Ставка на жизнь / Вспоминая Валерия Гаркалина (Москва)

Выпуск №5-245/2022, Вспоминая

Когда главным в его жизни стало преподавание, Валерий Борисович Гаркалин не уставал напоминать каждому следующему курсу, пришедшему к нему учиться: «Хорошо подумайте, прежде чем делать ставку на профессию. Сначала убедитесь, что сделали правильный выбор. Но даже если вы убеждены, что занимаетесь своим делом и, кроме этого, вам ничего больше не нужно, не забывайте, что жизнь в состоянии подарить вам намного больше. Делайте ставку на жизнь. Если сумеете - будете счастливы, несмотря ни на что». Мальчики и девочки, счастливые тем, что поступили в ГИТИС и получили в наставники такого педагога, вряд ли могли сразу оценить мудрость подобного совета. Да наставник, наверное, и не ждал от них этого - сам к этой мудрости шел долгие годы, тропинка из детства к вершинам профессии оказалась и крутой, и извилистой.

Маленький Валерий любил выступать перед гостями, но родители и их друзья, люди от искусства весьма и весьма далекие, восторга не испытывали. Отца эти «концерты» просто раздражали - нет в сыне «рабочей косточки». После школы Валерий бросился поступать во все театральные вузы, но его никуда не приняли. И отец заявил, что пора перестать валять дурака и заняться настоящим мужским делом. Сын уступил, но не сдался: год отработал слесарем на заводе, два года отслужил в армии и... очутился на кукольном факультете Гнесинского училища, на курсе Сергея Владимировича Образцова и Леонида Абрамовича Хаита. Годы учебы пронеслись тайфуном и разразились в итоге двумя, казалось бы, диаметрально противоположными ролями - Аладдина и Артура Грея. Авантюрист-водонос, полагающийся на волшебного помощника, и аристократ-капитан, умеющий творить чудеса своими руками. Романтики бывают разными...

Весь курс влить в свой театр Сергей Владимирович не мог. Впрочем, попадание в прославленную труппу вовсе не означало успешного карьерного старта - молодые артисты могли годами ждать настоящих ролей, изображая пятую ногу восьмого кролика в десятом ряду. И в результате на свет появился удивительный, ни на кого не похожий коллектив под названием «Люди и куклы». «Ансамбль создался так быстро - вспоминал Валерий Борисович в своей книге «Катенька», - что, похоже, никто даже не успел предупредить об этом художественного руководителя театра Образцова... Наша идея создания театра из ничего немного пугала. Хотя мы все были молоды, самоуверенность била через край, и желание совершить нечто в искусстве, репетировать сутками, доказывать себе и миру, что мы чего-то стоим, присутствовало в нас с лихвой...»

Вот только творить, выдумывать и пробовать молодым энтузиастам пришлось в... Кемерово. Стараниями замечательных, неравнодушных людей, удалось приписать коллектив к тамошней филармонии. Ансамбль быстро завоевывал зрительскую любовь, исколесил всю страну, не однажды побывал за границей: взрослые любят играть в куклы даже больше, чем дети, ведь куклам позволено то, что для людей нередко табу. «Я очень благодарен судьбе, - признавался артист, - что с «Людьми и куклами» прошел период студийности, который, мне кажется, необходимым для успешной актерской судьбы. Обычно молодой артист, заканчивая училище, приходит в репертуарный театр с его устоявшимися нравами, системой актерской иерархии, годами ждет там ролей, профессионально дисквалифицируясь, теряя веру в себя. Студийность же дает возможность широкого эксперимента, проб и ошибок, поисков своего места в искусстве».

Искать свое место Валерию Гаркалину пришлось долго и трудно. Почти шесть лет он разрывался между Москвой и Кемерово, ведь в столице оставалась любимая жена. Когда на свет появилась дочь, Валерий Борисович вернулся в Москву. Продержись он в ансамбле еще пару лет, до того времени, когда «Люди и куклы» возвратились под сень Образцова, судьба его сложилась бы совершенно иначе. Но Гаркалин не хотел длить разлуку с семьей. Вот только ни один театр не горел желанием зачислить его в штат. Простой дался тяжело, иначе и не бывает. Неудовлетворенность собой подвигла артиста снова сесть за студенческую скамью - на факультете эстрадных и массовых представлений ГИТИСа его мастером стал Вячеслав Шалевич. На сей раз в учебе было меньше азарта, но больше злости и отчаяния. Хотя и осмысленности, как ни странно, тоже.

Провидение подарило Гаркалину второй старт. В актерской профессии это большая редкость. И даже если он выпадает, не у каждого находятся силы и смелость им воспользоваться. Валерию Гаркалину того и другого было не занимать. В 1988 году он был принят в труппу Московского театра Сатиры, а через год Сергей Бодров-старший дал ему главную роль в фильме «Катала». И понеслось. Пружина необузданного характера, помноженного на незаурядное лицедейское дарование, столько лет вибрировавшая под жесточайшим прессом, разжалась с такой силой, что обретенной кинетической энергии артисту хватило до конца дней.

Яркий, острый, гротесковый типаж, умение балансировать на грани фола, переходя красную линию ровно настолько, чтобы можно было вернуться, отсутствие страха быть нелепым, несуразным, даже сумасшедшим - артист с таким «букетом» свойств для любого режиссера подарок судьбы. Тигран Кеосаян говорил о Гаркалине - «он АРТИСТ не с одной, а со всеми большими буквами. В том самом изначальном, площадном смысле, заложенном в это ремесло». В точном и емком определении при желании можно обнаружить подтекст, в котором зашифрован код актерской судьбы Гаркалина. Площадной лицедей «всеяден», он не в силах отказаться от роли, какой бы мелкой она ни была, потому что страх безролья сильнее внутреннего голоса, призывающего быть более разборчивым. Этот второй старт оказался для артиста и благословением, и проклятьем.

Однако Гаркалин обладал одним довольно редким качеством - умением принимать себя таким, какой есть. Возможно оно и помогало ему в конце концов выбираться из самых жестких житейских передряг. Но в первую очередь оно проявлялось в профессии: «Я отношусь к редкому типу актеров - не мечтателей. Не помню, чтобы даже в артистической юности размышлял, мол, хочу сыграть, например, Отелло либо Сирано де Бержерака. Я вообще не понимаю, как должны такие мысли выглядеть. Хотя, когда я читаю, что некий актер с детства хотел сыграть такую-то роль, готов ему поверить. Просто это не про меня. Я всегда играл то, что мне поручали режиссеры, уже этому отдавая все силы, размышляя о роли днем и ночью, живя ею. Возможно, именно поэтому мне посчастливилось сыграть много ролей мирового репертуара - Хлестакова, Петруччо, Пичема, Моцарта... Я их не выпрашивал у неба. Где-то там наверху сами решили, что я уже созрел и способен с ними справиться. А потом нашлись и режиссеры, увидевшие меня в этих ролях. Надеюсь, что в чем-то я не подвел небесную канцелярию и представлявших ее режиссеров, и действительно некоторые образы мне вполне удались».

А начиналось все в «Сатире». В тот год театр лишился двоих корифеев - один за другим ушли из жизни Анатолий Папанов и Андрей Миронов, и Валентину Николаевичу Плучеку, режиссеру, собиравшему свою труппу, как ювелир подбирает драгоценные камни для колье, пришлось искать для нее новые точки сборки. Одной из таких точек и был Валерий Гаркалин. Первой же серьезной работой у Плучека для него стал Хлестаков, роль, о которой мечтает каждый артист. За ним последовали Курослепов в «Горячем сердце» Островского, Пичем в «Трехгрошовой опере» Брехта. Но подлинным триумфом оказался Петруччо в «Укрощении строптивой».

Этот спектакль, поставленный специально «на Гаркалина», до сих пор живет в репертуаре Театра Сатиры и новые исполнители признаются, что время от времени ощущают присутствие за плечами своего темпераментного предшественника - нелегко им вписываться в сложносочиненный рисунок этой роли, придуманный Плучеком. «...Подробность и глубина, с которой он разбирал пьесы, - не скрывал своего восхищения Гаркалин, - точность замечаний, абсолютное понимание самой природы актерской деятельности у него сохранялись на высочайшем уровне. Плучек не позволял себе халтурить и не давал халтурить своим артистам. Мастер никогда бы не выпустил сырой, не до конца отрепетированный спектакль, в котором он бы не был уверен в каждой детали. Уважение к зрителям и к своей профессии было для него превыше всего».

Актерский диапазон Валерия Гаркалина был очень широк. Михаил Зонненштраль, взявшись за постановку закатного романа Михаила Булгакова - спектакль получил весьма символичное название «Шизофрения, как и было сказано» - доверил артисту сразу две роли - Мастера и Понтия Пилата. «Счастье, о котором можно только мечтать», - так отзывался Валерий Борисович об этой работе. Вместе с Гаркалиным Зонненштраль осваивал драматургию Славомира Мрожека («Контракт») и Артура Копита («Папа, папа, бедный папа...»), прежде почти не ставившихся на советской сцене. Не оборвись жизнь этого неординарного режиссера так внезапно и трагично, в палитре Валерия Гаркалина могли возобладать иные, более глубокие краски, присутствие которых и дало сценическую жизнь всем этим персонажам.

Публика видела в Гаркалине актера преимущественно комического дарования. Валерий Борисович не считал себя артистом одного жанра: «Каждый настоящий артист, - утверждал он, - должен быть уверен в том, что ему подвластна любая роль. Меня эта уверенность никогда не покидала. Но если кто-то считает меня комедийным артистом, я только рад - заставить человека смеяться гораздо труднее, чем плакать». Но ему и это удавалось. Причем заплакать даже не от горя, а от ужаса, пробирающего до костей, от инфернальной безысходности. Его Гамлет на то время был на отечественных подмостках одним из самых неканонически-неклассических. Для своего режиссерского дебюта Дмитрий Крымов выбрал хрестоматийную пьесу в абсолютно нехрестоматийном переводе Андрея Чернова, выстроившего старинный сюжет по кардиограмме только что вступившего в свои права XXI века.

В выборе исполнителя на главную роль режиссер руководствовался тем же принципом. И нашел в Валерии Гаркалине того, кого искал. «Он удивительно солнечный человек, - вспоминал Дмитрий Анатольевич об этой работе. - Когда Валера приходил на репетицию, сразу было понятно: он пришел радостно работать. Все проблемы, а у него, как у любого человека, их хватало, оставались где-то там, за дверями репетиционного зала. Он знал, что радостная работа - это единственный надежный клей, способный соединить людей в одно целое». И у них получилась история не столько о трагедии власти, сколько о трагедии семей, в которых родители не понимают детей, дети - родителей. Вот это вселенское отсутствие понимания и подлинной любви, которая без понимания невозможна и заставляло зрителей вжиматься в кресла в ужасе от неотвратимости надвигающегося апокалипсиса, которому они пока только свидетели, но рано или поздно станут участниками.

Трагическая цепь обстоятельств привела к тому, что артисту пришлось жить, очень экономно расходуя силы. Гаркалин переключился на педагогику, но не с его темпераментом и любовью к профессии экономить силы на учениках. Александр Балуев, с которым Валерия Борисовича связывали теплые отношения, глядя на его питомцев, каждый раз удивлялся тому, как удается выковыривать из них максимум возможного: «Далеко не каждый одаренный студент в состоянии предъявить свои возможности самым эффектным образом. Валерий умеет раскопать в их душах нечто такое, о чем эти ребята и сами не подозревают. Он взращивает в них пластичную, чуткую, подвижную и отзывчивую актерскую среду». Кто продолжит эту кропотливую работу после его ухода?

Давным-давно какой-то журналист по ходу интервью поинтересовался у Валерия Борисовича - не хочется ли ему перейти на другую сторону рампы. Артист ответил, что у него еще слишком много дел по эту сторону, но когда-нибудь он попробует «хотя бы на время покинуть сценическое пространство и расположиться в зрительном зале, чтобы наконец понять, что же это такое - целостная картина мира». Обосноваться в зрительном зале Валерий Гаркалин так и не успел...

Фото предоставлены Московским академическим театром Сатиры

Фотогалерея