Ангел мщения чужд эмоций / "И никого не стало" в Театре Олега Табакова
Выпуск №2-242/2021, Премьеры Москвы
Судьба спектакля, поставленного Владимиром Машковым по пьесе Агаты Кристи, оказалась не менее драматичной, чем история, придуманная Королевой детектива. На афишу Театра Олега Табакова «случайные» пьесы не попадают. «И никого не стало» Агаты Кристи, пожалуй, одно из самых весомых тому доказательств. Публика обожает детективы в любом виде, причем в театральном даже больше, чем в киношном, в силу редкости их присутствия на подмостках. Однако Владимир Машков обратился к этому жанру не как к беспроигрышному способу привлечь зрителя в зал. Он увидел в нем возможность осуществить эксперимент по изучению проявлений человеческой природы в экстремальных условиях. Классический детектив высшей пробы дышит одним воздухом с русским психологическим театром, традициям которого Театр Олега Табакова остается верен, несмотря на девятибалльные шторма, то и дело поднимаемые в океане отечественного театра разнообразными ветрами перемен.
После шумного успеха романа «Десять негритят», увидевшего свет в 1939 году, к Агате Кристи обратился актер и драматург Реджинальд Симпсон, с просьбой разрешить инсценировку. Писательница, наученная горьким опытом предыдущих постановок, сама переделала роман в пьесу, обиженный Симпсон от постановки отказался, и первая постановка в Британии появилась только в 1943-м. Через год «И никого не стало» сыграли на Бродвее. «Толерантность» названия была продиктована суровыми реалиями Америки середины 40-х - негров, в отличие от индейцев, уже тогда «обижать» не рекомендовалось. Бродвейская постановка выдержала более 400 представлений, на континенте ей тоже сопутствовал успех. В Советском Союзе по понятным причинам пьеса никогда не ставилась. Удивительно другое - за три десятилетия, минувших с момента крушения СССР, она на подмостках так и не появилась.
С легкой руки литературных критиков, убежденных, что читателя детективов ни в коем случае нельзя «грузить» психологическими и философскими подтекстами, Агату Кристи вот уже почти столетие почитают только как создательницу замысловатых сюжетов. На самом деле при внимательном прочтении в ее произведениях эти самые подтексты обнаруживаются в неимоверном количестве, ведь поступки персонажей обусловлены не прихотью автора, а логикой человеческих характеров. Надо отдать должное переводчице Виктории Челноковой, сделавшей все, чтобы персонажи Дамы Агаты, при всей фантастичности закрученного ею сюжета, не утратили ни грана психологической достоверности. Каждый из пленников Индейского острова когда-то совершил преступление, избежав наказания, и эта безнаказанность позволила им сконструировать «оправдательные» версии случившегося, которые они предъявляют окружающим так давно и с такой убежденностью, что и сами начинают верить: поступили абсолютно правильно. И пьеса выстроена так, что каждому из гостей мистера А.Н. Онима придется пройти свой путь вверх по лестнице, ведущей вниз.
В спектакле Владимира Машкова, всегда очень бережно обращающегося с авторским замыслом, нет второстепенных персонажей. Трудная, но счастливая задача для режиссера и его актеров - составить не просто слаженный ансамбль, но ансамбль солистов! Даже появляющийся всего на несколько минут Фред Нарракот в исполнении Владислава Наумова воспринимается как земное воплощение мифического Харона, переправляющего души смертных в царство Аида. Души тех, кого он доставляет на Индейский остров, давным-давно спят летаргическим сном, вывести из которого их могло только прозвучавшее набатным колоколом (буклет спектакля открывается известной цитатой из Джона Донна) обвинение в грехах, о которых эти люди изо всех сил стараются не вспоминать.
Чета Роджерсов (с каким азартом разыгрывают семейные ссоры Яна Сексте и Игорь Петров) придумала вполне правдоподобную историю с испорченным телефоном и дуэтом уверяет всех в своей преданности покойной хозяйке. Убийство старой леди не спасло их от необходимости снова наниматься в прислуги - то ли полученное ими наследство оказалось мало, то ли жадность велика. Значит, во что бы то ни стало необходимо «сохранить лицо» перед гостями, которых им приходится обслуживать, и свою вину они так и не признают. Как и «золотой мальчик» Энтони Марстон, сыгранный Владиславом Миллером на пределе гротеска: ну, не виноват он в том, что по английским дорогам нельзя пронестись с ветерком на новеньком Bugatti, без того, чтобы не сбить насмерть каких-нибудь малышей, не удосужившихся вовремя убраться из-под колес.
Убеждена в своей правоте и высохшая как осенний лист мисс Брент. От громоподобных сентенций этой чопорной святоши, доведшей до самоубийства наивную и неопытную семнадцатилетнюю девушку, оторопь берет. Алёна Лаптева с безжалостной точностью демонстрирует нравственную агонию стареющей женщины, потратившей жизнь на возведение монумента собственной праведности и не получившей за свой «подвиг самоотречения» той награды, на которую рассчитывала. Молодое поколение потому, с ее точки зрения, никуда и не годится, что не намерено нести к подножию этого монумента свое восхищение. «Логично, но патологично», - выносит вердикт Вера Клейторн.
Героиня Анны Чиповской старается наслаждаться жизнью при любой возможности, а таких выпадает немного - Вере приходится самой зарабатывать на жизнь. Однако она не собирается ни пахать до конца дней, как Роджерсы, ни «стричься в монахини», как мисс Брент. Ответ Веры на ее саркастичное замечание, что такая секретарша надолго не удержится на своем месте, весьма остроумен: смотря на кого она работает. Девушка практичная, она работает только на себя. Вероятно, и должность гувернантки при маленьком Питере Вера рассматривала как возможность устроить личную жизнь. А потом взяла да и влюбилась по уши. И чувствуется, что до сих пор стыдится этой своей слабости - возлюбленный сделал ее орудием низкого замысла и на нее в итоге легло обвинение в гибели мальчика, счастливым наследником которого стал вероломный «рыцарь».
Не может забыть о прошлом и генерал Маккензи. Не потому ли именно он первым и догадывается о подлинном замысле таинственного А.Н. Онима - никто живым не покинет Индейского острова. Сергей Беляев играет человека страстного и сильного, душа которого источена неукротимой ревностью. Генерал истово любил жену, отправив на верную гибель молодого соперника, но только приблизил ее собственную смерть. Всю оставшуюся жизнь Маккензи винит себя в смерти любимой, но того, кого она предпочла ему, с радостью убил бы и сегодня. Так что неотвратимую расплату за это двойное убийство он принимает как долгожданное облегчение - ему не придется больше тащить эту адскую ношу.
Несет свой груз вины и доктор Армстронг, как и остальные, тщательно скрывая прошлое от нескромных взглядов: врачу надо беречь репутацию как зеницу ока - иначе останется без пациентов, а значит, и без средств к существованию. Он не помнит имени пациентки, погибшей у него на операционном столе, не по черствости душевной, а, если можно так выразиться, из чувства самосохранения - врач, не излучающий стопроцентную уверенность в себе, не вызовет доверия больного. Почему доктор начал пить, Агата Кристи не объясняет, но Виталий Егоров находит невербальные средства для того, чтобы дать понять - его герой пережил крушение каких-то очень важных надежд, утратив смысл собственного существования. В трактовке артиста благородная профессия хирурга не была для Армстронга делом жизни, а в невропатологи он подался не столько для того, чтобы лечить других, сколько в стремлении спасти самого себя.
А вот Уильяму Блору угрызения совести неведомы. Он весел, бодр, подтянут, не в меру говорлив - одним словом старательно изображает из себя хозяина жизни, который, ловко сколотив состояние на африканских рудниках, остался рубахой-парнем, каким был всегда. Слишком старательно, чтобы это было правдой - Сергей Угрюмов устраивает сеанс откровенного цинизма с полным его разоблачением. Его Блор больше всего на свете хотел денег и власти, добивался их, не брезгуя ничем: мне дали денег, я посадил невиновного - ему не стыдно в этом признаться, он даже не дает себе труда придумывать оправдания. Зачем, если мир живет по закону джунглей?! Даже в стремлении Блора обнаружить неуловимого хозяина острова больше желания превратиться из жертвы в хищника, чем просто спасти свою шкуру.
Точку в дьявольской вакханалии, разыгранной мистером А.Н. Онимом, поставит Филипп Ломбард. Он давно смирился с тем, что своей невиновности ему не доказать, и пятно на репутации останется до конца его дней. Евгений Миллер наделил своего героя мужеством смирения, позволяющим принимать судьбу такой, какова она есть. Ломбард не боится ни прошлого, ни будущего, а потому и хладнокровия почти никогда не теряет. Пытаясь вывести на чистую воду невидимого убийцу, он озабочен не столько собственным спасением, сколько желанием остановить неумолимый маховик убийств. В отличие от Блора, Ломбард, представься ему такая возможность, обезвредил бы обезумевшего судью, не прибегая к помощи пистолета.
Судья Уоргрейв - ключевая фигура этой истории, до поры до времени прячущаяся в тени остальных персонажей. По иронии судьбы в руках этого персонажа оказались не только судьбы героев пьесы, но и самого спектакля. Когда летом 2019 года началась работа над постановкой, роль судьи Уоргрейва репетировал Борис Плотников. Служа в труппе МХТ им. А.П. Чехова, он почти четверть века принимал участие в спектаклях Театра Олега Табакова. Его сэр Лоуренс был режиссером, поставившим спектакль на «сцене» Индейского острова. И когда он за ненадобностью отбрасывал надоевшую маску вершителя правосудия, перед потрясенным зрителем возникало первозданное хтоническое зло, вселившееся в телесную оболочку простого смертного. Плотников играл не «наместника» Бога на земле, а извечного Его противника. Жизнь распорядилась так, что эту роль замечательный актер сыграл всего семь раз. В декабре 2020 года Бориса Григорьевича не стало. И перед Владимиром Машковым встала непростая задача вдохнуть в спектакль новую жизнь.
На роль судьи режиссер пригласил Михаила Хомякова. Машков не стал «встраивать» актера в роль, «сшитую» по мерке другого исполнителя - у Хомякова роль обрела совсем иные краски. Сэр Лоуренс в его подаче был никакой не сэр, а «маленький человек», страстно мечтавший обладать неограниченной властью и мечту эту осуществивший. Но и этой «вседозволенности», какой обладает судья Высокого суда, ему было недостаточно: его снедало тайное желание не только выносить приговоры, но и приводить их в исполнение, мучения казнимых столь эффектно подчеркивали бы его превосходство над простыми смертными. Уоргрейв Хомякова с плохо скрываемым наслаждением наблюдал за тем, во что превращает страх за свою жизнь людей, ни в грош не ставящих чужие жизни.
Так получилось, что по окончании сезона Михаил Хомяков покинул труппу Театра Олега Табакова, и Машкову пришлось искать нового исполнителя на «роковую» роль. Решение его было во всех смыслах неординарным - Константин Лавроненко. Стоит напомнить, что известный киноактер лет двадцать не выходил на сцену. Так что «безумство храбрых» было, можно сказать, обоюдным. И вот в начале нынешнего сезона спектакль «И никого не стало» пережил третью премьеру. Лавроненко дал образу своего персонажа новый, в чем-то даже неожиданный объем. При первом же появлении его судья оценивающим взглядом обводит гостиную, как полководец перед решающей битвой озирает поле решающего сражения. Судья сдержан, вкрадчив, держит дистанцию, якобы не желая спасаться от неведомой опасности в общей стае. Пластика актера, сам звук его голоса чем-то напоминают бомбу с часовым механизмом, мерно отсчитывающим мгновения, оставшиеся до катастрофы. То, что он первым предъявляет присутствующим свою версию выдвинутого против него обвинения, можно сравнить с механизмом запуска цепной реакции в ядерном реакторе - с какой легкостью и изяществом он провоцирует «друзей по несчастью» на ответные признания.
Нет, вид чужого страха не доставляет ему наслаждения - ангел мщения чужд эмоций. Судья в трактовке Лавроненко ведет себя как представитель знатного, древнего, но обедневшего рода, которому удалось своим талантом и упорством проложить дорогу к креслу судьи Высокого суда - в каждом жесте, в каждой интонации актера просвечивают двадцать поколений голубокровных предков сэра Лоуренса. И раз Провидение позволило ему, Лоуренсу Джону Уоргрейву, достичь этой вершины, значит между ним и Господом Богом действительно никого нет. Провидение делегировало ему право карать виновных, самим фактом того, что все они оказались на острове - если бы ему это было не угодно, они, «маленькие индейцы», избежали бы этой участи. И что с того, что среди них оказалось двое невинных? Провидение не совершает ошибок.
Отличие финала пьесы от романного для самой Агаты Кристи было лишь данью тогдашнему театральному канону, допускающему смерть всех персонажей лишь в античной, в крайнем случае, шекспировской трагедии. В наше время он существенно усилил актуальность истории, придуманной 80 лет назад: к проблеме воздаяния за совершенное зло добавилась еще одна, не менее важная - проблема нетерпимости к мнению, отличному от твоего собственного. Соцсети предоставили миллионам «диванных экспертов» практически неограниченные возможности для вынесения безапелляционных «приговоров» и приведения их в исполнение. Подобно Уоргрейву, они считают собственную точку зрения не просто единственно правильной, но в принципе единственно возможной. Зачем проверять факты, устанавливать валидность источников информации, анализировать контекст и сопоставлять противоположные мнения ради установления истины? Достаточно объявить себя борцом со всем плохим ради торжества всего хорошего, вынести вердикт, не подлежащий обжалованию. И похоже, вакцины против вируса «уоргрейвомании» в обозримом будущем ждать не приходится...
Фотогалерея
