Санкт-Петербург

Выпуск №1-121/2009, В России

Санкт-Петербург

 

В новом театральном сезоне театр-фестиваль «Балтийский дом» будет регулярно играть скандальную премьеру «Дрозд черный», выпущенную под занавес сезона прошлого и сначала обозначенную как проект разовый, экспериментальный (см. «СБ, 10» № 10-120, рубрика «Фестивали»). Однако после представления постановки городу, ее было решено сделать репертуарной. Сыгранная всего несколько раз, она стала номинантом на самую престижную театральную премию Петербурга «Золотой софит» сразу в двух номинациях: «Лучший ансамбль» и «Лучший спектакль малой формы». «Дрозд черный» создан благодаря совместным усилиям Русского драматического театра Литвы (Вильнюс), театра-фестиваля «Балтийский дом» (Санкт-Петербург) и «Аудронис Люга продакшн» (Вильнюс). Его постановщик – литовский режиссер, художественный руководитель Русского драматического театра Литвы Йонас Вайткус.

Вся творческая биография Вайткуса связана с арт-скандалами. Он, как никто другой, на поле сильнейшей литовской режиссуры всегда истово сражался с обыденностью, с проявлением худших человеческих черт характера, спровоцированных социумом. Во всех своих интервью – и двадцатилетней давности, и современных - мэтр утверждал и продолжает настаивать на том, что театр – это своего рода очистительное сооружение, фильтр, попав в который и пройдя очистку, человек должен стать лучше и прекраснее. В первую очередь – душой.

Как художник Вайткус всегда был по определению против власти, рамок, цензуры. За это ему не раз приходилось брать удар на себя и покидать те места, в которых благодаря его руководству совершилась творческая революция. Так было в каунасском театре, откуда на пике славы Вайткус ушел после 13 отданных ему лет, в Национальном театре Вильнюса, в шауляйском театре… Йонас Вайткус глубоко убежден, что любая власть – против человека и его свободы. В первую очередь – свободы мысли.

Вопрос о свободе, о рамках дозволенного – полемичен, однако Йонас Вайткус готов к дискуссии. По-другому с темой, которую он выбрал на этот раз для своего сценического исследования (запретная любовь сорокалетнего мужчины и двенадцатилетней девочки), быть не может.

Пьесу «Дрозд черный» написал шотландец Дэвид Харроуэр. Автор на сегодняшний день очень модный на Западе и, как водится, абсолютно не ведомый отечественному зрителю, к которому по привычке хочется отнести и публику наших ближайших соседей – прибалтов. У Вайткуса есть «литовский» вариант этого спектакля, где партнершей Владаса Багдонаса выступает другая актриса, литовка. В российской редакции Уна – молодая актриса Дарья Степанова, знакомая петербуржцам по роли в другой ко-продукции «Балтдома», с итальянским театром Occupazioni Farsesche (Флоренция), спектакле «Золотой человек. История одного отца и тысячи сыновей». Но ни жителям маленькой прибалтийской страны, ни россиянам, в частности, петербуржцам, до этой премьеры имя Харроуэра ни о чем не говорило.

Тексты этого шотландца можно сравнить с не менее «забойными», жесткими до жестокости текстами другого современного драматурга, ирландца Мартина Макдонаха, который, волею судеб, в России последних театральных сезонов стал очень популярным. Двух этих «правдорубов», любителей шокотерапии, роднит не просто трезвый взгляд на мир, людей и себя в нем. Их роднит безаппеляционность и откровенность на грани вопиющей порнографии. Чувство стыда им явно не ведомо. Оба этих «бравых молодца» не стесняются в выражениях, не смущаются возрастом читателей (потенциально – зрителей) и не боятся ничего. «Дрозд черный» - история о том, как много лет назад сорокалетний Рэй (Владас Багдонас) соблазнил двенадцатилетнюю Уну (Дарья Степанова), дочь своего друга. Это стало известно родителям, его посадили за растление малолетней, а девочка продолжала расти с мыслями о своем первом мужчине. Действие пьесы начинается «сегодня», когда в пустой офис, где работает Рэй, спустя 15 лет является уже молодая женщина Уна. И начинается повторная история их взаимоотношений. Она тянется к нему. Он же сторонится ее как чумы, боится своего прошлого, которое догоняет. Стыдится его, не хочет повтора страшных последствий его поступка. Казалось бы, что могло привлечь в этой истории такого артиста, как Владас Багдонас, одного из любимых актеров Эймунтаса Някрошюса, доброго гения этого режиссера? Мы помним его в ролях художника Пиросмани из някрошюсовского спектакля «Пиросмани, Пиросмани», его несчастного в своей страсти Отелло, его раздираемого на части эмоциями, с которыми простому человеку совладать не под силу, Фауста… Все эти герои были сложносочиненные, неоднозначные и, если разобраться, далеко не благодетельные. Однако внутренний свет самого Багдонаса, его человеческая цельность, порядочность, приподнимали всех этих простых смертных и грешных «человеков» до уровня чистой трагедии. И не было сложно простить убийство Отелло, совращение Фаусту… Сам актер следом за своим режиссером, Някрошюсом, признавал этих героев скорее жертвами, чем виновными.

С «Дроздом черным» дело обстоит иначе. Эта пьеса вводит в замешательство. Харроуэр начинает играть с самого начала, с названия. Turdus merula, или дрозд черный, - небольшая птица с черным оперением, которая вьет гнезда на земле или невысоких деревьях, и ведет очень скрытный образ жизни. Однако пение ее в лесу всегда отчетливо различимо – так она сладкоголоса. В христианстве черный дрозд символизирует соблазн плоти (прекрасный голос и черные перья). К примеру, к святому Бенедикту в образе черного дрозда являлся сам сатана. Зрителям Рэй является в черном костюме, под которым – снежно-белая рубашка. Уна, девушка с затравленными глазами и со смешно, по-жирафьи вытянутой вперед шеей, носит вызывающе красное платье с глубоким декольте, вначале целомудренно прикрытое мышиного цвета легким плащом. Сценограф Симона Бекштайте помещает актеров в белое-белое, похожее своей стерильностью на морг, пространство. В Литве этот спектакль играют на разных площадках – в подвалах, барах или клубах… В Петербурге же игровое пространство вытянуто в длину (зрители располагаются тут же, на сцене), максимально приближено к публике. Задник – офисные жалюзи. Еще есть три черных стула на колесиках и три черных полиэтиленовых пакета с неизвестным содержимым. Ворвавшаяся в офис Рэя и одновременно в его жизнь спустя годы, Уна распотрошит и эти пакеты, и жизнь своего возлюбленного. И оттуда повалятся горы мусора – корки, исписанная бумага, судимость, совращение, йогуртовые стаканчики, преступление и наказание… Элегантно и немногословно сценограф материализовала то, что было спрятано глубоко в душах героев и между строк пьесы Харроуэра, весь ужас, весь мусор, весь trash.

Спектакль идет без антракта. Многие зрители, не выдержав, покидают зал. Вайткус относится к этому с пониманием: не каждому под силу выдержать столько грязи и так глубоко копнуть свое подсознание. Режиссер настойчиво, даже назойливо ковыряет, подкапывает под основы миропонимания, мировосприятия девяносто девяти процентов людей. Двое на сцене говорят, говорят, говорят… Воскрешают события минувших лет. Это мучительно для них и мучительно для зрителей. Паузы режиссер не делает сознательно. Он не боится, что после антракта зритель не вернется в зал - ему важно довести его до градуса кипения. И это ему удается. Удается (в первую очередь благодаря Владасу Багдонасу) до того расшатать понимание добра и зла, что сидящие в зале верят Рэю, говорящему Уне пятнадцать лет спустя: «Я любил тебя, я бы никогда тебя не бросил». И каждый уже готов поверить, что этот пожилой человек, заточенный как в футляр в свой черный костюм, говорит правду. И его уже жаль до слез. И думаешь: «Да чего, в конце концов, не бывает? Если этот человек не заслуживает света, он заслуживает хотя бы покой».

Однако взгляд падает на геометрию пространства: три стула, три пакета, три стены… Героя – два. Не достает одного угла. В этот момент в двери ночного офиса вбегает малышка, лет 12 на вид. В чем-то похожем на пижаму, с распущенными волосами и надутыми губками. Капризничая, она отталкивает замершую от ужаса Уну, обнимает Рэя и тянет его за собой.

Почти два часа Багдонас и Степанова на разрыв аорты, задыхаясь от собственных человеческих (не актерских) эмоций, тащили эту историю вверх. Пытались убедить и зрителей, и себя, что история, которую они разыгрывают, – о любви. О судьбе, которая издевательски повела себя по отношению к Рэю, о любви, которая стала его ярмом, его проклятием. Вайткусу очевидно не интересна однозначность финала. Он оставляет его открытым. История, заканчивающаяся многоточием, с одной стороны, всегда раздражает (хочется хеппи-энда, ну, или информации о том, что все умерли), с другой – оставляет пространство для фантазии читателя или зрителя. Замолкая, режиссер лишает зрителей нравственных ориентиров.

Есть истории, которые НУЖНО заканчивать. Есть вопросы, на которые НУЖНО отвечать. Это была дочь Рэя или новая пассия?

Вайткус-режиссер обязан был ответить на этот вопрос. «Дрозд черный» - не тот случай, когда интересно рефлексировать: сострадать или ненавидеть?

Фото Юрия Богатырева

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.