Рассказы о знаменитых

Выпуск №7-247/2022, Театральная шкатулка

Мы публикуем фрагмент книги известного режиссера Бориса Голубицкого «Птицы нашего Театра», которая выходит в Санкт-Петербургском издательстве «Tabula rasa» приложением к журналу «Страстной бульвар, 10». Этой книгой мы открываем серию «Жизнь в воспоминаниях», которая, надеемся, привлечет внимание и, возможно, побудит кого-то из вас предложить вниманию читателей свои воспоминания о жизни, театре, встречах и расставаниях...

Михаил Ульянов

В Америке его сравнивали со Спенсером Трейси. В самом деле, некоторое сходство есть. Актеры вообще бывают похожи - внешне, по амплуа, по типу темперамента. Мои ощущения - Ульянов неповторим.

По-настоящему мы познакомились во время первой поездки группы театральных деятелей в США по приглашению Лиги Чикагских театров. Это было весной 1989 года. Ульянов, председатель Союза и руководитель Вахтанговского театра, возглавлял группу. В нее входили такие звезды как Наталья Гундарева, Игорь Владимиров, Кама Гинкас, Светлана Врагова. Меня, главного режиссера Орловского театра имени И.С. Тургенева, включили по решению режиссерского совета во главе с Петром Фоменко, после 17 лет глухого невыезда. Ульянов прилетел в Чикаго на два дня позже нас, собрал всех в холле гостиницы и первым делом поздравил меня с победой моего спектакля «Лес» на Фестивале А.Н. Островского в Кинешме. Я об этом не знал, так как мы улетели до объявления итогов. А после общего разговора попросил меня остаться - предложил подумать о возможной постановке в его театре. Речь шла о драме А.Ф. Писемского «Горькая судьбина», с его участием. А если это название мне не подходит, то он будет ждать встречное предложение, желательно, из Островского. Я поблагодарил и обещал подумать. К сожалению, по разным, не зависящим от меня причинам, этот проект не осуществился.

Программа у нашей группы в Чикаго очень насыщенная - каждый день встречи, обеды, экскурсии, спектакли. К вечеру все уставали и на спектакль сил не оставалось. Первой засыпала наш единственный переводчик Майя, за нею - все другие: нигде так хорошо не спится, как на спектаклях за границей. Игорь Владимиров надевал темные очки, дамы опускали шляпки, некоторые откровенно закрывали глаза и откидывались на сидении. Михаил Александрович спал с открытыми глазами! Он использовал какой-то одному ему ведомый опыт, приобретенный, скорее всего, в молодости, во времена лихих загулов. Мне доводилось сидеть с ним в застолье - никогда он не хмелел... После Чикаго - Сан-Франциско. Нас привезли поздним вечером к русской православной церкви. Шло пасхальное богослужение, вокруг стояло очень много народу. Наших актеров стали узнавать. Вот Владимиров уже целуется с ленинградской актрисой Викторией Горшениной, они с мужем уехали, живут здесь. Просят автограф у Гундаревой. Ко мне подходит молодой человек и тихо спрашивает: «Пожалуйста, скажите, как фамилия маршала Жукова?» - «Ульянов, - отвечаю. - Как у Ленина».

Ленина он играл без портретного сходства, в своем обличье. Спектакль назывался «Брестский мир», по пьесе Михаила Шатрова, в постановке Роберта Стуруа. Ленин там выступал как трагическая фигура, осознающая губительность для России этого сговора. Был малоподвижен, монументален - в противовес блистательному краснобайству Троцкого, которого играл Василий Лановой, его постоянный оппонент в театре. Привезли этот спектакль в Чикаго под названием «Брест-Литовский мир» (по-английски это получалось более благозвучно), играли почти месяц, но успеха не имели, последние представления вообще отменили. Мнения русскоязычной публики резко разделились. Пресса ругала. Я оказался свидетелем того, как тяжело Михаил Александрович переживал это - дома он таких поражений не знал. Был на грани срыва, и только присутствие рядом жены, актрисы Аллы Парфаньяк, удержало. В эти дни мы с орловским губернатором А. Васильковским находились с официальным визитом на предмет установления города-побратима в штате Иллинойс. Им стал город Рокфорд - с согласия властей. Такое тогда еще было возможно. И нас пригласили на прием к мэру Чикаго. А в связи с гастролями театра был приглашен Михаил Ульянов. Нас троих, русскую делегацию, принимал мэр - огромный человек с широкими жестами и обаятельной улыбкой. После обязательных церемоний он повел нас по зданию мэрии, говоря: «Вот, продал это здание японцам. Пусть сделают что-нибудь хорошее!» Потом посадил всех в свой роскошный автомобиль с номером 001 и повез по городу. Заезжали к каким-то важным людям, они выходили к нам, а мэр представлял гостей: «Это мистер Ульянов - личный друг по рыбалке мистера Горбачева!» Наконец, завез в прекрасный ресторан и сдал нас его хозяину. На прощание подарил каждому по дорогому галстуку, а Ульянова просил передать такой же мистеру Горбачеву. Совсем скоро Горбачев уйдет со сцены - и от этих отношений останутся лишь воспоминания...

***

В начале 90-х я поставил «Без вины виноватые» - с Верой Васильевой. Спектакль имел широкий резонанс. После показа в Москве мы получили приглашение от губернатора Иркутска - приехать к ним с гастролями, все расходы они брали на себя. Согласовали дату, всё было готово, билеты проданы. Но, как часто случается, перед самой поездкой тяжело заболел артист, исполнитель главной роли Незнамова. Вере Кузьминичне он очень нравился, срочно заменить не было возможности. И меня осенила шальная мысль - как спасти положение. В Театре Вахтангова Петр Фоменко выпустил свой шедевр по этой пьесе, Незнамова играл Евгений Князев. Я позвонил Михаилу Александровичу Ульянову, обрисовал ситуацию и попросил о помощи - дать Князева на время гастролей! Он не отказал, просил подождать пару дней: надо с директором обсудить. Мы ждали, ответа всё не было. Я снова позвонил - секретарь сообщила, что Князев с нами поехать не сможет. В отчаянии связываюсь с Иркутском - договориться о переносе гастролей. А мне отвечают: «Не волнуйтесь, всё улажено - к нам едет Театр имени Вахтангова с этим спектаклем и в эти сроки!..» Что ж, известно - Москва бьет с носка...

За 25 лет моей работы в Орле кардиограмма взаимоотношений с властью представляла резкую синусоиду: то взлеты, то падения. Особая напряженность возникла после возвращения на пост губернатора бывшего члена Политбюро Егора Строева. Пользуясь ложными доносами «доброжелателей», которых всегда хватало, он публично пригрозил жестоко со мной расправиться. Михаил Александрович Ульянов бросился на защиту - опубликовал в «Известиях» большую статью под названием «Холодный ветер 37-го», где призывал бывшего товарища по партии не совершать ошибки. А затем сам приехал в Орел. Утром был у губернатора, а вечером в театре они вдвоем разрезали ленточку в открывающемся Музее Орловской сцены. Ульянов произнес прекрасную речь о роли таких мест в судьбе страны. Мы с губернатором пожали друг другу руки, кризис был преодолен. Главного интригана, затеявшего весь конфликт, исключили из Союза театральных деятелей, что довольно редко случается, он ушел из театра, правда, стал депутатом Госдумы от компартии. А губернатор Егор Строев получил впоследствии Национальную премию «Золотая Маска» - за поддержку театрального искусства. И он действительно очень помогал театру. Такова была сила воздействия личности Ульянова. Атмосфера в самом скандальном театре России стала очищаться, мы многое успели сделать, и на Съезде СТД в докладе Ульянова фигурировали как пример театра, «возрожденного из пепла». Меня на этом Съезде избрали секретарем Правления - отвечал за международную деятельность Союза. Пять лет регулярно встречались на заседаниях Секретариата, Ульянов всегда охотно давал мне слово, прислушивался к мнению. А иногда мы вдвоем обсуждали его творческие дела. Режиссер Роман Виктюк ставил в его театре «Соборян» по повести Н.С. Лескова, с ним в роли священника Туберозова. И Михаил Александрович допытывался у меня: что думаю об этом? Высказывал свои сомнения, спорил с режиссером - работа у них шла трудно. 

Это был его второй срок на посту председателя, последний по Уставу. На следующем Съезде встал вопрос о преемнике. Авторитет Ульянова был необычайно велик, многие выступали за изменение Устава, за снятие ограничений по срокам. Но сам Михаил Александрович твердо стоял за передачу власти. Съезд все-таки принял изменения в Устав, и он мог оставаться на посту - но категорически отказался. И председателем Союза избрали Александра Калягина, он и до сих пор бессменно занимает эту должность. 

В последний раз мы виделись с Ульяновым в Госдуме, куда пригласили многих руководителей театров. Обсуждали проект Закона о театре. Нам всем казалось важным его принятие. Дебаты носили очень эмоциональный характер, выступление Ульянова было самым сильным - ведь этот закон мы разрабатывали. Никакого решения не приняли - и Закона о Театре как не было, так и нет. И его отсутствие сильно сказывается сегодня, когда проходят беспредельные судебные «театральные процессы». 

После этого заседания мы, бывшие секретари Союза, окружили в вестибюле своего бывшего председателя, горько комментировали происходящее. Он молчал, вглядываясь в нас. Потом попрощался со всеми, сказал: «Не забывайте меня!» И ушел... 

Миронова и Менакер

Этот эстрадный дуэт по популярности шел сразу за Аркадием Райкиным. У Марии Владимировны амплуа агрессивной жены-мещанки, у Александра Семеновича - интеллигентного мужа-подкаблучника. Тексты для них сочиняли литераторы первой величины. И они создали новый жанр - Театр двух актеров. Интонации их персонажей врезались в память навсегда...

Мой дебют в Театре имени М. Горького в Ростове-на-Дону, в этом архитектурном уникальном «тракторе», состоялся в 1970 году комедией Питера Шеффера «Темная история». Поставить тогда современную зарубежную пьесу считалось большой удачей - их доля в репертуаре театров тщательно дозировалась. На репертуарных совещаниях в Москве шла настоящая торговля: за двух-трех «верных» советских авторов могли разрешить одного «неверного», но проверенного, иностранца - лишь бы он нигде не засветился против «советов». Премьера имела успех, публика с удовольствием ходила и отлично принимала.

И вот однажды после спектакля прибегает ко мне за кулисы встревоженный администратор: «Вас там просят выйти на зрительскую сторону!» - «Кто?» - «Увидите!» В опустевшем уже фойе вижу делегацию: Марина Ладынина, Петр Глебов, Мария Миронова и Александр Менакер. Они, оказывается, смотрели спектакль и захотели встретиться с режиссером.

От имени группы разговор вел Менакер: «Мы здесь с гастролями, выступаем на стадионе. Сегодня свободны, увидели в афише вашу постановку и пришли. Нам всем очень понравилось. (Все дружно подтвердили это.) Не думали, что вы такой молодой. Примите наши поздравления. Мы очень смеялись, а нас рассмешить нелегко. Ваши артисты отлично владеют жанром, даже молодые. Кстати, Германа Гуровского я помню по Ленконцерту, правда, тогда он был просто Гуревич. Словом, молодцы! Очень живой спектакль. (Снова общее согласие.) Но у нас с Марией Владимировной есть и отдельная просьба. Дело в том, что мы с нею входим в худсовет Вахтанговского театра. Там режиссер Леонид Варпаховский предложил эту пьесу к постановке. Но Юлия Борисова категорически против, она не разрешает. Мы, конечно, расскажем им о замечательном ростовском спектакле, но не могли бы и вы написать Леониду Викторовичу, поддержать его. Нам кажется, это бы ему очень помогло». Обескураженный происходящим, я согласился, не слишком понимая: чем бы я мог оказаться полезным?.. Проводил их к выходу, тепло попрощались. Они пригласили меня на свое представление «Мы из кино!»

На стадион я не пошел, а письмо Варпаховскому написал. Он был легендарным режиссером, учеником и соратником Мейерхольда, который под пытками назвал его своим «сообщником». Много лет провел в лагерях в Магадане, служил в том печально знаменитом тюремном театре. После реабилитации режиссер редкой культуры и благородства ставил в столице прекрасные спектакли. Я писал, что рад выразить глубокое уважение коллеге, что видел его работы, полные силы и художественного обаяния, рассказал о своем дебюте в Ростове и выразил уверенность, что его встреча с этой пьесой принесет много радости театру и зрителям. Ответ получил нескоро. Он коротко сообщал, что вопрос о постановке «Темной истории» для него закрыт. Цензура шла, как видим, не только сверху, но и «снизу». Конечно - играть много лет софроновскую «Стряпуху» было куда как надежнее. Когда Рубена Симонова, верного ученика Вахтангова, спрашивали: как можно допускать запах этой стряпни на прославленной сцене? - он кокетливо отвечал: «Я веду наш театр элегантно!» Никакой здесь элегантности не было. А было страшное давление цензуры и - трагедия большого художника...

Прошло несколько лет, я уже работал в другом городе, поставил острую пьесу Самуила Алешина «Гражданское дело». Она игралась в Театре имени Вл. Маяковского в Москве, но в провинции не рекомендовалась. Возникли проблемы с местными властями. Неожиданно повторяется ростовская мизансцена: после спектакля зовут на зрительскую сторону, пришли Миронова и Менакер. «Мы здесь на гастролях, наш друг Самуил Алешин просил посмотреть вашу постановку, - говорит Александр Семенович. - Мы сегодня свободны, вот посмотрели. Что вам сказать? Спектакль понравился, но пьеса... Знаете, мы много ходим по театрам, если не нравится - просто уходим, но иногда это невозможно сделать. Тогда у нас есть такая формула: «Нет слов!» Эта пьеса - нет слов! Из-за чего весь сыр-бор? Честно скажем Самуилу - нет слов! Завтра мы играем в зале филармонии наш спектакль «Мужчина и женщины», приглашаем вас. Придете? Это Борис Александрович Львов-Анохин поставил» - «Конечно, мы с женой придем, спасибо большое! Я так рад вас видеть!»

Судьба этого «Гражданского дела» сложилась невесело. На премьеру приехал автор, известный советский драматург. Пока он гостил, начальство вело себя вежливо, а как уехал, стали атаковать - уберите из репертуара. В пьесе шла речь об установлении отцовства в суде, и похоже, кому-то лично это пришлось «поперек». Но мы с главным режиссером не сдавались. Тогда вызвали из Москвы «тяжелую артиллерию» в лице самого мерзкого критика того времени Юрия Зубкова. Он прикинулся большим поклонником автора и пьесы и обещал поддержку. Спектакль играли для него одного, днем. Он вышел из зала по окончании и, не сказав ни слова, отправился прямиком в обком партии. Там устроил полный разгром и потребовал снять спектакль. Начальство, получив такую мощную поддержку, закусило удила. В случае неповиновения меня грозили уволить с «волчьим билетом», а с главным режиссером расправиться по партийной линии. Тот, конечно, такой пытки не вынес - и «дело» закрыли...

А «Мужчина и женщины» были великолепны. Блистала Миронова. Она играла нескольких персонажей, демонстрируя чудеса перевоплощения. Некоторые зарисовки - просто шедевры. Запись этого спектакля иногда показывают по телевидению и сегодня: невозможно оторваться!.. Характеристики Марии Владимировны убийственно точны, смешны и остроумны. Разве можно забыть ее врача-психиатра, которая обижена на весь мужской род?! Или сексуально озабоченную поэтессу? Менакер в спектакле выглядел скромнее, он как бы старался не мешать бурному напору темперамента жены-партнерши, давал выразиться полностью и открыть новые грани ее удивительного таланта. Но и в своем амплуа казался очень убедительным, был, что называется, на месте. Театр двух актеров получил очень сильное подтверждение, это была эстрада нового уровня. Текст Леонида Зорина, режиссура Бориса Львова-Анохина, музыка и декорации - все было на высоте. Об этом мы разговаривали в их гримуборной после спектакля. Мария Владимировна традиционно молчала, изредка вставляла односложные реплики. Премьера свежая, волновали их оценки зрителей. Я все же высказал такое соображение: «Зрителям нелегко привыкнуть к новому образу вашему. Может, стоило бы включить в ткань спектакля одну-две сценки с узнаваемыми и любимыми персонажами, тем более что драматургия позволяет?» Видимо, это обсуждалось, Менакер сразу возразил. А Миронова встрепенулась: «Вот и Андрюша про это говорил!» И тут же предложила: «Мы бы очень хотели, чтобы вы с Андреем познакомились. Он сейчас пробует себя в режиссуре, ставит в своем театре спектакль - называется «Маленькие комедии большого дома». Будете в Москве - позвоните нам, пожалуйста, предварительно». С этим и распрощались.

Прошло время, и перед поездкой в Москву я им позвонил. «Как удачно, как раз в эти дни идет спектакль Андрюши! - радостный голос Александра Семеновича. - Мы обо всем договоримся, ждем Вас!» Спектакль был дневной, Андрей Александрович подкатил к служебному входу точно в назначенное время. Познакомились. «Зайдете после спектакля?» - спросил. - «Конечно!» И я отправился смотреть. Признаюсь, я не был горячим поклонником этого театра. Там работали замечательные актеры, но в кино они казались гораздо более интересными. Необходимость оправдывать название театра сильно сказывалась на качестве их игры. Смешить любой ценой - не слишком перспективная цель для артиста. Это понимал и руководитель театра Валентин Плучек. Он всячески старался изгнать «дух «Кабачка «13 стульев», но, похоже, они все уже были заложниками этого имиджа. Когда через много лет мы с Плучеком обсуждали название для возможной постановки, и я предложил пьесу Леонида Андреева, он сразу ее отвел: «Андреев - не наш автор». Вера Васильева, всю творческую жизнь отдавшая этому театру, десятилетиями ждала новых ролей - тоже не наша? Мне кажется, Андрей Миронов, безусловный лидер, отчетливо понимал узость амплуа Театра Сатиры, но в спектакле «Маленькие комедии» полностью находился в его плену - и как актер, и как режиссер. Эстрадный способ существования, игра на зрителя - эти свойства просматривались в постановке и не были мне близки. Всё искупал талант актеров - Папанов, Пельтцер, Мишулин, сам Миронов - их игра завораживала. Спектакль записан на пленку, его часто показывают, и сегодня каждый может дать свою оценку мастерам прошлого. Но тогда это было наше настоящее. И об этом мы разговаривали со знаменитым артистом после спектакля. Позже я позвонил его родителям - поблагодарить. «Это мы должны Вас поблагодарить, - сказал любезный Александр Семенович. - Андрей очень доволен разговором. Будете в Москве - звоните, заходите!»

Но больше мы не встречались...

Олег Табаков

Спектакль «Три девушки в голубом» по пьесе Людмилы Петрушевской в Ленкоме в середине 80-х находился под запретом. Что уж там такого «опасного» увидела цензура - теперь понять трудно. Хорошая пьеса, отличная режиссура Марка Захарова, прекрасные актерские работы Чуриковой и Пельтцер. И время от времени театр устраивал так называемые «общественные просмотры», без продажи билетов, для «своей» публики.

Попасть было невероятно трудно. Нам, сотрудникам театров, выдавалась одна контрамарка - можно было пригласить только двух человек. А, понятное дело, друзей и родных, желающих попасть на этот «дефицит», гораздо больше. Я действовал так: встречал перед входом одну пару, отдавал им контрамарку, они проходили, а я бежал по улице к служебному входу, заходил и у зрительского гардероба забирал заветный пропуск, а потом проделывал обратный путь, встречая следующую пару.

Так, в невероятной толпе и давке, удавалось провести человек 10-12. На одном моем приятеле произошел сбой: что-то заподозрили опытные билетерши. «Кто дал вам пропуск?» - грозно вопрошали они. Но приятель был опытный человек, в молодости состоял в труппе студенческого театра МГУ, играл в спектакле Марка Захарова, прекрасно понимал, что называть мое имя нельзя. «Энский», - невнятно цедил он сквозь зубы. «Кто-кто?» - «Энский!» Толпа сзади напирала, билетерша надорвала контрамарку и пропустила подозрительного гостя. Всё! - больше воспользоваться этим путем нельзя. Я все же забрал надорванную бумажку - предстояло провести еще кого-то, и я не знал как.

А у входа, в бурлящей толпе, вижу растерянного Олега Табакова - никто не вышел встречать. «Олег Павлович, вот есть надорванный пропуск, пойдете?» - «Давай!» Билетерша видит уже знакомый квадратик: «Кто дал... - и поднимает глаза. - Ой, Олег Павлович, извините. Проходите, пожалуйста!»

Следующая встреча уже в 90-е. В моем кабинете худрука Тургеневского театра звонок: «С вами будет говорить Олег Павлович Табаков: «Старик, тебе надо приехать в Москву, на один день. В Школе-студии МХАТ отбираем кандидатов на стажировку в Америке. Ты член комиссии. Послезавтра в 11 у меня в кабинете, сможешь?» - «Смогу» - «Всё. До встречи!» И вот уже иду по коридору Школы-студии к кабинету ректора.

Иду сквозь строй соискателей стажировки. Это директора, заместители директоров и главные администраторы лучших российских театров, которые хотят повысить свою квалификацию в США. В кабинете у Табакова американская часть комиссии - знаменитая актриса Эдит Марксон, она инициатор всей акции, ее сопровождают важные дамы, переводчики. От нас - Анатолий Смелянский, еще какие-то неизвестные мне люди.

Меня знакомят с правилами испытаний. Первое условие - отличное владение английским, там переводчиков не будет. Всего нужно отобрать трех человек из примерно пятидесяти кандидатов. Мизансцена такая: с одной стороны стола американцы, с другой - наши, а у торца место для соискателя. Члены комиссии задают вопросы, ответ должен звучать на английском. На каждого не более 10-15 минут. Меня усаживают рядом с торцом стола, на другом краю Олег Павлович - председатель. Начали! 

Допрос активно ведут американцы, еще бы - это ведь все за их счет придумано! И тут выясняется, что доблестные абитуриенты не понимают вопросов, которые им задают. А переводить запрещено. Но как только вопрос усвоен, ответ содержит длинный, заранее выученный период текста. Так что главное - понять вопрос. Вот тут пригождаюсь я, вернее, моя способность понимать американцев, выработанная за время общения с ними в Америке и дома.

Я прикрываю рот рукой и тихонько, глядя в сторону, подсказываю растерянному кандидату смысл спрашиваемого - вопреки правилам. Уловивший подсказку бросается в бой: демонстрирует свои лучшие качества. Кажется, начинаю понимать, почему именно меня пригласили и посадили на это место - рядом с претендентом. Но бдительные американцы начеку, они выражают недовольство низким уровнем подготовки будущих стажеров. Тогда опытный председатель объявляет перерыв. Как по мановению волшебной палочки, стол испытаний накрывается изысканными напитками и закусками.

Перерыв затягивается. Табаков в своей стихии, он шутит, произносит тосты, рассказывает байки - словом, переламывает атмосферу. Гости становятся мягче, добрее. После перерыва все пошло как по маслу - экзаменаторы уже не так придирчивы. А сориентированные испытуемые маскируют непонимание необходимостью как бы «подумать», а на самом деле - ловят подсказку.

В результате конкурс проходят пять человек, вместо трех запланированных. Табаков просит расширить рамки стажировки, американская сторона не возражает, все очень довольны. После обсуждения начинается уже настоящий банкет. Мне надо уезжать на вокзал, тепло прощаемся с хозяином: «Старик, особое тебе спасибо! - говорит он голосом кота Матроскина. - Мы очень хорошо поработали. Бо-о-о-льшое дело сделали! Эти гаврики теперь у тебя в долгу». И правда, в некоторых «труднодоступных» театрах я мог потом гораздо легче получить пропуск на спектакль...

Фотогалерея