ЛИПЕЦК. В его лучах

Выпуск №8-248/2022, В России

По масштабу личности, амплитуде духовных и творческих поисков Льва Николаевича Толстого трудно с кем-либо сравнивать, хотя в мировом культурном пространстве немало по-настоящему выдающихся людей. И все же в сонме великих яснополянский старец стоит отдельно. Ему посвящена недавняя премьера в Липецком государственном академическом театре драмы имени Л.Н. Толстого, который, к слову, тоже единственный в мире носит имя этого писателя и мыслителя. «Русский роман» по одноименной пьесе Марюса Ивашкявичюса поставил Александр Баргман в соавторстве со сценографом и художником по костюмам Еленой Жуковой, художником по свету Андреем Лебедем, хореографом Николаем Реутовым и видеохудожником Романом Коноваловым.

Марюс Ивашкявичюс назвал свое произведение своеобразной семейной сагой, что абсолютно справедливо. Нелинейное повествование охватывает истории сразу нескольких поколений, переплетает в единую ткань события состоявшиеся, о которых мы знаем по свидетельствам очевидцев и сохранившимся архивам, и вымышленные - из романа «Анна Каренина». Лев Николаевич и Левин, Софья Андреевна и Кити существуют в едином поле, и нет никаких отточий между их линиями жизни. Одно рождается из другого, перетекает, меняет русло и, в конечном счете, складывается в судьбу. Здесь уместно вспомнить размышления драматурга о том, что бывают романы, построенные на жизни автора, но есть и те, что в будущем внедряются в жизнь их создателя и либо строят ее, либо ломают. В таком слиянии реального и художественного, по мнению Ивашкявичюса, автор становится самой трагичной фигурой своих творений.

В случае с Толстым так и вышло. В сложном и запутанном сценарии именно поезд - из «Анны Карениной» и биографии самого писателя (тот самый «Сухиничи-Козельск», где в переполненном и прокуренном вагоне 3-го класса Лев Николаевич жестоко простудился) - сыграл роковую роль. В спектакле «Русский роман» он обозначен единственным штрихом: маленький деревянный паровозик в руках Начальника станции (Евгений Азманов), но воспринимается он не игрушкой, а зловещей подсказкой того, что произойдет совсем скоро. Неумолимая, разрушительная сила поезда ощущается в главных элементах сценографического решения - фрагментах железнодорожного полотна, мерцающих тревожным светом семафорах и фонарях.

Рельсы, как обрывки жизненных дорог, заполняют все сценическое пространство, где-то пересекаясь или уходя в противоположные направления, но в центре образуют символичный круг. В нем Софья Толстая, пытаясь докричаться в гулкой пустоте до Лёвушки, будет объясняться, доказывать свою правоту, стремиться вновь стать с мужем одним целым и попытаться изменить трагический финал истории их семьи. Ей ответит далекий, усталый голос, попросит не ворошить прошлое и, кажется, не оставит надежды. Это заставляет вспомнить строчку из дневника Толстого 1884 года: «Дёрганье души - ужасно не только тяжело, больно, но трудно». И все же способность Софьи Андреевны слышать главного мужчину своей жизни подтверждает их мощную связь даже после его ухода.

В круге света особый объем приобретут и сцены венчания Левина и Кити, словно через увеличительное стекло отразятся главные причины трагедии Анны Карениной, душевная боль самого нелюбимого сына Толстого - Льва Львовича. И здесь же, когда герои спектакля пройдут свои круги ада, соберется большая семья Толстых - уже примирившаяся, отпустившая все мирское и потому счастливая.

Действие в «Русском романе» происходит в ирреальном мире, и это особое пространство рождается, в том числе, из световой партитуры. Андрей Лебедь создал ее из мерцающих полутонов и чистых открытых красок. Здесь совершенно не важна хронология событий, а главные вехи романа-судьбы обозначены указателями-метками. «Тепло» - имение Левина, его убежище, место силы. «Боль» - дом Щербацких, где пытаются справиться с загадочной болезнью Кити, но ее душевные страдания исцелят только прощение и любовь Левина. «Седло» - перелом в их взаимоотношениях, борьба с оскорбленным самолюбием и смелость первого шага. «Дьявол» - концентрация всего самого темного, что долгие годы незаметно поглощает свет в семье Толстых, разрушает любовь, а фигуры врагов делает еще более устрашающими.

Москву, как известно, Толстой не любил и характеризовал предельно жестко: «Вонь, камни, роскошь, нищета, разврат». Александр Баргман представляет ее как сложносочиненное полотно, в котором угадывается что-то от масштабных жанровых картин Брейгеля-старшего. Режиссер вписывает в переплетения железнодорожного полотна несколько коротких и емких сюжетов, они прокручиваются с быстротой киноленты, но этого достаточно, чтобы уловить главное. Облонский встречает растерянного Левина и пытается передать ему хотя бы частицу своего личного отношения к Москве. Здесь лучшие устрицы и ежедневно кого-то убивают - Стиву в этом городе восхищает всё. Появляется чета Карениных, и отчуждение между ними очевидно, как и то, что круг счастья Анны сжимается с катастрофической быстротой. Кити готовится к первому в своей жизни балу, и прежде чем она войдет в эту реку, ее мать вместе с Анной Карениной стянут с нее длинные перчатки, обнажив нежные девичьи руки. Интимность этой сцены подчеркнет беззащитность Кити, ее уязвимость перед красавцем Вронским. Его образ в спектакле решен с явной иронией. Кавалергард появляется в луче света как само воплощение пафоса - двигается в замедленном темпе, картинно размахивает саблей, а потом, будто резюмируя все сказанное, с быстротой фокусника швыряет в воздух горсть серебристых блесток: «Это - Москва!».

Нарочитая театральность такой детали прекрасно иллюстрирует слова Левина о городе, «где все в притворстве живут, в легкой насмешке». Сам он где-то на окраине этого почти карнавального шествия - отвергнутый Кити, человек «без кожи», чужак в блистательном светском обществе. Эту ключевую роль в разных составах исполняют два артиста. Левин Владимира Юрьева - нервный, закрытый, но за его нескладностью и нерешительностью угадывается прочный стержень, достоинство. У Владимира Борисова, опытного мастера, обладающего тончайшей внутренней пластикой, образ Левина эмоционально богаче. В нем какая-то абсолютно детская чистота, робость человека неискушенного, обостренное восприятие своего одиночества, поразительная внутренняя сила. А в беседах с Агафьей Михайловной с особой ясностью раскроется его душа - через воспоминания о детстве, вновь пережитую личную трагедию в доме Щербацких. Они говорят о простых вещах, но Левин, всматриваясь вглубь себя, уже предстает мыслителем, которому предначертано всю жизнь искать высшую правду.

В «Анне Карениной» образ экономки Левина списан Л.Н. Толстым со старой горничной его бабушки, которая до конца своих дней жила в Ясной Поляне, и Лев Николаевич любил вспоминать их задушевные беседы. Ее тоже звали Агафьей Михайловной и была она человеком не от мира сего, жалея все живое на земле, включая бездомных собак. Та легкая и светлая интонация, которую Людмила Коновалова выбрала для своей Агафьи Михайловны, завораживает. В ее героине средоточие земной мудрости и подлинная духовность. Она - талисман дома Левина, хранитель родовой памяти и даже в какой-то степени вершитель судеб. Главное, что подкупает в ее характере, - умение радоваться каждому прожитому дню, способность принимать жизненные удары спокойно и даже с долей юмора, находить те самые правильные слова, чтобы отчаяние не сломило Левина. В наивной, на первый взгляд, фразе: «Это Москва, ее надо прощать» - на самом деле глубокий смысл. Прощать - значит, понять тех, чьи души так или иначе искалечены равнодушной городской средой.

И ту же способность сострадать мы потом увидим в Аксинье Светланы Кузнецовой. Конечно, годы унесли ее молодость, но не стерли красоту, которая так восхищала Толстого в яснополянской крестьянке Аксинье Базыкиной, ставшей прототипом этой героини. Софья Андреевна может сколько угодно ее унижать, пересказывать страшные сновидения, брезгливо швырять связку ключей, издевательски предлагая стать хозяйкой имения, или с болезненным любопытством выспрашивать подробности «дворового романа», - Аксинья окажется сильнее и великодушнее графини. Но пожалеет она не жестокосердую барыню, а смертельно уставшую, сломленную женщину, обнимет ее и станет укачивать как неразумное дитя. И как точно Светлане Кузнецовой удается передавать свет той давней любви, которую в силу своей «темноты» не умеет выразить красивыми словами, но до сих пор ощущает на себе ее лучи.

Главным действующим лицом в этом спектакле выступает Софья Толстая, через нее мы смотрим на судьбоносные события и одновременно следим за необратимыми изменениями ее личности. Если на Аксинью прошлое отбрасывает легкую тень чего-то высокого, для Софьи Андреевны оно становится непомерной ношей из непрощенных обид и ревности, которая со временем принимает чудовищные формы. Накануне свадьбы Левин вынуждает Кити прочесть его сокровенный дневник, чтобы перед началом новой жизни между ними не оставалось тайн, и невеста приняла бы его со всеми слабостями и проступками. Сюжет взят писателем из собственной биографии, но то, что по воле автора сумеет преодолеть литературная героиня, оказывается не под силу реальной жене Толстого. Жизнь рядом с человеком, который, по меткому определению Виктора Шкловского, «противоречив, как герои греческой трагедии», - самый настоящий крест.

У Любови Кабановой образ Софьи Толстой развивается мощными рывками: в какие-то моменты любовь к мужу поднимает ее до небесных высот, но под тяжестью ревности, раздираемая внутренними демонами, она срывается вниз, почти в преисподнюю. В крутом замесе этого характера - слабость обычной женщины, властность хозяйки большого семейства, расчетливое притворство, растерянность одинокой души перед полчищем глухих.

Есть в «Русском романе» еще один одинокий и отверженный - Лев Львович Толстой. У героя Эмина Мамедова легкая походка, порывистые движения, но за внешней уверенностью скрывается человек безвольный и уязвимый. Мать дала ему жизнь и громкое имя, но природа талантом не одарила. Лев-второй до сих пор помнит, как кололась борода отца, когда в детстве сидел у него на коленях, а сегодня лишен права встречаться с ним. Мечтает сделать скульптурный портрет Толстого и через него восстановить утраченную связь, но тщеславные мысли о будущем успехе в Париже и восторгах по поводу его собственного таланта ваятеля неизбежно приведут в тупик. Вместе с матерью он напряженно всматривается в большой профиль отца, который одновременно и экран с редкими документальными кадрами - Лев Николаевич, не оборачиваясь, уходит куда-то в даль. Внешний прием подчеркивает невероятный масштаб личности Толстого и в то же время приводит к ясному осознанию: гений никому не принадлежит, он не вмещается в обычные земные рамки. На его фоне эти двое кажутся особенно мелкими. Софья Андреевна тоже всю жизнь пыталась «лепить» идеальную семью, но ничего не вышло. Слова сына: «Мы оба бездарны» лишь констатируют неоспоримый факт. Лев Львович яростно разрывает профиль-экран, но, кажется, это не скомканная бумага, а растерзанная в клочья жизнь.

У Любови Кабановой уже не первая сценическая встреча с Софьей Андреевной. Много лет назад она сыграла эту роль в спектакле «Визит к больному палаты № 16» по пьесе Марлена Хуциева, а позднее создала авторский литературно-музыкальный спектакль о Толстом «И жизнь, и слезы, и любовь». Возможно, отсюда столь глубокое прорастание в судьбу своей героини, блестящее умение соединять черно-белое с нежными красками. Вместе с Софьей Толстой мы наблюдаем за венчанием Кити и Левина и улавливаем теплую волну ею самой прожитого счастья. Это, пожалуй, одна из самых светлых сцен спектакля, сотканная из забавных неловкостей и комических эпизодов. Трогательна Кити Юлии Коробейниковой с ее угловатостью и волнением (в другом составе эта роль у Александры Громоздиной, и в таких важных сценах, как «Боль» и признание в любви Левина она более точна). Для обаятельного Стивы Облонского в исполнении Романа Коновалова свадебный ритуал не более чем красивая традиция, но в его «подсказках» растерявшемуся от волнения Левину - искренняя радость за друга, которая передается нам всем вместе с надеждой на счастье этой пары.

Счастье оказалось хрупким, и начальная причина разрыва - тайные дневники Толстого - постепенно перешла в глубокий надрез, разделивший надвое большую семью. Этот страшный перелом отражен в сцене сенокоса, решенной в пронзительно красных тонах. Сон-фантасмагория Анны Карениной, напротив, погружает в непроходимый мрак. В нем лишь одна точка света - сама Анна. Анжелика Фаустова говорит о любви, и в ее словах пульсируют счастье, боль, разочарование, невозможность сделать выбор между долгом и чувством. Как и Софью Толстую, Анну терзают ревность и сомнения, она пытается найти выход, но оказывается в окружении бездушных манекенов - Каренина Валерия Брыксина и Вронского Евгения Власова. Один просит доказательства любви, другой пытается завладеть ее душой, и оба требуют жертвы. Когда Вронский бросит в воздух сверкающие блестки со словами: «Вот это любовь!», они упадут на безжизненное тело Анны. И все вдруг покажется незначительным, не стоящим потерянной жизни.

Впрочем, в «Русском романе» понятия жизни и смерти относительны, и то пространство, в котором находится Софья Андреевна, - где-то между мирами. Появление ее главного врага Черткова, постылой дочери Саши напоминает обрывки воспоминаний, а сцена очистительного молебна от «темных» кажется воспаленными фантазиями больного рассудка. Это постоянное ощущение качелей в постановке Александра Баргмана: герои балансируют на тонкой перекладине между высоким и низким, жестоким и великодушным, вечным и сиюминутным. И у каждого своя правда, свой голос.

Чертков Максима Дмитроченкова личность спорная и неоднозначная, несущая в себе тьму и свет, существующая одновременно в двух плоскостях. В глазах Софьи Андреевны он мелкий бес, сумевший разрушить ее семью и разлучить с мужем. Этот Чертков самоуверен, потому что завладел великим наследием Толстого, а все остальное для него лишь «семейная резня». Вначале он появится с женским кружевным зонтиком - знак того «бабьего», что видит в нем графиня. Ерничает, подыгрывает ее болезненным фантазиям, не стесняется в выражениях и даже напевает подзабытую песенку о Толстом из 1950-х с откровенно издевательским подтекстом по отношению к Софье Андреевне. А потом мы увидим совсем другого человека - уставшего от ненужной вражды, понимающего как никто другой феномен Толстого, готового пожертвовать всем. Для Черткова он «мудрец величайший, отец всего человечества», а это уже философские категории, надмирные.

К 80-летию Толстого, за два года до смерти писателя, Александр Блок написал статью «Солнце над Россией». В ней есть такие строки: «...всё ничего, всё еще просто и не страшно сравнительно, пока жив Лев Николаевич Толстой. Ведь гений одним бытием своим как бы указывает, что есть какие-то твердыни, гранитные устои: точно на плечах своих держит и радостью своею поит и питает свою страну и свой народ... Пока Толстой жив, идет по борозде за плугом, за своей белой лошадкой, еще росисто утро, свежо, нестрашно, упыри дремлют, и слава Богу. Толстой идет - ведь это солнце идет». И еще хочется вспомнить слова друга и последователя Толстого Леонида Дмитриевича Урусова в адрес семьи писателя: «...вы все в его лучах живете и не цените это!».

В финале спектакля семья Толстых собирается за обеденным столом, все смеются и шутят. Вместе с ними счастливая Агафья Михайловна. Лев Львович, уже не терзаемый обидами, имитирует басовитый голос отца: «Как это странно, что сошлись две крайности - Софья Андреевна и я». И нет здесь ничего обидного, только радость. И страх Софьи Толстой, что ее муж придет, окажется напрасным, потому что он уже здесь. Свет софитов до краев наполнит сцену, а потом медленно направится в зрительный зал. И мы все окажемся в его теплых и спасительных лучах.

Фото предоставлены театром

Фотогалерея