Опасная профессия Александра Калягина

Выпуск №9-249/2022, Лица

Сколько чужих жизней проживает артист, помимо своей собственной? Кто-то - десятки, а кто-то и пару сотен. И в каждую вложена частица собственной души, энергии, таланта. Но что в итоге остается актеру для его жизни, для той ее части, которая не связана с профессией? Каждый раз на закрытии Международной летней школы СТД в Звенигороде кто-нибудь из «школяров» обязательно обращается к Александру Александровичу: «Пожелайте нам что-нибудь на счастье!» И слышит в ответ примерно следующее: «Я мог бы пожелать вам много интересной работы, но в нашей профессии - жестокой и опасной - не это главное. Можно сыграть сотню ролей, добиться признания и даже славы, но потерять самое главное - себя. А если удача о тебе забывает, и забывает надолго, потерять себя еще легче. И поэтому я желаю вам оставаться собой, независимо от того, в какую полосу вступит ваша жизнь».

Как правило, им, молодым и рьяным, для которых путь в профессии только начинается, кажется, что Калягин лукавит, что есть у него какой-то особый секрет, который он просто не хочет открывать. У Калягина на этот счет есть своя теория. Его путь в профессию был достаточно извилист и сбиться с него он мог не один раз, но судьба снова и снова подавала ему знаки, нужно было их вовремя заметить, не пройти мимо. И ему это удавалось. Кто-то, покинув театральное «место силы» под Звенигородом, вскоре забудет его напутствие - не подхватит камешек, брошенный ему судьбой. Но тому, кто его запомнит, оно рано или поздно сослужит добрую службу.

Каким был первый сигнал, посланный самому Калягину, он и сам точно не знает. Возможно, это был домашний кукольный театр, который они вместе с мамой, Юлией Мироновной, мастерили из картона и лоскутков. Раздвигая крошечный занавес из обрезка старой шторы, маленький Саша чувствовал себя повелителем пространства, открывавшегося перед ним. А может быть, таким знаком стал первый фильм с Чаплиным, который он смотрел, спрятавшись после отбоя под диван в красном уголке пионерского лагеря. Смотрел, буквально не дыша. Не только от восхищения тем, что происходило на экране, но и из опасения, что его обнаружат пионервожатые, сидевшие на этом самом диване: «Я не смеялся. Слишком сильным было потрясение от виденного. Я ничего не понимал, но подражать уже хотел. Хотел быть таким, как Чарли. Чаплин впечатался в душу на всю жизнь».

А спустя еще какое-то время он увидел миниатюры Аркадия Райкина, и желание стать артистом стало еще сильнее. У кого просить совета, как не у своего кумира? Тринадцатилетний Саша пишет Аркадию Исааковичу письмо, и тот находит время ответить неизвестному московскому школьнику, что главным в этой непредсказуемой профессии является даже не талант, а труд - без него любой талант будет лишь мертвым грузом. Но мама, одна растившая сына, мечтала о том, что он получит настоящую мужскую профессию и, поскольку с учебой в школе дела шли все хуже, предложила Саше пойти в медучилище. «Я сразу стал взрослым, - вспоминает Александр Александрович. - Отныне я за все отвечал сам - за учебу, за отношения со сверстниками, за выбор, который сделал. Бунтующий мальчик, обласканный близкими, выросший в зефире, столкнулся с реальным несчастьем людей. Перевязки, процедуры, переполненные палаты, койки в коридорах. Но после всего этого я мчался в Дом культуры медработников на занятия в Студии художественного слова. Я понимал, что это - мое. И мамины предостережения были напрасны.

На экзамене в Щукинском училище я читал рассказ Чехова «Мальчики» и от волнения первую фразу выкрикнул так громко, что приемная комиссия - Захава, Орочко, Мансурова - встрепенулась, оторвалась от своих бумаг и удивленно посмотрела на возмутителя спокойствия. Как любой щукинец, Калягин мечтал о Вахтанговском театре, интуитивно понимая, что бурная игровая стихия, яркие краски, острые характеры - это тот водоворот, в котором он чувствовал себя как рыба в воде. Но судьба распорядилась иначе, приведя его в Театр драмы и комедии на Таганке, куда только что пришел Юрий Любимов. Четыре спектакля за два сезона, главная роль в «Жизни Галилея» Брехта - живи и радуйся, поймав удачу за хвост. Но молодой актер все острее понимал, что не совпадает с Таганкой по «группе крови». И Калягин уходит в Театр им. М.Н. Ермоловой, переживавший далеко не самый светлый период своей истории.

Со стороны казалось, что это прыжок в никуда. Но в этой бездне перед ним слабой искоркой маячил спектакль, который, как потом окажется, и станет точкой отсчета его творческой биографии. Режиссер Юна Вертман пригласила его на роль Поприщина в «Записках сумасшедшего». Традиционно эту роль играли актеры как минимум среднего возраста, наделяя персонажа некой предысторией, а тут перед зрителем представал совсем молодой человек, которого жизнь раздавила до того, как он успел изведать хоть малую толику ее радостей. Поприщиным актер откроет галерею блистательных гоголевских персонажей, среди которых будут Ихарев и Утешительный в «Игроках» Романа Виктюка и Сергея Юрского, Чичиков в «Мертвых душах», экранизированных Михаилом Швейцером, Кочкарёв в «Женитьбе», поставленной Романом Козаком.

И наконец, Хлестаков в спектакле «Ревизор. Версия» Роберта Стуруа - случай уникальный в истории театра. «Гоголь - абсолютно мой автор, - признается Калягин. - Ну, кто еще мог так точно соединять мистическую загадочность с филигранной точности психологизмом? Кто лучше него мог довести откровенный абсурд до абсолютной правдивости? Ну не абсурд ли в моем возрасте играть Хлестакова - роль, о которой я мечтал в 25 лет? Может, и не абсурд. Это как посмотреть. Сами подумайте - как все эти прожженные проходимцы могли принять вот эту пигалицу за ревизора? Не все так просто с Николаем Васильевичем».

Как сложилась бы судьба Калягина в Ермоловском, можно только гадать. Начиналось все тоже достаточно оптимистично - Джим в «Стеклянном зверинце» Теннесси Уильямса, Ислаев в «Месяце в деревне», но, когда в 1970-м Олег Ефремов позвал его в «Современник», судьба снова заложила крутой вираж, траектория которого привела артиста к порогу МХАТа. Наверное, только тогда Юлия Мироновна и вздохнула, наконец, спокойно. Для ее поколения не было в стране театра выше. Отныне она могла гордиться сыном. К тому времени она уже была очень больна, рецензию на спектакль «Старый новый год» Юлия Мироновна держала под подушкой своей больничной койки.

Как известно, сближения бывают странными. Именно мхатовская сцена подарила Калягину встречу с Анатолием Васильевичем Эфросом. Сам актер считает, что Эфрос был необходим ему как воздух. Поработать с ним Александр Александрович мечтал со студенческих лет, когда ходил на открытые репетиции Эфроса в Центральном детском театре. Мечта сбылась самым неожиданным образом. «Вдруг в один прекрасный день, - вспоминал потом Анатолий Васильевич, - мне стало казаться, что Калягин может сыграть все: и Гамлета, и Федю Протасова, и Оргона... Он умеет что-то сказать так незаметно, что эта незаметность одновременно почему-то выпукла. Выходит на сцену даже несколько мрачноватым, потом вдруг повернется и что-то вкрадчиво скажет, и неожиданно становится легким-легким, как надувной шарик. Молниеносный, легкий...»

Калягин сыграет и Оргона, и Протасова, причем сам Александр Александрович считал «Живой труп» одним из главных спектаклей в своей жизни несмотря на то, что далеко не все приняли постановку - слишком иноприроден был Калягин устоявшемуся мифу, в течение десятилетий окружавшему этого толстовского персонажа. А на пути к Гамлету он сделает только первые шаги, но жалеть о несыгранном не станет: «Наверное, так и надо было: не сыграть эту роль, а испытать счастье тех репетиций. А репетиции с Эфросом были для меня именно счастьем. Бывает, что мужчина встречает женщину и говорит: я вас ждал всю жизнь! Так у меня было с Эфросом. В моем отношении к нему была влюбленность, я бы сказал больше, влюбленность раба, готового исполнить любое требование».

Калягин - актер вне амплуа, умеющий быть разным и в то же время узнаваемым. Он словно играет со зрителем в кошки-мышки, заставляя его азартно угадывать, кем «обернется» до боли знакомый артист в следующей роли. На той, оборотной стороне, будут Мастер в «Сталеварах» по пьесе Геннадия Бокарева, Леня Шиндин в «Мы, нижеподписавшиеся» Александра Гельмана и, конечно же, Ленин в «Так победим!» Михаила Шатрова. От этой роли он отказывался долго и упорно, понимая, что, раз сыграв вождя мирового пролетариата, он на веки вечные попадет в обойму актеров, обреченных играть исключительно положительных героев. Ефремов, зная, что силой эту «цитадель» не взять, пошел на хитрость: «Начинай репетировать. Не понравится - уйдешь». Ловушка захлопнулась. Калягину всегда интересно уходить в недра персонажа, которого ему предстоит играть, а уж в данном случае было копать-не перекопать.

Может быть, именно в награду за осознанный риск судьба в дальнейшем избавила его от ярма неотменяемой положительной героичности.

Мечта о своем театре появилась у Калягина, когда МХАТ постепенно начал, что называется, входить в штопор, спровоцированный расколом труппы. Но театр невозможно создать из ничего. К педагогике у Александра Александровича отношение двойственное: с одной стороны - максимально ответственное, с другой - ироничное, поскольку юная поросль очень быстро приводит своего наставника к мысли, что относиться к себе слишком серьезно - смешно. Главное, чему Калягин пытался научить своих студентов, было умение использовать открывающиеся возможности, какими бы призрачными они не казались на первый взгляд. Неудивительно, что «строительным материалом» для театра послужил курс, который он вел в Школе-студии МХАТ - к моменту выпуска ребята поняли, что не хотят расставаться и ради этого готовы на любые лишения. Название для молодого театра родилось как бы само собой: жизнь, как и театр, бесконечна, она не заканчивается с твоим уходом. Et cetera, et cetera, et cetera...

Если актер создает свой театр, значит, ему это для чего-нибудь нужно. Для Калягина театр - пространство превращений всего во всё, где можно свободно распоряжаться законами бытия, законами времени и судьбами кем-то когда-то придуманных персонажей. Он превратил «Et Сetera» в лабораторию по изучению душевной анатомии человека. Эксперименты, которые он ставит над зрителями, своими актерами, над самим собой, имеют, похоже, единственную цель: понять, где произошел тот фатальный сбой программы, превративший божье творение в монстра, вознамерившегося уничтожить всё живое, включая самого себя и свою маленькую планету. Эксперимент - дело опасное, и по определению не гарантирующее успеха. Но значит ли это, что его не стоит проводить?

Фотогалерея