"Листки из альбома" / К 150-летию со дня рождения Леонида Витальевича Собинова

Выпуск №10-250/2022, Театральная шкатулка

Просматривая календарь памятных дат этого года, я обратила внимание на 7 июня - день 150-летия великого русского тенора Леонида Витальевича Собинова (1872-1934). И вспомнила об одном из необыкновенных дней жизни, когда мне посчастливилось побывать в собиновском доме, где, казалось, все осталось так же, как при жизни Леонида Витальевича, признанного современниками лучшим исполнителем партии Ленского, блестящим исполнителем царя Берендея, Баяна, Фауста, Ромео, де Грие и других знаменитых партий на сцене Большого театра. Существовала великая триада: Шаляпин - Собинов - Нежданова...

Л.В. Собинов, по воспоминаниям, был человеком необыкновенного обаяния, доброты, а его дом славился своим гостеприимством, где радушно принимали друзей - коллег по Большому театру и знаменитых артистов Художественного театра во главе с К.С. Станиславским, композиторов, художников, музыкантов.

Не помню почему у меня, тогда журналиста «Радио России», возникла идея сделать передачу о собиновском доме. В декабре 1994 года я позвонила дочери певца Светлане Леонидовне, представилась и напросилась в гости. Она просто сказала: «Приходите».

Светлана Леонидовна была актрисой, театральным педагогом, преподавала в ГИТИСе и была главным хранителем собиновского дома, очень много сделав для увековечения памяти любимого отца: Дом-музей в Ярославле, на родине Леонида Витальевича, Собиновский фестиваль в Саратове и многое другое. Ей тогда было уже за семьдесят, но она прекрасно выглядела, была обаятельна, энергична.

Она провела меня в собиновский кабинет, где все сохранилось, как было при его жизни. Все вещи, мебель остались на своих местах: старинные кресла, огромный письменный стол, ноты на рояле, картины на стенах. Известно, что Собинов был любителем живописи. В основном, это были подарки его друзей-художников: портрет Л.В. Собинова работы Константина Коровина, пейзаж известного архитектора Ивана Рерберга, эскиз Матисса, «Парижское кафе» Бориса Григорьева и замечательный портрет красавицы жены Собинова Нины Ивановны Мухиной, матери Светланы Леонидовны. И конечно, масса фотографий великих актеров с дарственными надписями... Глаза разбежались, и дыхание перехватило от всего этого богатства. «Сегодня мы не будем подробно рассматривать все достопримечательности кабинета, это и десятка передач не хватит», - сказала Светлана Леонидовна. Она решила познакомить наших слушателей со своим детским альбомом. На каждой странице этого альбома автографы известных артистов, писателей, композиторов, их дружеские пожелания, напутствия, поздравления с праздниками маленькой девочке, которую обожали родители и все их друзья. Светлана Леонидовна как будто впустила в свое детство, в домашнюю, семейную жизнь, дала возможность представить себе, как дружно и весело жили выдающиеся люди искусства, какими блестящими, остроумными, сердечными они были, как радовались успехам друг друга, собираясь в этом гостеприимном доме, где тон задавал сам хозяин.

В передаче звучали записи Л.В. Собинова, его партнеров со старинных пластинок из фонотеки Бахрушинского музея. Кстати, основатель музея Алексей Александрович Бахрушин тоже был другом семьи, и в альбоме есть и его автограф: «Помни, что отец и мать не просто твои родители. Это люди, которые принадлежат искусству. Так что не бросай ни одной бумажки».

Светлана Леонидовна так всю жизнь все «бумажки» складывала и берегла.

«В 1928 году, когда мне было 8 лет, мои родители завели такой альбом «Наши знакомые - Светлане Собиновой, - рассказывала она. - Тут в начале папины стихи.

Снится вещий сон каурке, безмятежный сон без слез.

Раскалилася печурка, и глядит в окно Мороз.

Душно в комнатке. С рассветом улетает снов черед.

Звонче в воздухе нагретом бой часов зовет вперед.

Папочка.1930 г.

А вот очень интересный листок. Я себе с трудом представляю, что была знакома с Медеей Ивановной Фигнер, а ведь на нее с супругом Николаем Николаевичем Фигнером П.И. Чайковский написал «Пиковую даму» (Фигнеры были ведущими солистами Петербургского Мариинского театра. Но была единая дирекция Императорских театров, и они пели и в Большом театре в Москве - М.Р.). И вот нежная такая надпись: «Я не забуду твоих детских фраз, как не забуду твоих милых глаз. Не забывай же ты, что я в душе лелею, что в памяти ты сохранишь Медею». Я ее в памяти сохранила до старости лет...»

- Такой альбом был семейной традицией?

- Я думаю, что нет. Мама начала этот альбом в 1928 году, здесь разные годы на отдельных страницах. Какие-то страницы она брала с собой в поездки. В 1929-м мы были во Франции, свой автограф оставили отец знаменитого американского актера Юла Бриннера, Борис, и вторая жена отца, актриса Художественного театра Екатерина Корнакова. Они приходили поздно вечером, меня не было, но все равно она написала нежные слова: «Маленькой Светланочке. Мы никогда друг друга не знали, но, когда увидимся, я думаю, будем друзьями. Е. Корнакова». Она училась вместе с Ольгой Андровской и Николаем Баталовым во Второй студии МХАТа. Эти люди были очень близки нашему дому. Вот две фотографии - Ольга Николаевна и Николай Петрович. Он, к сожалению, очень скоро ушел после папы... Есть вещи, которые не забываются. В 14 лет потерять любимого отца, это очень трудно (Леонид Витальевич Собинов скоропостижно скончался в Риге 14 октября 1934 года - М.Р. ). Когда это случилось, я сидела в своем углу вместе с дочкой Ольги Николаевны и Николая Петровича и не выходила к людям, которые тут толпились. Вошел Николай Петрович и сказал: «Теперь у меня две дочки, две Светланочки». Их дочка тоже была Светлана. Со Светланой мы до сих пор дружим.

Когда мама начала этот альбом, отец Ольги Николаевны, с которым мой отец дружил еще с Ярославля, написал: «Бережно храни этот альбом. Когда станешь совсем большой, и все тебя будут звать Светлана Леонидовна, ты найдешь в этом альбоме много дорогого и интересного. Старый друг твоего папы и твоей мамы Н. Шульц».

Настоящая фамилия Ольги Николаевны - Шульц. Она взяла псевдоним Андровская, потому что очень рано умер ее любимый старший брат Андрей. Я с ней работала на одном курсе в ГИТИСе, я даже вместе с ней преподавала. Она удивительный была человек. Скромность невероятная. И перед каждой новой ролью она объясняла, что ее она точно не сыграет. Ломаться в нашем доме ей было не надо, она с детства росла здесь, это был ее второй дом. Поэтому она могла поплакаться. Даже с ролью пани Конти она приходила и рыдала, что никогда в жизни ее не сыграет. А это оказалось ее дивным творением, последним приветом (пани Конти - последняя блистательная роль Ольги Андровской в спектакле МХАТа «Соло для часов с боем» О. Заградника. Она была уже очень тяжело больна. А ее партнерами были великие мхатовские старики: Михаил Михайлович Яншин, Марк Исаакович Прудкин, Алексей Николаевич Грибов. - М.Р.).

Папа был очень дружен и со старшим поколением Художественного театра, которые почти все бывали у нас, и со Второй студией. Над нами жил Николай Хмелев, за стенкой моей детской - Марк Прудкин. Однажды он опоздал на репетицию. Его спрашивают: «Марк Исаакович, как Вы могли, Вы такой аккуратный человек?» - «Я не мог уйти, там у Светланы в детской пел Леонид Витальевич. Я заслушался и опоздал на репетицию...» И ему простили.

А это мой ближайший друг Константин Сергеевич Станиславский, который все письма подписывал «дедушка Станиславский». У меня есть его письма, чем я очень горжусь. Одно из них опубликовано, я не помню, какое. Письма все связаны с театром. Он мне, ребенку десятилетнему, пишет о своем театре: «Милая Светланочка, когда мама скажет, что ты была умницей, напиши записочку дедушке Станиславскому, и он пришлет тебе билеты в театр, где играют «Синюю птицу» и «Трех толстяков». Дедушка Станиславский».

На вечере, посвященном разным поколениям Художественного театра, ко мне подошел корреспондент и сказал, что он запутался в моей генеалогической линии: каким образом Станиславский мой дедушка? - Названный дедушка, - ответила я.

А потом я училась в Оперно-драматической студии Станиславского, которую создал Константин Сергеевич. Я поступила на драматическое отделение в год, когда он умер. А на оперном преподавала Надежда Васильевна Нежданова, которая заставляла меня подойти в роялю и спеть хотя бы одну ноту. Моя фамилия меня преследовала. Я боялась издать звук, это было очень страшно. Я тогда вступала в комсомол. Все было очень серьезно. Встреча в райкоме комсомола. Единственное, о чем меня спросили - пою ли я? Это меня просто убило...

Вот эта страница очень интересная. Трудно себе представить, что я была знакома с поэтом Даниилом Радгаузом, на стихи которого писал романсы П.И. Чайковский:

М-ль Собиновой.

Милая девочка, когда Вы будете взрослой и глянете на эту страничку, вспомните встретившегося Вам на пути Вашей жизни печального поэта, слова которого так много пел несравненный тенор земли русской, Ваш папа.

Радгауз.

1930 г. Прага

А это «Лоэнгрин». Антонина Васильевна Нежданова. Вечер 15 февраля 1929 года после прекрасного спектакля. Антонина Васильевна Нежданова - человек, который прошел через всю мою жизнь. Она дружила с моими родителями, бывала у нас после смерти папы. Я ее очень, очень хорошо помню, ее совершенно прелестное отношение к нашей семье. Она была близким другом дома, дружила с мамой и со мной. Кроме благодарности за то, что в жизни встретила такую очаровательную, до старости сохранившую молодость женщину, ничего не могу сказать.

Тут у меня и Николай Семенович Голованов, главный дирижер Большого театра, супруг А.В. Неждановой, листок о том же спектакле «Лоэнгин» с Собиновым и Неждановой...

...Сколько я себя помню, это была традиция - собираться после спектакля. И папа всегда говорил про Антонину Васильевну: «Нежданчик придет домой, ляжет в кроватку и будет пить тепленькое молоко». Это была дежурная фраза. Она всегда держала режим. А потом, когда перестала петь, я помню, пришла к нам в день маминых именин и сказала: «Ниночка, ну пойми, я теперь не должна держать режим, могу ходить в гости!» Она танцевала у нас с Сергеем Коренем, замечательным танцовщиком, испанские танцы в очень уже немолодом возрасте, я это видела. Сколько ей было лет - оставалось тайной для всех. В Большой Советской энциклопедии у одного человека нет даты рождения, у Антонины Васильевны Неждановой.

- Светлана Леонидовна, вы говорите про испанские танцы, это удивительно, судя по фотографиям, Антонина Васильевна была довольно грузная...

- Она была невероятно легкой при ее довольно крупной фигуре, она всегда была такой крупной. Но была настолько легка, что этой грузности не было видно. Это был светлый человек. Она сохранила верность Леониду Витальевичу, партнеру, другу. Они вместе пели «Травиату», «Лоэнгрина», «Искателей жемчуга»... У них очень хорошо сливались голоса. Они любили петь друг с другом. У них были очень нежные дружеские отношения.

- Все, что вы рассказываете о Леониде Витальевиче, о вашем гостеприимном доме, такой образ жизни для теноров - большая редкость. Известно, что они себя берегут, лелеют свой голос...

- Об этом мне трудно судить. Это тот образ жизни, который я застала и который был для меня естественным. У папы был режим. За два дня до спектакля в доме замирала жизнь. Папа садился на три дня на диету. После двух часов дня он уже не ел. Два дня перед спектаклем он не принимал гостей. К спектаклю обязательно готовился. Приходил Николай Николаевич Крамеров, его концертмейстер по Большому театру. Он обязательно что-то проходил с ним. А после спектакля начиналась нормальная жизнь. Мама относилась ко всему героически. Ведь это она сохранила кабинет в том виде, как он был при жизни папы. Этот кабинет перенес все: моих школьных друзей, которые собирались у меня, моих студийных друзей, друзей моей дочери, которые собирались у нас. Теперь я иногда рычу на моих внуков, к которым тоже ходят. Дочка говорит: «Мама, ты вспомни себя и меня!..»

При этом всё сохранили. Кажется, единственный член семьи, кто с особым пиететом относился к собиновскому кабинету, был муж Светланы Леонидовны, известный детский писатель Лев Кассиль. Сколько его ни уговаривали работать в собиновском кабинете, он категорически отказывался. Его рабочий кабинет был в маленькой бывшей детской.

- Папа был человек, очень любивший шутку, острое слово. Он писал смешные стихи, смеялся над самим собой. После Синодала в «Демоне» он писал: «Из всех московских образин, скорей я грузен, чем грузин». Умел всегда ко всему относиться с юмором. Они с Василием Ивановичем Качаловым собирались тут, писали и серьезные, и шутливые стихи.. У меня фотография Василия Ивановича в роли Автора во мхатовском «Воскресенье» с надписью: «Светику привет весенний шлет зам.автора из «Воскресенья» Вас. Качалов».

Этот детский альбом Светланы Леонидовны Собиновой - удивительный документ ушедших времен. Листков в этом альбоме очень много, писали Мария Петровна Лилина, знаменитый александринец Юрий Михайлович Юрьев, композиторы Юрий Шапорин и Михаил Ипполитов-Иванов. А сколько в альбоме было рисунков, стишков, пожеланий, и какие имена!

- «Светику на долгую и добрую память!» Это Дмитрий Алексеевич Смирнов, тенор знаменитый. Он был на десять лет моложе папы и умер через десять лет после папы. Прожили 62 года и тот, и другой. Они были очень дружны. Смирнов пел те же партии, что и папа. Это никак не отражалось на их взаимоотношениях. Они дружили всю жизнь. Он уехал потом и работал в Риге. Когда мы приезжали в Ригу, Дмитрий Алексеевич у нас бывал. Когда я в Риге бывала, заходила на русское кладбище, где он похоронен. Там и мой дед по маминой линии, они из Риги. Мама - двоюродная сестра скульптора Веры Михайловны Мухиной, которая делала памятник папе на Новодевичьем кладбище. Тетя Вера была очень близким человеком.

Собиновский дом всегда славился исконно московским гостеприимством. Как рассказывала Светлана Леонидовна, здесь собирались не только люди поколения Леонида Витальевича, но всегда было много молодежи, артисты Большого театра и МХАТа. Среди верных друзей собиновской семьи и при жизни Леонида Витальевича и после его смерти обязательно были Марк Рейзен, Пантелеймон Норцов, Иван Козловский, Наталья Шпиллер. Их назвала Светлана Леонидовна. Тогда это было молодое поколение.

- Отмечали 50 лет со дня смерти папы в 1984 году. Все эти 50 лет я знала, что существуют люди, которые в память папы будут пробивать лбом стену. Я их умоляла не ехать на кладбище, октябрь месяц, холодно. Я им говорила: «Знаю, что вы любите и цените папу, но если вы заболеете, я себе этого не прощу». Они в ответ: «Не говори глупости. Мы знаем, что мы делаем». Все приехали на кладбище. А Иван Семенович Козловский привез с собой филармонический квартет, который между их выступлениями пел над могилой «Аве Мария»... Потом все приехали к нам домой. У меня было ощущение, что они вдруг помолодели.

Я помню, как они устраивали в Большом зале Консерватории вечер в честь 80-летия папы в 1952 году. Они приходили к маме, хлопотали, хотели, чтобы все было, как должно быть. Папе повезло на молодых друзей и на старых, конечно. Но старые уже ушли, а эти взяли все на себя. Я всегда знала, что есть люди, к которым я могу обратиться. Все, что касается папы, - дело их жизни.

Я сидела в старинном кресле в собиновском кабинете с микрофоном в руках, слушала рассказы Светланы Леонидовны, рассматривала картины, фотографии, даже прикасалась к страницам ее детского альбома, и не могла поверить сама себе, что в Москве существует такой замечательный живой дом, где необыкновенно бережно хранят память о первом теноре России первой трети ХХ века, хозяине этого дома, который с семьей прожил в этой квартире много лет, Леониде Витальевиче Собинове.

- Официально считается, что это мемориальная квартира-музей, находится под охраной государства. Когда приходили к маме и ко мне с просьбой сделать настоящий музей, мама всегда говорила одно: «Если будут веревочки на креслах и нельзя в них сесть, это не будет кабинетом Собинова, это будет, что угодно...» И поэтому, как ни сложно в наше время, это не легко дается моей дочери, содержать в порядке весь этот дом, убирать его с такими потолками четыре с половиной метра. Все это сложно. Я не знаю, что будет, но верю, что дочка Ирина будет все это хранить, чтобы это был живой дом, чтобы сюда приходили люди».

Светлана Леонидовна Собинова-Кассиль умерла в 2002 году.

Фотогалерея