Служить русскому психологическому театру / XII Всероссийский фестиваль «Актеры России — Михаилу Щепкину» (Белгород)

Выпуск №2-252/2022, Фестивали

В Белгороде в двенадцатый раз прошел Всероссийский театральный фестиваль «Актеры России - Михаилу Щепкину». Задумывали его в 1988 году как оммаж великому артисту к 200-летию со дня рождения. На излете 80-х этот фестиваль стал одним из первых региональных театральных смотров такого масштаба. Не так много его «ровесников» смогло с честью пройти сквозь испытания, которые совсем скоро обрушились на отечественный театр. Щепкинскому хватило и запаса прочности, и витальности, чтобы укорениться в XXI веке. Каждые три года Белгородский академический драматический театр имени М.С. Щепкина объединяет людей из разных уголков большой страны, смыслом жизни которых было и остается служение русскому психологическому театру.

Это фундаментальный принцип фестиваля. Экспертный совет не расставляет спектакли-участники внутри некой табели о рангах. На Щепкинском нет первых и непервых мест. Но и всем сестрам по серьгам, как нередко бывает, здесь тоже не раздают. Перед экспертами на каждом спектакле встает очень непростая задача - выявить актерские работы, в наибольшей степени отвечающие требованию корифея русской сцены: «Сцена не любит мертвечины - ей подавай живого человека. Живого не только телом, но и душой, и сердцем». С грустью приходится отметить, что в этот раз не все постановки соответствовали этой высокой планке.

До сих пор фестиваль работал без привлечения экспертов-отборщиков - театры, получившие приглашение или подававшие заявки, сами решали, какой спектакль они привезут. Разумеется, на фестивалях стараются показать лучшее, но определение «лучший» само по себе становится слишком расплывчато с годами. Нужны четкие критерии. За последние десятилетия в некогда едином театральном пространстве образовалось несколько «зон оперативной ответственности»: лабораторно-экспериментальная, постмодернистская (читай - эпатажно-деструктивная), «золотомасочная» (сиречь отвечающая «мировым стандартам»). В каждом из этих подпространств - свои правила игры, и, следовательно, свои представления о «лучшем».

Белгородский фестиваль, храня верность заветам Михаила Щепкина, во главу угла ставит рядового зрителя - зрителя-труженика, отправляющегося в театр после напряженного рабочего дня, выкладывающего за билет свои кровные и желающего получить не только развлечение от забот и проблем, но и пищу для ума, и утешение для души. «Мы живем ради нашей публики, - убежден худрук белгородского театра Виктор Иванович Слободчук. - Не был бы нужен людям театр - ничего бы этого не было, и нам с вами пришлось бы искать себе другое занятие. Но мы не должны забывать, что служим русскому психологическому театру. Театру, который видит свою миссию в воспитании публики, в совершенствовании ее вкуса. И наша задача сделать так, чтобы перед званием "артист" благоговели последующие поколения зрителей».

Белгородская публика щедра, гостеприимна и великодушна. Она не скупится на аплодисменты, как радушный хозяин - на угощение для гостей. Но натренированное ухо профессионального театрального критика всегда определит - вызваны они умело подобранным музыкальным сопровождением, «раскачавшим» зрительный зал, или искренним, беспримесным восторгом перед чудом единения сцены и зала.

Таким чудом - не единственным, но, пожалуй, самым фантастическим - стал «Дом под снос» Центрального академического театра Российской Армии в постановке Андрея Бадулина. Спектакль без преувеличения можно назвать документом эпохи - сюжет вполне в духе времени. Ушлые дети поживились за счет своих стариков-родителей, и теперь двум не первой молодости людям приходится начинать новую жизнь. Документ получился точным и безжалостным, даром что перед нами комедия (пьеса Анатолия Крыма). Слов не хватит, чтобы описать игру Алины Покровской и Сергея Колесникова. Ни одного лишнего жеста, ни одной неверной интонации - все выверено до миллиметра. В какие-то минуты забываешь, что это театр: на сцене дышит подлинная жизнь, смешная и горькая. Когда Сергей Колесников берет в руки баян и Алина Покровская заводит задушевное «На тот большак, на перекресток...», по залу проходит электрический разряд, и люди тихо-тихо, словно боясь спугнуть это хрупкое чудо, начинают подпевать, украдкой смахивая непрошеные слезы. Удивительно ли, что в финале овация не смолкает минут десять? Да что публика! Сам Михаил Семенович, небесный покровитель фестиваля, не пожалел бы для них своих аплодисментов.

Жизнь распорядилась так, что «Дом под снос» армейцам пришлось играть дважды. Спектакль, поставленный еще в 2018 году, входил, если можно так выразиться, во внеконкурсную программу. Однако в самый разгар фестиваля пришло известие о трагической гибели Сергея Пускепалиса, художественного руководителя Ярославского драматического театра имени Федора Волкова. 23 числа его артисты должны были играть спектакль «Страх» по пьесе Александра Афиногенова, но им в этот день пришлось провожать своего лидера в последний путь. Вместо них на сцену во второй раз вышли Алина Покровская и Сергей Колесников, подавая пример актерского братства высочайшей пробы. Замечательные артисты были удостоены дипломов за непревзойденный ансамбль. И если бы регламент давал возможность вручить второй, он был бы за мужество и самоотверженность.

Отсутствие четких критериев отбора спектаклей-участников привело к тому, что на фестивальной афише появились постановки, которые невозможно назвать щепкинскими ни по форме, ни по содержанию, несмотря на то, что сделаны они были по шедеврам русской классики. Мурманский областной драматический театр привез «Маскарад» в постановке Вадима Данцигера. Количество вопросов, на которые невозможно было найти вразумительного ответа, росло и ширилось подобно снежной лавине с первых же минут спектакля. Почему сценография (художник Борис Шлямин), костюмы (Жанна Усачёва) и музыкальное оформление (Вадим Данцигер) стилизованы именно под 30-40-е годы прошлого века? По какому праву слуги, не просто не таясь, а по повелению читают письма, адресованные господам? С какой стати дамы на маскараде так откровенно демонстрируют пониженную социальную ответственность? На каком основании лишен жизни Шприх (Андрей Шпеко)? Почему Арбенин (Владимир Равданович) систематически забывает текст? И, наконец, для чего режиссеру понадобилось превращать Нину (Марина Волкодав) в удачно выскочившую замуж барышню из круга золотой молодежи? Вот эта развязная девица с капризными интонациями - ангел кротости и чистоты? Да, произносит она текст, предписанный автором, но он обретает прямо противоположный смысл. О чем тогда сожалеть Арбенину? Уж не о том ли, что брачный контракт не спас от ловкой кокотки, сумевшей обвести его вокруг пальца? Единственный, кто в спектакле существует по правилам, заданным Лермонтовым, - это Казарин. Как это удается Владимиру Мореву - загадка, но только он и является высоковольтным проводником лермонтовской боли и отчаяния. Диплом «За следование правилам игры» - награда, более чем заслуженная.

Еще более невразумительным получился «Игрок» у Смоленского драматического театра им. А.С. Грибоедова. Режиссер (он же автор инсценировки и сценографии) Виталий Барковский с романом Достоевского явно не справился. Спектакль стал серией визуальных иллюстраций, кое-как сопряженных между собой. Между тем клиповое мышление театральной сцене противопоказано - оно лишает актера возможности передать динамику развития образа. Мало того, мощный текст Достоевского, до предела насыщенный философскими смыслами, буквально перекрывается громовым саунд-треком на немецком языке (музыкальное оформление Сергей Хандрык). Почему на немецком? На том лишь основании, что дело происходит в Рулетенбурге? А если композиция и в самом деле как-то соотносится с происходящим на сцене, то те, кто не знает языка, не могут оценить «глубину» такого решения. Бьет по глазам и беспомощная хореография (балетмейстер Елена Егорова), годящаяся разве что для провинциального ночного клуба, и откровенно вульгарные костюмы (художник Светлана Архипова).

Что остается в этом «Игроке» от Достоевского, кроме невнятно произносимого текста? Немудрено, что ни одной достойной актерской работы экспертному совету обнаружить в этой постановке так и не удалось. Оставалось, как и в предыдущем случае, недоумевать: зачем постановщик взялся за классику, если он не просто ее не чувствует, но она, судя по всему, ему откровенно чужда? Желание языком классики говорить со зрителем о проблемах сегодняшнего дня весьма похвально, но если голос автора не слышен, если его послание практически аннулировано, что делает этот спектакль на таком фестивале как «Актеры России - Михаилу Щепкину»? В России сегодня существует достаточное количество театральных форумов, где такому подходу к классике будут только рады.

А в Белгороде эти постановки казались пришельцами с других планет, заплутавшими в глубинах космоса и по ошибке попавшими не на тот космодром. Чтобы впредь такие пришельцы не сбивались с курса, на дальних подступах к фестивальной орбите должны работать «регулировщики». Фестиваль уже вступил в пору зрелости - 34 года возраст более чем солидный. «Случайные» постановки на афише ему уже как-то не к лицу и не по чину. Слишком высок авторитет.

Русский психологический театр - это всегда о душе, выбирающей между светом и мраком. И выбор этот обычному человеку приходится делать чуть ли не каждый день, совершая, казалось бы, самые простые поступки. Василий Макарович Шукшин обладал уникальным даром показывать будни человеческой души. В этом году на фестивале оказались сразу две постановки по его рассказам - «Обыкновенные чудики» Санкт-Петербургского государственного Молодежного театра на Фонтанке и «Вот так и живем» Самарского академического театра им. М. Горького. Интерес к шукшинской прозе у отечественного театра не ослабевает с годами. Пожалуй, даже усиливается - чем дальше от нас крушение Советского Союза, тем острее мы понимаем, что потеряли, и тем настоятельней в нас потребность навести хоть какие-нибудь мосты через пропасть, отделяющую нас от того времени. И ностальгия - далеко не главная причина. У молодых ей вообще взяться неоткуда. Зато им, выросшим посреди стертых границ между дозволенным и недозволенным, нормой и отклонением, естественным и извращенным, необходимы ориентиры - «что такое хорошо и что такое плохо». Шукшин, писавший «как он слышит», задавал их предельно четко.

Свою постановку худрук Театра на Фонтанке Семен Спивак назвал «Этюды о светлых людях». Свет - теплый, живой и живительный - щедрым потоком льется из каждой новеллы, а их тут - ни много ни мало - целых восемь. Спектакль идет почти пять лет, исполнители - студенты курсов, которыми руководит Семен Яковлевич в РГИСИ, нынешние и уже влившиеся в труппу театра. Такое впечатление, что спектакль растет вместе с ними. И дело тут не только в том, что ребята с возрастом набирают мастерства. Главное в другом - год от года они все яснее понимают своих персонажей. У каждого исполнителя здесь по нескольку ролей и нельзя не восхищаться, как профессионально молодые артисты переключаются с образа на образ, как, не теряя органики, существуют в главных ролях и в массовке. Причем эта массовка - не масса, это палитра характеров и биографий. Продуманных и прочувствованных. В каждом актере, несмотря на молодость, режиссером разбужена память предков: они осознают свое генетическое родство с этими людьми. Они их никогда не видели, но они их понимают, более того - любят. И, что еще важнее, они совершенно точно знают, для чего им нужен этот спектакль. Семен Спивак для каждой своей работы с ювелирной точностью подбирает ансамбль исполнителей. Василина Кириллова, Дарья и Мария Вершинины, Евгения Лыкова, Александра Прохорова, Анастасия Нечаева, Владислав Бургард, Александр Тихановский, Дмитрий Бауман, Руслан Бальбуциев, Гарий Князев, Павел Вересов... Кажется, никого не забыли. «Команда молодости нашей, команда без которой нам не жить» - в формулировке диплома экспертный совет был единодушен.

Самарский режиссер Михаил Лебедев обозначил свой спектакль как «Очень простые непростые истории». Как и питерский, он идет не первый год, но, похоже, что-то за это время успел подрастерять. Поскольку режиссер отдал предпочтение трагическим сюжетам, эти утраты особенно заметны - роковые поступки человек просто так не совершает. Зритель должен понимать мотивы, им двигавшие, - без этого искреннего сопереживания не получится. Но увы, подавляющему большинству персонажей, в первую очередь второстепенных (а все они у Шукшина не случайны, у каждого имеется своя смысловая нагрузка) не хватает личных биографий - они как раз и сливаются в некую толпу, действующую как единый организм. Взять хотя бы шоферов из «Сапожек», не оценивших великодушный поступок товарища или гостей на свадьбе из «Беспалого». Но мотивировок не достает и главным героям. Что, к примеру, заставило Колю (Ярослав Василенко) из рассказа «Жена мужа в Париж провожала» свести счеты с жизнью? Горькое прозрение - никакой любви между ним и Валей (Анастасия Ермилина) никогда и не было, или тоска по осмысленной трудовой жизни, какой он был лишен в городе? Нет ответа...

В пяти из шести новелл актерам практически не удается передать смену состояний: что называется, «в чем вошли - в том и вышли». Получается «картинка», лишь отражающая эпоху, отражающая достаточно точно, но не передающая вибрацию энергий, клокочущих в этих шукшинских героях. Это скорее разыграно, нежели прожито. Исключение составляет только финальная новелла «Верую!», заискрившая сильными чувствами благодаря таланту Владимира Борисова. Его Поп более философ, нежели священнослужитель: «Ты пришел за готовеньким ответом, - укоряет он Максима (Сергей Видрашку), затосковавшего от бессмысленности своей жизни, - а я хочу своим умом дойти. Бог есть, и имя ему - Жизнь. Суровый бог, который предлагает добро и зло вместе. Чем этот забег закончится, я не знаю, но мне интересно бежать со всеми вместе». Вдохновенная работа актера была отмечена дипломом «Верую в театр!» Хочется добавить, что при всей неравнозначности постановок, обе они транслируют в зал бесценное по нынешним временам послание: «Давайте не забывать, что мы - люди!»

Для откровенного разговора о дне сегодняшнем творчество Александра Николаевича Островского - кладезь неисчерпаемый. На нынешнем фестивале «Колумб Замоскворечья» тоже шел «дуплетом»: Луганский драматический театр им. П. Луспекаева представил «Лес», ЦАТРА привел неопровержимые доказательства того, что и сегодня «На всякого мудреца довольно простоты».

Режиссер Сергей Васин не устоял перед соблазном осовременить и без того современное: Гурмыжская (Светлана Стёпкина) явно не табак нюхает, Милонов (Дмитрий Иванов) ведет себя, как «малиновый пиджак» из 90-х. Почему-то сведена к минимуму актерская линия Счастливцева (Евгений Кравцов) и Несчастливцева (Владислав Иванов). Да и вместо текста Островского порой звучит абсолютная отсебятина. Труппа и в самом деле пребывает не в самой лучшей форме, но в данном случае, это не вина ее, а беда - у себя дома она практически не имеет возможности выходить на сцену. Нужно отдать должное мужеству артистов, сохраняющих верность профессии в тех нечеловечески тяжелых условиях, в каких они живут уже не один год. И идеалы русского психологического театра они не предали. Щепкинская школа - фундамент прочный, просто так не разворотить, что наглядно продемонстрировал Сергей Матвиенко, удостоенный за роль Карпа Савельича диплома «За верность традициям русской актерской школы».

Театр Российской Армии в «Мудреце» - это мастерски подобранная коллекция актерских работ тончайшей выделки в обрамлении изящной сценографии и остроумно стилизованных костюмов (художник Мария Вольская). Главной метафорой спектакля режиссер Андрей Бадулин сделал огромный шкаф-секретер, в котором юный мудрец, вознамерившийся добыть себе место в обществе, прячет то, что он на самом деле думает о своих благодетелях. О, сколько же там у него скелетов в этом шкафу. На всякого достанет. И на самодовольного глупца-дядюшку Нила Федосеича (Константин Денискин), и на вульгарно молодящуюся тетушку Клеопатру Львовну (Ольга Богданова), и на обаятельного ретрограда Крутицкого (Сергей Колесников).

Городулин Артема Каминского - эдакий слегка постаревший Глумов. Похоже, в молодости Иван Иваныч сам таким был, да повезло - не попался. Турусина Анастасии Бусыгиной - не занудная старушка-святоша, а красавица-женщина в расцвете, с трудом держащая в узде свой нерастраченный темперамент. Манефа в трактовке Натальи Курсевич - не традиционная мрачная изуверка, а задорная клоунесса, эдакий Труффальдино в юбке, который не может не обманывать. Одного взгляда на маменьку Глумова (Инна Серпокрыл) достаточно, чтобы понять, в кого сыночек уродился. Егор Дмитрич (Дмитрий Ломакин) и впрямь весь в нее - «умен, зол и завистлив». И лицедей отменный к тому же: «Хочу, чтобы моя работа приносила пользу, увеличивала количество добра». И прослезился... В артисте бушует неукротимая стихия сродни той, что питала талант Андрея Миронова. В дипломе, врученном Дмитрию Ломакину, значится: «За тысячу лиц в одном лице».

Хозяева фестиваля представили два спектакля: «Ревизора» в постановке Бориса Морозова и «Катерину Измайлову» Алексея Доронина. К великой комедии Гоголя театр обращается в третий раз, стараясь настроить его оптику точно по фокусу сегодняшнего дня. Впечатление постановка оставляет двойственное. Бориса Морозова, судя по всему, подвела кажущаяся простота текста и ситуаций - он спрятался за комедию масок, адаптировав ее в стиле «а ля рюсс», превратив живых гоголевских персонажей в некие достаточно абстрактные схемы, призванные в максимально карикатурном виде обозначить те или иные пороки.

Ключевой метафорой спектакля Морозов сделал венские стулья - воплощение «теплых мест», которых на всех не хватит. В прологе она работает даже с двойной отдачей. Возникает ощущение, что стулья, с которыми персонажи вальсируют по сцене, - это места в зрительном зале: Городничий (Виталий Бгавин), как заправский режиссер, намерен дать представление, адресованное единственному зрителю, тому самому ревизору. Но увы, изначальный эффект впоследствии начисто стирается несколькими повторами - «представление» уже идет, а зрители все еще стулья перетаскивают, никак не усядутся. Мелочь? Допустим. Но когда мелочи превышают критическую массу, они становятся той соломинкой, что переломила хребет верблюду. Плед «барбери» на кушетке в затрапезном трактире богом забытого провинциального городишки из XIX столетия? Мужской корсет на Хлестакове, надетый поверх кружевной сорочки, а не между нею и нательной рубашкой? Доктор-иностранец, не снимающий цилиндра в помещении? Письмо «другу Тряпичкину», отпечатанное на принтере? Можно продолжить, но, думается, и этого довольно.

Замечательной белгородской труппе тесно в рамках, очерченных режиссером и, как это нередко бывает со спектаклями приглашенных постановщиков, актеры пытаются из них выбраться. В финальном монологе душа Городничего истекает не клюквенным соком, но кровью. Для Виталия Бгавина важно понять, почему такой тертый калач, трех губернаторов пересидевший, так опростоволосился. А дело в том, что королевство стало ему маловато, развернуться негде. Перспективы повышения - нулевые, но так хочется поверить, что мечта может стать явью. Марье Антоновне режиссер не оставил никаких красок кроме одной - несказанного удивления переменой своей участи, но Валерии Ерошенко этого недостаточно - она задается вопросом, верит ли ее героиня в чувства неожиданного поклонника. Вероника Васильева (Анна Андреевна), с трудом пробиваясь через шарж, в который режиссер превратил этот колоритный персонаж, пытается рассказать о том, в какой ужас повергает женщину осознание неотвратимости надвигающейся старости. В этом разгадка уступчивости ее героини. И азарт Хлестакова (Андрей Манохин), погнавшегося за двумя зайцами, становится понятен - ему ведь не столько жена нужна, сколько заботливая матушка, которой он, вероятно, лишился очень рано. К сожалению, создать цельный образ у артиста не получается. Навязанный ему жесткий «балетный рисунок», злоупотребление его отменными пластическими возможностями, не дают ему возможности сосредоточиться на самом важном - на раскрытии характера его героя через взаимоотношения с другими персонажами. И только Виталию Старикову-Осипу удалось не просто раздвинуть рамки образа, но встать в нем в полный рост, поднявшись до вселенского обобщения, как птица-тройка. Что можно было написать в дипломе, предназначенном такому артисту? «Королю сцены за роль слуги».

В отличие от «Ревизора», «Катерина Измайлова» в постановке Алексея Доронина стала несомненной удачей белгородцев. Серьезная работа, продуманная режиссером, тщательно проработанная с каждым из исполнителей, с четкими задачами и внятным посланием, адресованным зрителям. «Леди Макбет Мценского уезда» ставят сегодня часто. Режиссеров, как правило, привлекает в очерке Лескова разложенный буквально «по кадрам» процесс расчеловечивания героини. Распад души фиксируется ими с наслаждением некрофилов. Все остальное им неинтересно. Алексею Доронину в этом материале важно совсем другое. Режиссер с поистине оперным мышлением, тяготеющим к крупным образам, раскладывает на составные части мир лесковских героев, доказывая, что упасть в бездну вслед за Катериной может каждый, если душе его перекроют живительный кислород любви.

Доронин дает возможность всем персонажам рассказать свою историю безлюбия. Цепляется за жалость сердобольной кухарки блаженный Сенька (Дмитрий Евграфов). Разменивает свое одиночество на случайные жаркие ночи сама Аксинья (Юлия Волкова). Дворовые (Андрей Зотов, Сергей Купчичев, Илья Кузьмин), подначивая Сергея (Игорь Ткачёв удостоен за эту работу диплома «Лучшему среди равных») на роман с барыней, мстят удальцу за его везучесть по части женского полу. А Сергей тоску по настоящему чувству топит в пуховых перинах постелей своих хозяек. Борис Тимофеевич (Иван Кириллов) исступленно ненавидит невестку за нелюбовь к сыну и невозможность родить наследника. Зиновий Борисович (Виталий Бгавин) отчаивается высечь хоть искру тепла из заледеневшего сердца молодой жены. А Катерина (Вероника Васильева) хочет любой ценой выдрать из цепких лап неласкового мира хоть малую толику любви, в которой он ей отказывает. Итог этого бесплодного сражения за любовь - пять жертв, пять погубленных душ. Хороший улов для пяти фурий, направляющих трагедию к кровавой развязке (Оксана Катанская, Нина Кранцевич, Татьяна Макарова, Екатерина Максюта, Наталья Чувашова). В программке они поименованы как альтер-эго Катерины, но это скорее квинтет демониц-искусительниц, ведомых демоном старшего чина, принявшем облик Кота (вот где виртуозная пластика Андрея Манохина работает на образ, а не против него).

Роль Катерины - серьезная, зрелая работа Вероники Васильевой, открывающая, будем надеяться, новый период в ее творческой биографии. А в дипломе, предназначенном актрисе, заняла свое место знаменитая строчка Пастернака: «Талант - единственная новость, которая всегда нова».

Дискуссий о том, что и кому должен театр, пожалуй, столько же, сколько длится жизнь самого театра. Еще не так давно хорошим тоном было считать, что никому он ничего не должен, а живет, как ему вздумается, и кому это не по нраву, могут в театр не ходить. Казалось, конца этому безумию не будет, но все кончается в этом мире. И театр постепенно возвращается к своему исконному предназначению - напоминать человеку, кто он есть, возвращать ему утраченную надежду. Двенадцатый белгородский - прекрасное тому доказательство. И тринадцатый фестиваль здесь решили провести не через три, а через два года!..

Фото предоставлены оргкомитетом фестиваля

Фотогалерея