Новый регистр / «Сценический роман дома Прозоровых. Георгий Товстоногов в работе над «Тремя сестрами» Антона Чехова». Составитель В.Я. Левиновский

Выпуск №8-248/2022, Книжная полка

Новый регистр / «Сценический роман дома Прозоровых. Георгий Товстоногов в работе над «Тремя сестрами» Антона Чехова». Составитель В.Я. Левиновский

«Сценический роман дома Прозоровых. Георгий Товстоногов в работе над «Тремя сестрами» Антона Чехова». Составитель В.Я. Левиновский. Navona. Москва. 2022


Издательская группа Navona, известная своими книгами о театре - их пока не так и много, но почти все - раритеты, - выпустила в свет сборник «Сценический роман дома Прозоровых. Георгий Товстоногов в работе над «Тремя сестрами» Антона Чехова». На обложке нет имени Владимира Яковлевича Левиновского (1926 - 2022), он скромно поименовал себя составителем, хотя его авторство «романа» безусловно и неопровержимо. Левиновский «составил» книгу так, будто поставил спектакль, что - не удивительно: будучи режиссером по профессии и призванию. Владимир Яковлевич многие годы посвятил писательству, и все, что выходило из-под его пера, привлекало яркой театральностью умного слова, эмоциональной выразительностью, художественной образностью и глубокими смыслами. Так и с новой книгой - о репетициях Георгия Товстоногова пьесы «Три сестры» в Большом драматическом театре: ярко, образно, захватывающе интересно и глубоко. К сожалению, своей новой книги Владимир Левиновский не подержал в руках, не перелистнул ее страницы, пахнущие типографской краской. В конце 2021-го просмотрел верстку в электронном виде, дал добро на печать, а в январе нового года его не стало.

Но осталась летопись одного спектакля - легендарного спектакля, написанная Левиновским. «Исполнен долг, завещанный от Бога».

Вспоминая замечательного режиссера и театрального писателя, журнал републикует статью Сергея Коробкова, предваряющую текст «Сценического романа...» и рассказывающую о том, для кого издание книги стало делом жизни. Большой и прекрасной.


Владимир Яковлевич Левиновский принадлежит к поколению театральных «старателей», на чью долю пришлись великие достижения и горькие лишения века. Художники, проявлявшие себя в разных областях творчества, эту дихотомию столетия отражали в своих сочинениях - кто невольно, кто сознательно - важно, что время бурлило, дышало, беспокоилось в их работах: в литературе, музыке, живописи, зодчестве, на сценических подмостках. Племя Левиновского, сближавшее чувство смятения с бурей и вносившее, по Гёте, «в шум разрозненности жалкой аккорда благозвучье и красу», заводило диалог с обществом о непреходящих ценностях и прозревало в житейском исчислении буден событийные повороты. Равнодушный человек не входил в круг этой борьбы и этих прозрений, но, если попадал туда, неизбежно менялся и соскребал с себя коросты обывателя.

Школой жизни Левиновского, окончившего сначала драматическую студию при Театре драмы в Саратове, затем - там же - филологический факультет университета, потом режиссерский факультет ГИТИСа в Москве, становилась сама история, неизбежно входившая в его постановочные опусы и исподволь нагружавшая их опытом жизни, выставлявшей одно препятствие за другим. Левиновский рано научился их преодолевать и различать существенное поверх выставляемых барьеров.

Ничтожный конфликт, возникший, когда режиссерский дар Левиновского вошел в зенит, когда он заговорил со сцены Саратовского оперного театра внятно и убежденно, собрал единомышленников, настроил зрительный зал, выработал художественный стиль, с высоты прожитого видится конфликтом типовым, идеологическим, малодушно-обывательским. Кто-то из власть предержащих испугался смелости режиссера, его гражданской активности и художнической воли, и он тут же очутился «за бортом», не у дел, без арены, где можно ораторствовать, и без зрителя, который хочет ему внимать. Сколько таких случаев, спрятанных и не спрятанных в истории советского театра, вопиет незажившими ранами, закрытыми спектаклями, покалеченными судьбами, мы теперь знаем: все тайное когда-нибудь становится явным.

Парадокс, но Владимир Левиновский, лишившийся театра и уязвленный предательством, поселившим в его тонкой артистической душе ноющую боль, не видится человеком обделенным, тем более - несостоявшимся. Умение выживать в пору его человеческого и творческого взросления равнялось понятию жить, с усвоенной этой грамотой было сложно растеряться, отчаяться, тем более - пропасть. Неприютность у сильных людей рождает азарт, волнует кровь, закаляет.

Вынужденный уход из Саратовской оперы в 1963 году открывает в судьбе Левиновского (ему - 37) едва ли ни главную страницу: Ленинград, стажировка у Георгия Александровича Товстоногова. В Большом драматическом театре имени Максима Горького саратовский изгой оказывается по рекомендации Бориса Александровича Покровского, у которого учился в Москве. Тот, однокурсник и товарищ Товстоногова, выписывает несломленному волгарю визу на художественный Олимп. Пройдя «таможню», Левиновский оказывается там не обыкновенным зрителем-наблюдателем, не прислужником, но активным действующим лицом: мэтр питерской сцены назначает его своим ассистентом на постановку пьесы А.П. Чехова «Три сестры».

Нужды нет, что после двух лет работы в БДТ в судьбе счастливца образуется новый вираж, и министерский циркуляр забрасывает того, кто вкусил сласть родных волжских просторов и Невского Парадиза, в далекий Магадан, где все начинается заново. Без малого десять лет он будет строить «свой» театр - музыкально-драматический - на краю света. Выпускать премьеру за премьерой, сплошь - о радости, не о печали, проросшей в колымском крае: Оффенбах, Кальман, Легар, Штраус, Лоу, Фримль - в оперетте, «Ханума» и «Трехгрошовая опера», «Божественная комедия» и «Белая ночь» - в драме, около 40 спектаклей.

В магаданском «празднике» Владимира Левиновского встрепенулись и расцвели вальсирующая Вена и канканирующий Париж, шумный Авлабар и ночные кварталы Лондона. И даже - революционный Петроград с убегающим в женском платье Керенским и надрывными цыганскими переборами героини Дарьи Ланской. Праздник, однако, не казался ни наивным, ни безоглядным: на блеск фейерверков, устроенных Левиновским на охотских берегах, нет-нет да накатывали густые тени Дальстроя и Севвостлага. В Магадане он не перестал быть счастливцем, избранником судьбы, по случаю - но какому! - научившимся у великого режиссера находить отпечатки текущей жизни в канонических текстах и тем самым открывать зрителю их классическую глубину.

И дальше, когда Владимир Левиновский начал писать статьи, монографии, книги - о композиторе и музыковеде-философе Борисе Асафьеве, учителе и режиссере Борисе Покровском, дирижере Александре Павлове-Арбенине, о балете, наконец, - на мелованных страницах за рядами букв просвечивал и ощущался дух этих двух счастливых лет его, Левиновского, биографии, дух сочинительства нового текста на основе опыта и знаний, времени и обстоятельств, сжатой и не потерянной в рамках текущего дня истории. То, чему научил Товстоногов.

Книга «Сценический роман Дома Прозоровых» не могла не родиться на свет, хотя обстоятельства то и дело препятствовали воплощению давнего замысла Владимира Яковлевича и его коллеги - критика Валентины Федоровны Рыжовой. Более того: роман о работе Товстоногова над «Тремя сестрами» должен был стать и стал главным делом Левиновского, его театральными святцами, его главным спектаклем, хоть и поставленным на бумаге. Но - как на сцене.

Таким и воспринимается: с завязкой (публикацией материала В.Ф. Рыжовой о постановке Товстоногова), кульминацией (восхитительной диалоговой записью - Дневником репетиций от их начала 12 октября 1964 года до премьеры 25 января 1965-го), развязкой (воспоминаниями современников и отзывами критиков, или - как их справедливо называет Владимир Яковлевич - театральных писателей, о программном в истории отечественной чеховианы спектакле Георгия Александровича Товстоногова).

Об испытаниях на пути публикации, а они заняли значительное время, никак не повредившее убежденности автора в том, что книгу о важных в профессии театральных уроках он должен обязательно сделать, Владимир Яковлевич рассказывает довольно подробно, и сам рассказ «ложится» в добавочную по смыслу к основному сюжету линию о художнических и гражданских взглядах повествователя.

Однако библиофил, а тем более театровед, рассматривая первую обложку с начертанным на ней названием, или последнюю с помещенным на нее эскизом четвертого акта, выполненным Софьей Юнович, может задаться вопросом: зачем еще один труд о Товстоногове с «Тремя сестрами», вошедшими в список легендарных спектаклей ХХ века, если не столь давно вслед за помещенными в старые сборники и альманахи конспектами о них выпущена небольшая по формату книжица Нелли Пляцковской с похожим названием - «Г.А. Товстоногов репетирует "Три сестры" А.П. Чехова» (С. Петербург: Балтийские сезоны, 2019). Не наступают ли «близнецы» на след друг другу, не дублирует ли Левиновский то, что расшифровала, пользуясь магнитной записью репетиций, многолетняя сотрудница Ленинградского музея театрального и музыкального искусства, поместив на страницы своего издания редкие комментарии? Нет. Отнюдь.

Двести с небольшим страниц от Пляцковской, где сведены в ряд встречи режиссера с актерами, где голос первого проакцентирован мощно, а речи других притушены и взяты подверсткой, всего лишь - стенограмма, дающая представление о том, как всё происходило, но представление, конечно, не полное - какое вышло, осталось - без штрихов и деталей - на несбоящей ленте самописца. Там, впрочем, много интересного, прежде всего - декларации автора спектакля и его указания исполнителям, чьи голоса, однако, остаются втуне. Но - признаем - и по воркующему баритону Товстоногова понятно: что, как и зачем.

У Левиновского, кто, в отличие от Пляцковской не безмолвный наблюдатель, но непосредственный участник и со-участник самого постановочного периода, начатого девятью днями одного года (столько длился застольный период), взгляд на предмет - авторский, заинтересованный, не сторонний. Так и видишь, как он, вооружившись блокнотом и очиненными карандашами, отрываясь от письма и к нему возвращаясь, фиксируют не одни слова, не только выражаемые Товстоноговым задачи и ответные ему реплики актеров, примеряющих на себя найденное, как «свое» или «чужое», но и сам процесс рождения роли, образа, спектакля. Дневник Левиновского, лишь иногда повторяющий документальную расшифровку Пляцковской, - текст поэтический, волнующий сопричастностью («здесь и теперь») автора к тому, что происходило в режиссерско-актерских поисках. В нем открываются таинства обретения смыслов, звучаний, интонаций, создания атмосферы - всего, что на глазах образует мир нового Чехова - от октября 1964 до января 1965-го.

Ради этого Владимир Яковлевич Левиновский и собирает свою книгу, свой «роман», скромно именуя себя автором-составителем, коль скоро под обложкой читатель может найти и высказывания самого Товстоногова, и аккомпанирующие им заметки театроведов, критиков, и отклики актеров, и ненавязчиво поданные размышления самого автора, названные «Сквозная тема», «Дневник...», «Рядом с Товстоноговым». Вот тут, в них - опора, фундамент «Сценического романа Дома Прозоровых»: ярко, страстно, захватывающе интересно и глубоко.

Без этой опоры текст, пускай и щедро снабженный в отличие от книги Пляцковской прицельными комментариями, остался бы нейтральным, документальным, может быть - сухим. Окруженный же «хором» наблюдателей, свидетелей, самих участников, он обретает поистине романический объем. Записи становятся книгой, составитель - автором романа. Как знать, останутся ли в печатной версии рукописи Владимира Левиновского следы его эмоциональной увлеченности, неистовой страстности, покоряющей как стилем автора, которому и самому скоро век, а сейчас, на пороге издания - 95. Наверняка, при корректуре уйдут «сдвоенные» эпитеты, лишние знаки пунктуации - восклицательные, вопросительные, «размыслительные». Филологи утверждают, что чрезмерное использование многоточий в конце предложений свидетельствуют о том, что автор тушуется, мешкает, не может четко и изъяснительно выразить мысль. Любой автор, но не Левиновский. Многоточия его - что в «Дневнике репетиций», что в главе «Рядом с Товстоноговым» - художественные метки, понятные вполне и волнующие многосторонне. В «Дневнике...» они рождают, длят атмосферу творчества, передают сам процесс погружения Товстоногова и актеров в мир Чехова и его персонажей, намекают на устанавливаемую связь между автором-драматургом, автором-постановщиком и авторами-исполнителями, свидетельствуют о недомолвках, поисках, колебаниях в ходе приближения к тем смыслам, которые виделись актуальными в 1960-х, когда голос «Современника» (1956) уже звучал контрапунктом МХАТу и его эпигонам, а Анатолий Эфрос еще не поставил свои легендарные «Чайку» в Театре имени Ленинского комсомола (1966) и «Трех сестер» в Театре на Малой Бронной (1967), но - поставит после Товстоногова не случайно. Многоточия Левиновского - это жизнь Театра, преемственность тем, идей и открытий, волнений и сопряжений.

Сочиняя театральный роман, его автор невольно заставляет обо всем этом думать: об атмосфере времени, об эпохе оттепели и наступлении в ней запретов, о нестираемых следах истории, об актерах - Зинаиде Шарко, Эмме Поповой, Татьяне Дорониной, Олеге Басилашвили, Владиславе Стржельчике, Ефиме Копеляне, Кирилле Лаврове, Сергее Юрском (какие же они гиганты, интеллектуалы, мыслители: обитатели-создатели художественной Мекки на Фонтанке!). О «втором тексте», без коего невозможно играть-читать Чехова; о смыслах бытия и бесконечного движения по направлению к ним, наконец.

В одной из первых, если ни в первой о театре пьесе «Версальский экспромт» драматург Мольер выводит в качестве персонажей артистов своей труппы. Среди них и тот, кого опишет спустя века Михаил Булгаков в романе «Жизнь господина де Мольера» и пьесе «Кабала святош» - Шарль Варле Лагранж. Будучи актером, он вел так называемый реестр или регистр, проще сказать - дневниковую летопись труппы Мольера, когда та после скитаний в провинции оказалась в Париже и получила из благосклонности Короля возможность играть на столичных подмостках. Благодаря Лагранжу потомки смогли составить представление и о Мольере, и о труппе его «Блистательного театра», дебютировавшего в Лувре и получившего прописку на берегах Сены, и о славной эпохе театрального классицизма - тоже.

Владимир Левиновский, публикуя датированный 1964-1965 гг. «Дневник репетиций спектакля "Три сестры"» и сопровождая его блистательным аккомпанементом, включающим комментарии, пояснения и оценки, отзывы и отклики очевидцев премьеры, продолжает начатое актером-подвижником французского театра второй половины XVII века. Ведет реестр артиста, режиссера, филолога, музыканта, философа, писателя.

Его «Новый регистр» - настоящее произведение искусства.

Фотогалерея