ран, отправили в трудовую армию в Уфу. Домой он больше не вернулся. Моего старшего брата Габдельаваля тоже забрала война. Он погиб при бомбежке украинского города Проскурева. Спустя много лет я нашел его могилу - недалеко от той станции, где шли бои.

Отца я не помню совсем. По словам матери, это был тихий, спокойный и кристально честный человек. Он работал в колхозе, заведовал зерноскладом. Время было не сытное, и мама упрекала его: «Вакил, почему ты не принесешь домой хотя бы килограмм зерна? Ведь дети голодные». На что он отвечал: «Не имею права - это не мое. То, что суждено пережить всем, и нас не минует». Отцовская честность и скромность в какой-то мере перешли и к нам, его детям.

Самой сложной судьбой жизнь наделила мою маму - Хатмаямал. Я иногда думаю, как она выдержала столько испытаний? 1941год. Июнь. Отец уходит на войну. Она остается одна с четырьмя детьми, беременная пятым. Старшему Габдельавалю - 14 лет, Фариху - 11, Равилю - 7, Рафасу - 4. Я появлюсь на свет через полтора месяца. Мужеству моей мамы нет предела. О военных подвигах много пишут, снимают фильмы, для них учрежден целый иконостас боевых наград. Но как оценить подвиг матерей, растивших детей в военное лихолетье?

В первую военную зиму у нас закончилась картошка, которая в то время была и хлебом, и маслом, и молоком. Есть картошка - есть жизнь. Нет - голодная смерть. Мать, взяв из неприкосновенного запаса килограмм масла, выменяла его в соседней деревне на пуд картошки. И с мешком на спине отправилась обратно. А путь не близкий - 12 километров. Зима: лютый холод, метель. Так она и шла через поля, заметенные снегом. Падала от изнеможения, вставала и снова шла. Ведь дома - голодные дети. У меня в ушах до сих пор звучит ее голос: «Иду, ветер насквозь продувает тулупчик, перед глазами темно от усталости, только вижу ваши глазенки, ждущие меня. Думаю: погибну здесь, и вам не выжить. Так и добралась до дома».

А ведь сколько семей погибло от голода. Моя мать не дала нам умереть. Выстрадала все, но выстояла. Спасибо тебе, милая мама. Жаль, что ты так рано ушла, не увидев плодов своего материнского подвига...

Мама успела дать нам многое, несмотря на то, что времени на нас у нее почти не оставалось. Она окончила четыре класса школы, но читала свободно на арабском и латыни. Знала наизусть все суры Корана и рассказывала их нам вечерами. Историю Юсуфа из ее уст я сам выучил наизусть.

Среди нас, пятерых братьев, сегодня нет только старшего - Габдельаваля, который ушел на фронт вслед за отцом. Я его почти не помню. Ни лица, ни голоса, слишком мал был. Но очень хорошо помню его гармонь: как он от нас, мальцов, прятал свою тальянку. Как только Габдельаваль уходил по своим делам, Фарих потихонечку открывал шкаф, вытаскивал драгоценную гармонь и начинал на ней нажимать клавиши. Наверное, если бы Габдельаваль застал нас за этим занятием, досталось бы всем на орехи. Но он так и не узнал, кто в его отсутствие баловался тальянкой.

Похищения гармони из шкафа для Фариха не прошли бесследно, он стал лучшим гармонистом в нашей деревне. Играть на баяне и тальянке умею и я, но до мастерства брата мне далеко. Кажется, он знает какой-то волшебный секрет этого инструмента, недоступный другим. Может, та старенькая тальянка Габдельаваля открыла Фариху неведомую тайну, владеют которой только настоящие таланты. Он так и не стал профессиональным музыкантом, хотя способности у него были просто замечательные, но зато до сих пор радует своей игрой сельчан. Но и самая тяжелая судьба выпала на долю Фариха. После гибели отца и брата он стал главой большой семьи и, чтобы помочь маме прокормить нас, не окончив школы, пошел работать. Сначала был кузнецом, потом трактористом.

Самым трудолюбивым и тихим среди нас был Равиль. Если брался за работу, то пока не заканчивал ее, не останавливался. Он всегда был молчуном. Даже обиды сносил молча, ни слова не говоря. Из нашей семьи Равиль первым после войны побывал за границей. Из Германии, где служил, он привез мне сказочный по тем временам подарок - модные брюки. Это мои первые брюки, не кустарно сшитые деревенской портнихой, а фабричные, к тому же из настоящей заграницы. Этот подарок брата я носил очень долго. Чтобы помочь матери, Равиль нанялся пастухом. Кто знаком с деревенской жизнью не понаслышке, знает, что это работа для настоящих «жаворонков». Просыпаться нужно в пять утра, чтобы до рассвета выгнать стадо на пастбище. Равиль вставал на работу, а я - чтобы помогать ему. Для меня подняться рано утром было равносильно восхождению на эшафот. Но, тем не менее, пересиливая дремоту, я вставал и шел за братом. Потом эти утренние побудки помогли мне в Москве. Поступив в театральный институт, я устроился работать дворником, и там тоже пришлось вставать в пять утра. Но было уже не так трудно. Я очень благодарен брату за молчаливую заботу обо мне. Наверное, его немногословность и настырность, умение доводить начатое до конца сыграли немалую роль в моей творческой судьбе.

Оглядываясь на прожитую жизнь, я все больше убеждаюсь, что самая интересная судьба сложилась у Рафаса. После окончания «семилетки» он пошел работать киномехаником. Раньше в селах не было клубов и уж тем более кинотеатров, а была передвижная киноустановка. Вечером показывали фильм в одной деревне, утром переезжали в другую, потом в третью и так до бесконечности. Летом, когда нас отпускали на каникулы, Рафас брал меня с собой. Мы вдвоем показывали фильмы. Но иногда мне приходилось все делать одному. Гордости моей не было предела: я настоящий киномеханик, чей авторитет в то время был сравним разве что с учительским. Везде почет. В каждой деревне ты - желанный гость. Нос все время устремлен в небо. Распираемый чувством собственного достоинства, однажды я упал и, стукнувшись о камни, разбил этот самый нос. Потом жизнь много раз ударит по этому носу, но он все равно будет устремлен только вверх. Такой характер!

Где только ни побывал непоседа Рафас. Из Башкирии отправился в Киргизию. После Киргизии судьба забросила его на рыболовецкий траулер - зарабатывать большие деньги, бороздя просторы Тихого океана. Затем оказался в Магадане, на золотых приисках, куда, легкий на подъем, как пел Высоцкий, «уехал сам, не по этапу». Неуемный характер брата не давал ему долго сидеть на одном месте. Он объездил всю Россию вдоль и поперек, но, слава Богу, из любых трудных положений выходил целым и невредимым, словно богиня путешествий не спускала с него глаз и берегла от несчастий. Сейчас он живет в Уфе, вполне доволен собой и занимается внуками. А я думаю о том, что Рафас, сам того не подозревая, приобщил меня к настоящему искусству, приоткрыв занавес над тайной творчества, неведомой деревенскому мальчишке и оттого еще более притягательной и манящей.

Каждый из моих братьев оставил частицу драгоценного тепла и таланта мне, самому младшему: Габдельаваль - магию музыки, Фарих - веру в выбранную профессию, Равиль - трудолюбие и упорство, Рафас - устремленность к мечте. Именно они помогли мне стать личностью.

* * *

Многие задают вопрос: почему я уехал из Уфы, бросив весьма успешный в то время Башкирский академический театр, который возглавлял четверть века. Слово «бросил» в данной ситуации не уместно - я ничего и никого не бросал. Все началось с того, что один из пишущих людей, ставший впоследствии заведующим литературной частью Башкирского театра, начал кампанию против художественного руководства театра из-за того, что режиссер Исрафилов не поставил его пьесу. Познакомившись с предложенным им материалом, я сказал, что текст сырой и в таком виде не годится к постановке. Драматургия - это особый жанр, освоить который под силу только авторам с огромным жизненным и писательским опытом. Посоветовал еще поработать над материалом. Ответной реакцией самолюбивого автора стало заявление о том, что Башкирским театром должен руководить человек другой национальности.

Впервые в жизни я столкнулся лицом к лицу с тем, что средства массовой информации называют «национальным вопросом». До приезда в Уфу я об этом никогда не задумывался. В нашей деревне эта тема ни разу не возникала. Старший брат Фарих дружил с преподавателем автодорожной школы из соседней русской деревни. Ходили друг к другу в гости, на общих праздниках брат с удовольствием играл на гармошке «Барыню». И танцевали все: татары, башкиры, русские... Да и в школе учителя и ученики были людьми разных национальностей. Многие мои односельчане-татары брали в жены красавиц-башкирок. И все жили и по сей день живут в мире и согласии. Эти традиции заложили наши предки, которые не задавались пресловутым «национальным вопросом». За это я бесконечно благодарен своим землякам-мечетлинцам.

Отвергнутый автор сумел разжечь костер национализма, а президент Республики своим молчаливым согласием его поддержал, погубив на корню процветающий Башкирский академический театр. Ситуация складывалась пренеприятнейшая, за мной была организована слежка. В этом, спустя несколько лет, мне признался полковник милиции, которому было дано задание собирать на меня компромат. Но собрать компромат не удалось: собирать было нечего и в итоге мне предложили написать заявление «по собственному желанию». Я написал.

Вскоре после моей отставки Башкирский театр отправился в Москву на гастроли, которые были запланированы еще до моего увольнения. В числе прочих в гастрольной афише значился спектакль «Бибинур, ах Бибинур» по пьесе Флорида Булякова в моей постановке. Спектакль был выдвинут на соискание Государственной премии России. Постановку на сцене Московского академического молодежного театра посмотрели ведущие театральные деятели столицы: министр культуры России Михаил Швыдкой, художественный руководитель Театра им. Евг. Вахтангова, народный артист СССР Михаил Ульянов, художественный руководитель Театра Ленинского комсомола Марк Захаров, художественный руководитель Театра им. М.Н. Ермоловой Владимир Андреев, главный режиссер Театра Советской Армии Борис Морозов, ректор Школы-студии МХАТ Анатолий Смелянский, художественный руководитель Театра «Школа современной пьесы» Иосиф Райхельгауз, художественный руководитель Российского академического молодежного театра Алексей Бородин и все члены комиссии по Государственной премии РФ.

На форуме, где решалась судьба спектакля, присутствовал и министр культуры республики Башкортостан, у которого было специальное задание - помешать спектаклю получить Государственную премию РФ. Свое задание он провалил. Выступающие не просто говорили хорошие слова о спектакле, они отстаивали свою позицию. «Я этот спектакль смотрел с комом в горле, и все силы буду прилагать, чтобы постановка получила Государственную премию» - сказал Марк Захаров. И мы победили. Спектакль «Бибинур, ах, Бибинур» стал лауреатом Государственной премии России.

На следующий день Михаил Ульянов пригласил коллектив театра и всех, кто был в жюри, на дружескую встречу в Дом актера. Во время беседы встал вопрос: почему такой мощный коллектив не смог защитить своего руководителя? Многие актеры говорили, что Башкирский академический театр пропадет, если не исправить сложившееся положение. Театральные деятели России собирались направить письмо президенту Республики Башкортостан, но я попросил Ульянова не делать этого.

Мне было предложено на выбор возглавить театры Омска, Красноярска, Краснодара, Ставрополя и даже Москвы. Русские театры! Поступило предложение из Оренбурга, на котором я и остановился. По простой причине: студенты театрального факультета, которых я обучал в Уфе, оканчивали второй курс, и просили, чтобы я их не бросал. В этой непростой ситуации я вспомнил слова моего учителя, народного артиста СССР Андрея Попова, который говорил: «Никогда не бросайте начатое дело на полпути. Это постепенно приводит личность к внутреннему разрушению. Теряется цельность человеческой натуры». Мне хотелось, чтобы ребята смогли спокойно закончить обучение и получить диплом. От Оренбурга до Уфы всего 360 километров. И очень удобно добираться. Так я стал оренбуржцем.

* * *

Для меня самого студенческие годы были самыми яркими в жизни. Как я поступил в ГИТИС - история интересная. Приехал я туда, отработав года три в Башкирском национальном театре актером. Труппа там была замечательная: каждый артист - глыба, чего не скажешь о режиссуре. В основном преобладала режиссура актерская. Меня это не устраивало. И я поехал поступать в Москву - на режиссера. Со мной из Башкирии отправились двое моих коллег - актер и актриса. Они по направлению, а я сам по себе. В комиссии сидела Мария Осиповна Кнебель, маленькая такая. Я книжку ее читал. Но я пока не знал, что это она. Да и откуда? Рядом с ней Юрий Александрович Завадский и другие корифеи советского театра. Кнебель поставила нас троих рядом. Спрашивает меня: «Как вы понимаете режиссуру?» А у меня память и сейчас неплохая, а тогда отличная была. Я прочитал абзац из книги Андрея Алексеевича Попова. Она говорит: «Вы что, наизусть все знаете? А когда-нибудь слышали про Михаила Чехова?» Честно отвечаю: «Нет». «Правильно», - говорит. - Он же не издан у нас». - «Вот Антона Павловича знаю хорошо, могу прочитать». «В Башкирии медведи есть?» - неожиданно спрашивает Кнебель. «Есть». - «А можете мне этюд с медведем показать? Давайте, импровизируйте». Я не заставил комиссию долго ждать. В юности у меня был друг, с которым мы по вечерам отправлялись за восемь километров через горы в соседнюю деревню - в клуб. Нам казалось, что там девушки красивее. Я брал гармошку, садились на велосипед и вперед. И вот как-то я остался в клубе, а он сел на велосипед и уехал. Я пошел пешком. Рассветает. И вдруг вижу фигуру, похожую на медведя. Я от страха сел на пенек спиной к медведю, закрыл глаза и рванул гармошку. Чего только не играл! Растягиваю меха до невозможности, а сам думаю: ведь задерет, это в сказках все хорошо заканчивается. Набравшись смелости, оборачиваюсь - он стоит. Гармошку заслушался, что ли? Я продолжил свой импровизированный концерт. Вот уж, правда, играл, как в последний раз! Сижу весь мокрый. Солнце почти взошло. Потихонечку опять оглянулся - ушел медведь. Я и показал этот этюд. Кнебель понравился. Потому что девушке из нашей башкирской тройки сказала: «Вы хорошая актриса, вернитесь домой, вам играть надо». А актеру прямо так и заявила: «У вас нет режиссерских данных, вы уж меня простите». И спрашивает ректора, легендарного Матвея Алексеевича Горбунова: «Можно направление этого артиста передать Исрафилову? Он тоже из Башкирии. Какая разница, кто будет учиться?» Тот отвечает: «Нравится он вам - берите». Так с легкой руки Марии Осиповны участь моя была решена.

Время было трудное, стипендии не хватало. А я к тому времени уже был женат. Пришлось устроиться дворником. За это нас с женой поселили в служебную квартиру в полуподвале в Собиновском переулке. Вставал чуть свет, колол лед, расчищал от снега тротуары, мел улицы. По вечерам в «дворницкую» набивался чуть ли не весь курс. Приходили Борис Морозов, Иосиф Райхельгауз, Анатолий Васильев. Чтобы накормить дружную компанию, Вера собирала на стол все, что было в доме. Эта маленькая квартирка была и домашним очагом, и центром жарких творческих дискуссий для будущих выдающихся театральных деятелей.

Вспоминаю те годы с чувством глубокой благодарности своей супруге Вере Семеновне, которая всегда была моей поддержкой и опорой. Я все время пропадал в театре, а на ее плечи легла забота о доме, воспитание детей. Мои замечательные дочь Эльмира и сын Артур, благодаря ее стараниям, получили хорошее воспитание и образование. Дочь окончила ГИТИС - театроведческий факультет. И сейчас работает на телевидении - заместителем председателя ГТРК «Башкортостан». А сын, окончив экономический факультет Института стран Востока, открыл свое предприятие, связанное с жизнью сцены.

* * *

Что касается Михаила Чехова, одного из основоположников киноискусства Голливуда, принесшего туда традиции русской психологической школы, как-то уже во время учебы Мария Осиповна, будто случайно, оставила на столе его труды, отпечатанные на машинке. Мы их взяли тоже, будто невзначай, и по очереди читали по ночам, постигая глубинные тайны режиссерской профессии. Если говорить о другом Чехове, Антоне Павловиче, я с юности остаюсь приверженцем его творчества. И своих студентов на нем воспитываю. Со второго курса даю задание на лето - прочитать всего Чехова. Они с каникул привозят список, и я по этому списку проверяю, что прочитано. Потом мы начинаем работать над его рассказами - делаем аналитический разбор. И раз от раза становится заметнее, как меняется мышление ребят. Следующий семестр разбираем драматургические произведения Чехова. На третьем курсе мы берем Шукшина. Потом Зощенко. Постижение мира выдающихся писателей помогает молодым людям становиться личностями. Они настолько меняются в процессе учебы, что им неинтересно общаться с другими сверстниками. Артист с низким уровнем интеллекта мало что сделает на сцене, потому что от того, на каком интеллектуальном уровне он находится, зависит его отношение к событиям, которые ему предстоит «прожить» в спектакле. Сегодня недостаточно просто войти в образ, у актера должно быть свое отношение к действиям его персонажа. Когда он анализирует ситуацию с высоты своего ума - это высший полет актерского мастерства. Как правило, в театре таких актеров единицы. Сегодня общее образование, возможно, уже не то, что раньше, но талантливая природа человека остается. Педагог ее должен увидеть и направить в нужное русло. Мне говорят: вы преподаете, как в ГИТИСе. А как иначе преподавать, если ты прошел эту замечательную школу? Стараюсь возвращать молодому поколению все то, что когда-то получил от бесконечно любимой альма-матер.

* * *

С Оренбургским драматическим театром мы встретились в непростое время - в конце 90-х, на изломе наших судеб. Театр, существовавший долгое время без главного режиссера, остро нуждался в художественном лидере. На тот момент им руководил народный артист России Анатолий Солодилин. Любимец оренбургской публики, артист милостью божьей, он обивал пороги высоких кабинетов, искал спонсоров, выписывал режиссеров, сам ставил спектакли и в последнюю очередь - играл. Служил родному театру самоотверженно, по-рыцарски, в ущерб своему главному призванию - сцене. Но выбора не было - ни у него, ни у театра, которому надо было как-то выживать.

У меня была своя драма. Благодаря тогдашнему председателю Оренбургского Департамента культуры и искусства Владимиру Флейшеру, умевшему принимать быстрые решения, обе проблемы были враз решены.

И вот я приехал, посмотрел спектакль «Король Матиуш Первый» по повести Януша Корчака и разочаровался. Было очевидно: чтобы делать свой театр, многое придется поменять. А это всегда больно. У каждого театра своя история, своя судьба. А тут старейший театр на Урале.

Спросил: где берете актерские кадры? Оказалось, в основном - с актерской биржи. Но меня этот вариант не устраивал. С биржи талантами не разживешься: хорошими артистами театры не разбрасываются. Чтобы строить свой театр, нужно самому взращивать актеров, воспитывая их в единых принципах. Именно так я и делал в Уфе. Но на новом месте такой возможности не предоставлялось. Видя мое замешательство, Флейшер, не задумываясь, предложил: давай откроем актерский факультет. В Оренбурге как раз зарождался Институт культуры и искусств имени Ростроповичей. И это решило исход дела. Думал, поработаю несколько лет, потом решу, что дальше. Но эти «несколько лет» растянулись на два с лишним десятилетия.

За это время дважды поступало предложение возглавить Татарский государственный академический театр имени Г. Камала в Казани. В первый раз в Оренбург приезжал министр культуры Татарстана. Во второй - приглашение прозвучало из уст самого президента Республики Минтимера Шаймиева, когда театр был на гастролях в Казани. Что и говорить, лестное предложение. Но, почтительно поблагодарив, я отказался, не считая возможным покинуть Оренбург, где начал строить свой театральный дом по тем канонам, в которые веровал: русского психологического театра. Да и город мне понравился. В Оренбуржье, где проживают представители более ста народностей, мне ни разу не пришлось встретиться с националистическими проявлениями. Здесь никто и никогда не выяснял, кто какой национальности. Я чувствовал себя в Оренбурге, как дома. Мне нравилось отношение к театру - и публики, и властей. Нравилась оренбургская интеллигенция, умеющая ценить настоящее искусство - театральное, музыкальное, изобразительное. Ну и, наконец, я не мог предать тех, кто протянул мне руку помощи на крутом жизненном повороте.

Кроме того, здесь оказалось больше простора для творческого поиска. Тут и условия другие, и выбор репертуара колоссальный. В национальном театре эти возможности ограничены. В Уфе я должен был ставить в год пять пьес национальных авторов. Представьте себе, каково в Башкирии найти пять настоящих хороших драматургов, которые создавали бы каждый год по шедевру, если во всей России дай бог обнаружить трех-четырех. Найти полноценный драматургический материал из-под пера современных авторов всегда было очень сложно.

Разумеется, в национальном театре я ставил и классику. Но это было возможно лишь раз в два-три года. И потом - национальный зритель переводные пьесы не очень воспринимает. Ему больше хочется видеть своих авторов. А «свои» не всегда соответствовали тем требованиям, которые предъявляются сегодня к современному театру. Поэтому, когда я искал репертуар, возникало достаточно много конфликтных ситуаций с местными драматургами.

Ни о чем, что случилось в моей жизни, не жалею. Я сумел найти себя и на своей родине, и на новом месте. Благодарен и судьбе, которая забросила с насиженного места в Оренбург, и людям, которые создали для меня в Уфе невыносимые условия. Сейчас с чистым сердцем мог бы при встрече со своими гонителями сказать: «Спасибо. Благодаря вам я нашел свой театр». Недаром говорят: не проклинайте врагов, а желайте им добра. Они даны нам для того, чтобы продолжать свой путь на новом витке. Очень хороший национальный театр был у меня в Уфе. Много труда вложил я, чтобы сделать его таким. Начинать все сначала в принципиально другом - русском - театре было трудно, но, оказалось, и невероятно интересно. И сейчас, спустя почти четверть века, искренне считаю, что судьба сделала мне подарок, лучше которого трудно пожелать. Любой режиссер мечтает работать в окружении своих единомышленников. А у нас в труппе сейчас почти 85 процентов - мои ученики. Они разные. По-разному подходят к жизненным обстоятельствам. Некоторые порой теряются и отступают в трудных жизненных ситуациях. Но у них есть стремление создать уникальный театр. В таком театре режиссеру работать - счастье.

* * *

Время многое меняет. Меняются ценности: вот вор становится героем, выходя на авансцену жизни. А интеллигентный человек остается в тени. Но, мне кажется, что это временное явление. Нравственные устои всегда были и остаются основополагающими как в жизни общества, так и отдельно взятой личности. Взять, например, выдающегося артиста и человека Михаила Александровича Ульянова. Я знал, что ему были необходимы дорогие лекарства. Как-то его пригласили на телевидение, в рекламу. Большие деньги предлагали, но он не пошел. Я знаю многих актеров, которые уважают в себе это нравственное начало. Мне кажется, в каждом человеке есть Бог в форме интеллекта. И от каждого зависит, как он это начало развивает, и какие у него нравственные запросы. Вот это служение русской интеллигенции, к которой принадлежал Михаил Александрович, высоким целям, несмотря ни на что сохраняется. Чистота, божественное начало в человеке будут всегда. А то, что сегодня... Вот когда река течет, на мелководье, где она начинает суетиться, всегда всплывает какой-то мусор. Но чем глубже, тем вода чище. У нас среди творческой интеллигенции этот пласт чистоты остается достаточно мощным. И мы будем держаться. Потому что у нас есть потрясающее наследие Чехова, Достоевского, Пушкина. И никому этот фундамент не разрушить. Я это знаю точно, потому что всю сознательную жизнь занимаюсь исследованием человека.

* * *

Размышляя о национальном вопросе, который в свое время неожиданно изменил мой жизненный маршрут, я пришел к выводу, что есть две национальности - хороший человек и плохой человек. Хороший никогда ничего не будет делить. Наоборот, он будет стараться поделиться. Я в этой связи все время вспоминаю своих гитисовских преподавателей - люди высочайшей культуры! Общение с ними было большой радостью.

Или вот отец Кирилл. Я его проповеди все время слушаю с упоением. Когда он совершенно неожиданно пришел в театр, я репетировал. Мы минуты две только пообщались, но у меня осталось такое тепло души от общения с этим человеком. Такие люди - посредники между небесами и человеком. Вот такими и надо быть, а не разбираться, кто какой национальности. Человека определяет не принадлежность к той или иной нации, а только след, который он оставляет. У нас был учитель русской литературы из соседней деревни. Валенки, наверное, 45-го размера. Вот идет он в школу через сугробы, а тогда снегу было много. И эти валенки оставляют след. А мы, школьники, идем за ним, по его следам. Иначе утонешь в этих сугробах.

Я все время об этом думаю - вот этот учитель в жизни моей оставил след, потому что это он научил меня любить литературу. Когда первые книжки попали мне в руки - я до сих пор это помню как общение с чем-то радостным. Я из школы шел домой, чтобы быстрее открыть эту книжку, ведь там был совсем другой мир, который притягивал к себе, как будто я уже живу там, внутри. Вот этот свет важен, а не национальные разборки, которых никогда, слава Богу, не возникло почти за четверть века в Оренбурге. Лучше разбираться, какой след ты оставил на земле, в том числе и для своей нации. И если ты оставил свои следы на белом снегу - значит, прожил жизнь не зря.

* * *

На моем жизненном и творческом пути я встретился с очень многими замечательными людьми, которые сыграли важную роль в моем становлении и как человека, и как художника. Это народные артисты СССР М.О. Кнебель, А.А. Попов, А.В. Эфрос, Г.А. Товстоногов, М.М. Буткевич, И.Я. Судаков и многие другие выдающиеся личности. Особенно благодарен судьбе за встречу и годы дружбы с народным артистом СССР, Героем Социалистического труда и лауреатом всех возможных премий Михаилом Александровичем Ульяновым, который был со мною «и в радости, и в горе», поддержав в самый сложный период моей жизни.

Я знал, как и все мы, Михаила Александровича как выдающегося артиста. А когда его избрали первым председателем Союза театральных деятелей России, а меня - в Секретариат, узнал его и как организатора. Многие вопросы приходилось решать совместно. Так и подружились. Часами беседовали, сидя у Ульянова в кабинете СТД у камина. Когда я приезжал в Москву на заседание Секретариата, то останавливался в гостинице «Минск», почти напротив дома Ульянова. Утром Михаил Александрович звонил и говорил: «Каша готова. Прошу к столу!» Зачастую я действительно завтракал у него. Михаил Александрович, в свою очередь, бывал на моей родине в деревне Ново-Муслюмово.

Как-то Ульянов заболел, и мы с Олегом Хановым предложили ему съездить в знаменитый башкирский санаторий «Янгантау» («Горящая гора»). Все вместе и поехали. Три недели провели в «Янгантау», потом отправились в «Сосновый бор», который находился рядом с моей деревней. Там жили больше недели. Объездили всё. Поднимались в горы. Косили сено, рыбачили, катались верхом на лошади. Ульянов любил лошадей. Были на пасеке. Прошли от моего родительского дома до школы в соседнем селе, куда я каждое утро в любую погоду отправлялся за знаниями. И в весеннюю распутицу, и в 30-градусный мороз. А холода были такие, что нос нельзя высунуть. Смазывали лицо и руки гусиным жиром и шли. Думаю, путешествие в мое детство многое дало Ульянову для понимания моего характера.

В один из дней, поднявшись на гору возле деревни, Михаил Александрович воскликнул: «Потрясающий край! Похож на мою родину. Живя в таких местах, не надо и по музеям ходить. Если у человека есть чувственное восприятие мира, природа его воспитывает лучше всякого музея». За примером далеко ходить не надо - Шукшин, Вампилов, Распутин. Да и сам Ульянов. Облокотившись на березу, почти как в фильме Шукшина «Калина красная», он сказал: «В наших краях тоже растут замечательные березы». Он и похоронен недалеко от одинокой березы - дерева, которое любил.

Встречи с Михаилом Александровичем - самые яркие страницы моей жизни. Он сыграл в моей судьбе колоссальную роль. Приезжал Михаил Александрович ко мне и в Оренбург - читал со сцены драматического театра рассказы Василия Шукшина. Мы устроили для дорогого гостя теплую встречу. Был выделен микроавтобус, который весь день возил народного артиста и группу сопровождения по оренбургским достопримечательностям - набережная Урала, музей истории Оренбурга, Бёрды... Михаил Александрович, уже не вполне здоровый и немолодой, несмотря на усталость, проявлял неподдельный интерес ко всему, что видел. Особенно его увлекла история Пугачевского бунта и приезд Пушкина в наши края. Его поразила и посмертная маска поэта, хранящаяся в оренбургском музее, и копия клетки, в которой «народного» царя везли на казнь из Оренбургской губернии в Москву под конвоем полководца Суворова.

А жизнь идет вперед... Помимо работы в своем театре, преподавательской деятельности, я, как секретарь СТД и председатель Совета Республик СТД РФ, занимаюсь Кавказскими театрами. Провожу режиссерские лаборатории с представителями театров Северного Кавказа, Абхазии, Южной Осетии. Несколько лет назад председателем отделения СТД Северной Осетии - Алании, при поддержке президента Республики был организован фестиваль «Сцена без границ» (Владикавказ) специально для театров Кавказа. Этот театральный форум не только имеет огромный успех в театральных кругах, но и играет большую роль в политическом плане.

Сколько живу, столько помню главный завет всех тех, кто меня учил профессии и жизни: человек рождается, чтобы созидать.

Фото из семейного альбома и архива театра

Фотогалерея