Играя Достоевского / Международный театральный фестиваль им.Ф.М.Достоевского

Выпуск №4-244/2021, Фестивали

Играя Достоевского / Международный театральный фестиваль им.Ф.М.Достоевского

Нынешний международный Достоевский-fest, который прошел в Новгороде и Старой Руссе в двадцать пятый раз, выгодно отличали от фестивалей предыдущих лет две главные особенности. Во-первых, исторически тяготеющий к повествовательным композициям, скрупулезно и вдумчиво иллюстрирующим «страницы романов» великого классика, в этом году фестиваль собрал в свою афишу разножанровые образцы актуальных прочтений: от современного балета - до иммерсивных спектаклей. Во-вторых, носящий имя писателя, но скромно обходящий в своем репертуаре последних пятилетий его произведения, Новгородский академический театр, не являясь, впрочем, собственно организатором фестиваля, представил на суд зрителей три премьерных спектакля. Причина ли тому 200-летие Достоевского, юбилей самого фестиваля, или общий настрой на принципиальное изменение ритмов и качества творческой жизни недавно назначенного руководства - главного режиссера театра Полины Неведомской и директора Театрально-концертного объединения «Нотка» Василия Яна - сказать однозначно сложно. Но, безусловно, спектакли новгородцев - сложноустроенное «передвижное» «Преступление и наказание» (режиссер Йоханна Фройндлих), иммерсивные «Маленькие картинки» Николая Русского, полнометражные «Братья Карамазовы» Искандера Сакаева - хоть и не стали безусловными хэдлайнерами фестиваля, но заняли в его афише очень достойное место.

Историю братьев Карамазовых в спектакле Искандера Сакаева рассказал Черт. Препротивно хихикающий, изощренно фиглярствующий, мгновенно меняющий интонации и выражения лица (отличная актерская работа Яна Цыбульского), порочный и циничный, вместе со своим вертлявым подмастерьем Малюткой он с упоением и наслаждением дирижировал этой стремительной круговертью страстей. Участвуя в происходящем, наблюдая со стороны и комментируя, примеривая на себя образы эпизодических персонажей и присваивая реплики основных, эта парочка начинала повествования со сцен суда и не в прямой последовательности «отматывала» события назад. Не Страшный суд, конечно, но и не банальное судебное заседание. Автору пьесы Алексею Конышеву, радикально прочитавшему роман и создавшему по его основному сюжету «детективный триллер» - композицию сложную и нелинейную, все-таки удалось приблизиться к воплощению некоторых главных смыслов первоисточника.

В сатанинском карнавале порока, в котором нет места свету, цвету, чувству, задействованы все герои, все ответственны за безбожную жизнь, все мазаны Чертом, все - Карамазовы. Эта замешанная режиссером искусно и изощренно черно-серая, беспредметная, внебытовая стихия, градус существования которой беспрерывно находится в «точке кипения», фиксируется и в сценографическом решении спектакля. Бал, которым правит Черт, не имеет пространственных границ и примет исторических эпох, он может разыгрываться на грубо сколоченном деревянном станке, в причудливом танце кресел и стульев, а монохромные костюмы его участников могут быть утрированными, вычурными и «чертовски» красивыми. Здесь только Алёша Карамазов, сталкиваясь с которым распорядители карнавала в злобе отшатываются и скрежещут зубами, все-таки одет в белое.

Такой же антитезой окружающим был и Лев Николаевич Мышкин в исполнении Юрия Павлова из спектакля Нижнекамского государственного татарского драматического театра им. Туфана Миннуллина. Вопреки заложенной знаменитым товстоноговским спектаклем традиции изображать главного героя «Идиота» интеллектуальным, нервным, трепетным, этот Лев Николаевич внешности и облика совершенно негероических. Его добродушное, улыбчивое лицо, неторопливые движения и несуетные жесты, протяжные интонации негромкого голоса только подчеркивают обыкновенность и естественность. Он - дитя природы, его внутренний мир светел и гармоничен. Режиссер спектакля Рустям Галиев дарует Мышкину наполненное символическим смыслом первое появление на сцене: среди шума и визга бензопил, уничтожающих то ли заповедный лес, то ли всю нашу урбанистическую вселенную, ограненную вертикальными конструкциями, напоминающими спирали ДНК, из дупла дерева, как из материнской утробы, рождается на свет простой хороший человек. Его свободная, просторная, холщовая одежда будет всегда диссонировать с изяществом меха и стильностью тонкой выделки кожи в нарядах других персонажей. Созданный художником Сергеем Скомороховым облик спектакля лишен бытовых примет исторической эпохи, национальный колорит присутствует в нем ненавязчиво и изящно. Мягкая нежная улыбка Мышкина сменится гримасой страшной боли в самом конце: жестокий мир, заковывающий в условности человеческих амбиций и неправедных желаний, бессердечные женщины, уничтожающие близких в желании удовлетворить собственные страсти, не оставят герою ни малейшей возможности выжить. И утроба станет гробом...

Несмотря на название «Без [Идиот] а», князь Мышкин в спектакле Санкт-Петербургского Социально-художественного театра все-таки присутствовал. Но в озорной и бесшабашной игре в Достоевского, что затеяли молодые артисты, представлявшие труппу небольшого театрика, которые воплощают на сцене люмпенов, примеряя на себя сюжет романа, главным действующим лицом оказывался не он. Персонаж Ксении Плюсниной именуется остроумно и причудливо - Кто-то, Что-то. Это странное, бомжеватого вида существо, с прокуренным хриплым голосом и повадками попрошайки-драчуна, суматошно шныряя между кипами связанного для сдачи в макулатуру картона, умудрялось быстро и ловко организовать действие, неожиданно в него вмешаться, зло и едко прокомментировать. Только ему (ей?) режиссером Наташей Слащевой дано право быть здесь «от автора»: вытереть платочком слезу тихо и интеллигентно страдающего Мышкина (Константин Федоров-Фрейвальд), подсказать реплику Аглае (Анастасия Шалыгина), раскрасить «живыми картинками» признания Настасьи Филипповны (Алина Король), составить компанию нетрезвому Рогожину (Иван Лосев), провести занудную экскурсию по Петербургу Достоевского или напрямую побеседовать со зрителями, запросто предложив им стаканчик шампанского. Пиетет к классику? Упаси бог! Но сквозь череду смешных гримас и интонаций этого через силу веселящегося человека, сквозь открытую театральность постановки и откровенный эпатаж нет-нет, да и прорвется чистая нота подлинных чувств и искреннего сострадания. Спектакли фестиваля Достоевского, разные по жанрам и степени сложности режиссерских конструкций, в большинстве своем запоминались именно актерскими работами. И свидетельствует это, как думается, о качественности его афиши. Измерять «общую температуру по больнице» всем двадцати одному сыгранному в Новгороде и Старой Руссе спектаклю - не нужно и невозможно, но справедливости ради следует признать, что художественный уровень подавляющего числа постановок был достаточно высок, и зрительская успешность их не металась в резких перепадах.

Балет Бориса Эйфмана «По ту сторону греха», «Грустные песни из сердца Европы» К. Смедса, поставленные Яри Юутиненом и сыгранные Викторией Нарховой, «Крокодил» Пермского театра кукол «Карабаска», «Убивец» Марка Розовского... На всех спектаклях залы в Новгороде, в Старой Руссе и в Боровичах были полны. Хотя, конечно, натиск «ковидных» стихий, внезапно введенные ограничения и региональные запреты на работу культурных институций подчас заставляли аврально менять программу фестиваля или переводить некоторые представления в онлайн.

Это случилось, например, с собственным проектом фестиваля, спектаклем «Мертвый дом», который был поставлен с осужденными исправительной колонии №7 УФСИН по Новгородской области. Авторы избежали искушения насытить повествование вербатимом. Реальные заключенные играли текст Достоевского, но были так достоверны и психологически точны, будто рассказывали свои собственные, сегодняшние истории. Подчас социальный театр, популярность которого набирает все больший и больший размах, бывает похож на самодеятельный, но не здесь. Представление готовили тщательно и всерьез: были созданы фундаментальные декорации, имитирующие многоэтажные тюремные казематы, писались пьеса и авторская музыка, с заключенными на протяжении нескольких месяцев работали постановщик, режиссер-педагог и хореограф. «Живой» показ, будем надеяться, состоится в следующем году, но и интернет-версия прекрасно продемонстрировала не только общественную значимость проекта, но и его эстетическое качество. В справедливости этого, к слову, можно убедиться, посмотрев постановку на сайте фестиваля.

С недавнего времени Достоевский-fest перестал быть конкурсным, изъял из структуры институт жюри (оставив, впрочем, обсуждающих критиков) и вручает всем участникам в качестве призов авторские работы новгородского скульптора Вячеслава Смирнова, посвященные творчеству Достоевского. Несправедливо, что этими памятными знаками не была удостоена команда фестиваля - его художественный руководитель Даниил Донченко, арт-директор Сергей Козлов, проект-менеджер Александр Кафанов и заместитель председателя Новгородского отделения СТД РФ Нина Тимашева. Хотя бы поименуем бойцов невидимого фронта!

Моноспектакль Людмилы Лисюковой «Никто другой не дал бы мне столько счастья», созданный смоленской актрисой в соавторстве с режиссером Николаем Коншиным, проходил в Музее романа «Братья Карамазовы» и отдал дань Старой Руссе как родине фестиваля. Ведь 25 лет назад он родился именно там. Пронизанный глубочайшим уважением к Анне Григорьевне Достоевской, чьи дневники и письма стали основой сценической композиции, спектакль звучит взволнованным и страстным гимном женской любви. Удивительно, но созданный много лет тому назад, он не потерял силы, верности тона и наполненности актерского существования. Вот трепетная девушка, кусающая от волнения губы и сияющая взволнованной улыбкой перед встречей с кумиром. Вот - гордая молодая жена, уверенно идущая рядом с влюбленным мужем. А это - усталая мать семейства, всерьез обеспокоенная житейской неустроенностью, а затем - женщина-друг великого писателя, служащая ему крепкой опорой в нелегком труде. И безутешная вдова, оплакивающая самого близкого и самого любимого человека... Каждую минуту действия актриса точна и выразительна.

Психологическая точность, «легкое дыхание» и изящество были присущи Никите Степанову, исполнявшему роль Коли Красоткина в спектакле Ивановского областного драматического театра «Мальчики». Старательно играющий во взрослого, пронзительно юный шалопай искренно и заразительно хохотал, когда ему все-таки удавалось задирать на улице прохожих мужиков. А каким важным, серьезным и заносчивым становился Коля, когда настаивал на своей принадлежности к социалистам: гордо поднимал подбородок и солидно опускал голос «на низы», но звенящий тенор не мог долго удержаться в непривычном диапазоне и вновь улетал в восторженную высь. Как достойно, без доли заискивания, добивался он дружбы с Алёшей Карамазовым (Антон Попов). И как, размазывая слезы по щекам, пряча лицо в рукаве и отворачиваясь от друзей, тихо и отчаянно плакал Коля на похоронах Илюши Снегирева. Спектакль Ирины Зубжицкой, поставленный по известной пьесе Виктора Розова, неспешностью и подробностью повествования давал возможность вспомнить страницы романа, связанные с семейством Снегиревых. Их ведь, как правило, минуют авторы сценических композиций по «Братьям Карамазовым».

Так поступил Московский драматический театр имени Сергея Есенина, сочиняя по роману «иммерсивную драму». Волей автора спектакля Ярослава Шевалдова зрители спектакля, по их собственному, впрочем, выбору делились на «странников» и «скептиков» и, меняя локации, следовали либо за Алёшей Карамазовым, либо за Иваном. В кульминационных сценах потоки эти, что естественно, соединялись, оставляя некие сюжетные лакуны. Гулкие, просторные залы новгородского Музея изобразительных искусств, в тишине и полумраке которых бродила в этот день театральная публика, добавляли атмосфере происходящего еще больше инфернальности и трагизма. Дьявольская одержимость друг другом связывала в этом спектакле (особенно в «скептической» части его) Ивана (Илья Роговин) и Смердякова (Тимур Бурин). Измученный размышлениями о вселенских вопросах бытия интеллектуал, словно выжженный изнутри статный красавец с застывшим лицом и глухим голосом - и тощее, вертлявое, гнусящее существо с зализанными жидкими волосенками и бесовски горящими глазами - словно части одного целого. Человек, провозгласивший: «Все позволено» - и тот, кто воплотил лозунг в жизнь и убил. Но Смердяков, каким играл его Тимур Бурин, не ведомый, не зависимый, не слабый. В этой сценической версии романа он - первая скрипка. Именно он, как некая квинтэссенция карамазовщины, замыслил и осуществил погибель семейства. Тонкими, изысканными мазками рисовал артист воплощенное зло.

А вот прекрасный образец добра, света и силы духа являла собой Варенька (Анна Шишкина) из спектакля Усть-Илимского театра драмы и комедии «Ангел мой», созданного Еленой Таксиди по «Бедным людям». Ее дуэты с Макаром Девушкиным (Валерий Округин) наполнены «легким дыханием» и тонкими чувствами. Да и как же может быть иначе, если Достоевский своим героям дал говорящие отчества - Алексеевичи, божьи люди. Но в истории их любви и разлуки нет ставшего, к сожалению, привычным налета одномерной сентиментальности. Варенька здесь вполне земная, обаятельная молодая женщина, которая бывает озорной и остроумной, лукавой и застенчивой. Обстоятельства жизни, тяготы и лишения не в силах умалить в ней веру в гармоничность мира, извести добросердечие и правдивость, погасить жар горячего сердца, наполненного сопереживанием. А именно способностью к состраданию движимы любимые герои Федора Михайловича Достоевского.

 

Фото предоставлены организаторами фестиваля

Фотогалерея