Бриллиант без огранки / Вспоминая Бориса Соколова (Санкт-Петербург)

Выпуск №7-247/2022, Вспоминая

Бриллиант без огранки / Вспоминая Бориса Соколова (Санкт-Петербург)

26 февраля не стало Бориса Соколова, народного артиста России, корифея Санкт-Петербургского драматического театра им. В.Ф. Комиссаржевской.

Борис Михайлович давно болел, боролся с последствиями инсульта, на сцену не выходил, но, когда за три недели до 78-летия его сразил ковид, оказалось, что его уход - полная неожиданность. Никак не произносится: «был», и жизнь его не укладывалась в законченную картину. При том что сам он был вполне цельным героем театрального пейзажа. Казалось, за те полвека с хвостиком, что работал в Питере, ничуть не изменился. И все же пока трудно собрать воедино клочки воспоминаний.

Буквально пару лет назад я обнаружила, что знаю его давным-давно. Вдруг молодой Борис Соколов взглянул с фотографии, прикрепленной сценографом Татьяной Швец к макету декораций спектакля «Час пик». Ну, конечно же! Рижский русский драмтеатр, золотой период - 1960-е, спектакли Аркадия Каца, на которые съезжался театральный люд из Москвы и Ленинграда. Потрясающий актерский ансамбль. И один из самых замечательных и привлекательных в мужском составе - Борис Соколов. Киевлянин, еще не вполне избавившийся от мягкости южного произношения, выпускник ГИТИСа. Барон в «На дне», Кшиштоф в «Часе пик», герои «Счастливых дней», «Кавказского мелового круга», «Девятого праведника»...

Не знаю, в Риге или на гастролях в Ленинграде, увидел его Г.А. Товстоногов, но разглядел и пригласил в БДТ. Там Боря сыграл, кажется, только один спектакль - «Дом на песке». Но что-то не сложилось. Зато блестяще сложилось в ленинградском Театре им. Ленинского комсомола. Нам, тогдашним студентам ЛГИТМиКа, он понравился сразу, как только его Тригорин вышел на сцену в «Чайке» (1971). Спектакль Геннадия Опоркова был вызывающе угловатым, рваным и нервным - словно поставил его Треплев. Циничный и высокомерный герой Соколова в паре с Аркадиной - Ларисой Малеванной воплощал нашу общую нелюбовь к советской театральной рутине.

А вот что рассказывает актриса о второй их совместной работе в Ленкоме:

«В «Жаворонке» Боря играл графа Варвика, англичанина. Под его «досмотром» проходил суд над Жанной. С его текста и начинается пьеса:

ВАРВИК. Все в сборе? Отлично, тогда сразу начнем суд. Чем скорее ее осудят и сожгут, тем будет лучше для всех.

КОШОН. Но, ваша светлость, нельзя же так сразу... Сначала нужно дать ей сыграть всю ее историю, Домреми, Вокулёр, Шинон...

ВАРВИК. Э-э, маскарад! История для школьников: сверкающие доспехи, стяг, прекрасная, неколебимая дева-воин... Такой она будет потом, для нужд иной политики.


Боря не выглядел, как кровожадный хищник, как палач. Он был таким милашкой-обаяшкой. Скорее обольститель, чем захватчик. На невнятное ведение суда реагировал со снисходительной ухмылкой, изредка подстегивал. Эта снисходительная ухмылка часто наблюдается на лице современных отравителей, лгунов и узурпаторов власти». 
С Ларисой Малеванной Соколова связывал не только дебют на сцене ленинградского Ленкома. В зрелые годы, когда у обоих возникла некая пауза или просто не было привлекательных работ в театре, Борис Михайлович позвал Ларису Ивановну в антрепризный спектакль «Мизери» по Стивену Кингу. Он сыграл знаменитого писателя, она - безумную поклонницу, взявшую его в плен и готовую на все ради обладания своим кумиром. Несмотря на жутковатый сюжет, репетировали очень весело и увлеченно. А при расставании Борис каждый раз не забывал напутствовать любимую партнершу (увлекавшуюся эзотерикой): «Хорошего тебе фэншуя, Лара!»

Из Ленкома Соколова «увел» Рубен Агамирзян, и артист стал одним из тех, на кого опирался режиссер, строивший свой театр с известной оглядкой на опыт Товстоногова - не подражая, а применяя опыт того, как собирал, строил и вел БДТ мастер.

Драматический театр им. В.Ф. Комиссаржевской при Агамирзяне был и актерским, и режиссерским в равной мере. Его социально-политические устои поддерживались актерскими талантами и оттого становились высказываниями художественными. Соколов сыграл десятки ролей в постановках Агамирзяна. Казалось, что режиссер не ставит пьес, где нет роли для артиста. Молдавский крестьянин Келин из пьесы Иона Друцэ «Святая святых», Ильин в «Пяти вечерах», Хемингуэй в «Диктатуре совести», Алыпов в «Колыме» Игнатия Дворецкого, Мышлаевский из «Дней Турбиных»...

Чуть не каждая постановка 1980-х с трудом пробивалась сквозь засады питерской цензуры, усматривавшей антисоветчину как в текстах, так и в подтексте сценического воплощения пьес Иона Друцэ, Нодара Думбадзе, Григория Горина, Михаила Шатрова, Константина Симонова, Михаила Булгакова и других драматургов. Виной тому были не только мысли авторов и действующих лиц, но и индивидуальность исполнителей. И если Станислав Ландграф, как правило, заострял характеры и ситуации, то Борис Соколов раздражал цензоров, иронизируя над тем, над чем не принято было шутить, сбивая с толку непривычными интонациями, вызывая симпатии зала к персонажам, которым не принято было сочувствовать.

Для Агамирзяна было важно рассказать об истории России, о войне, жертвах и палачах сталинской эпохи. К финалу своей жизни он, кажется, почувствовал, что долг свой исполнил. И наметил перспективу. Специально для своего премьера Агамирзян поставил «Полоумного Журдена» - объяснение в любви Театру и его служителям. Этим искрометным спектаклем, как и «Кином IV», режиссер попрощался со сценой, которой было отдано много лет и много сил. Серые шинели и ватники постепенно вытеснялись яркими костюмами времен Шекспира и Мольера, в репертуаре появились западные пьесы, стало больше русской классики.

Герой горинской пьесы «Кин IV» признавался, что больше всего любил театр и готов умереть в ложе. Как и в пьесе Григория Горина, сердце Мастера остановилось в театральной ложе - на спектакле «Дни Турбиных»...

Наверное, Борис Соколов был прирожденным актером. Трудно представить его мучительно работающим над ролью. Казалось, что он и живет, и работает - играючи. Когда в 1990-х в Петербург приехал драматург Барри Стейвис, чью пьесу ставили в Театре Комиссаржевской, он просто глазам своим не верил на репетициях «Светильника, зажженного в полночь». О шутнике и балагуре, легко и естественно превращавшемся на подмостках в трагического мудреца Галилея, он говорил с неизменным восхищением: «It is a brilliant!» Коллеги его поддразнивали: «Боря! Ты наш бриллиант в ночи».

Кого только не играл Борис Соколов. Нынешний художественный руководитель Театра им. Комиссаржевской В.А. Новиков признавал в нем лидера актерского ансамбля и искал роли, достойные таланта большого артиста - такие как Вилли Ломен или Просперо. Но все же более всего Соколова в пору зрелости привлекали персонажи-лицедеи. Не только Кин и Дзампано, но актерствующие личности - от гротескного «большого кенгуру» во «Французских штучках» до Тоцкого в «Идиоте» и Ноздрева в «Чичикове».

Чувство юмора никогда не изменяло Соколову. Последний раз мы говорили по телефону в день его 75-летия. Он говорил с трудом, но все равно шутил - и надо мной, и над собой. Как жаль, что это уже не повторится...

 

Фото предоставлены

Санкт-Петербургским драматическим театром

им. В.Ф. Комиссаржевской


Фотогалерея