Никита Астахов: "Мой путь - от Владивостока до Москвы"

Выпуск №2-252/2022, Гость редакции

Русский духовный театр «Глас» появился на театральном небосклоне Москвы в самый разгар перестройки, в 1989 году, когда вся передовая интеллигенция страны, желая «скинуть» советский идеологический покров, с радостью отдалась во власть новых демократических преобразований и западных ценностей. Тогда-то и зародился театр со статусом «духовный», который не скрывал своей православной направленности, вызывая в связи с этим много споров. Глас - это древнерусское значение слова «голос». Глас - в душе человека, в чистоте помыслов, в наших корнях. А создатели театра, его художественный руководитель Никита Астахов и директор Татьяна Белевич, выпускники Высшего театрального училища имени М.С. Щепкина, поставили перед собой цель способствовать возрождению православной культуры, православных традиций и гуманистического воспитания публики.

За эти годы создан уникальный репертуар, направленный на духовное возрождение нации. В основе его и классика, и тексты святоотеческой литературы. Здесь идут «Светлое воскресение», «За Русь святую!», «Это сам Христос-малютка», «Раб божий Николай», «Китеж», «Духовные очи», «У Бога всего много», «Великая княгиня Елисавета Феодоровна», «Русский крест» и отдельный цикл спектаклей по русской классике.

Сегодня мы беседуем с заслуженным деятелем искусств РФ Никитой Астаховым, которого знаем как талантливого актера и режиссера, проделавшего огромный жизненный путь, став художественным руководителем уникального театра.

- Я родился во Владивостоке. И мой отец, Сергей Иванович Астахов, и мама работали в местном театре Дальневосточного военного флота. Отец к тому же занимался режиссурой, а мама была совершенно удивительной актрисой в амплуа травести.

- То есть, у тебя чисто театральная семья и, соответственно, театральные корни?

- И я даже хорошо помню театральные звуки из того времени! Например, мать с отцом ездили в концертной бригаде выступать где-то в тюрьме, а меня везли с собой по снегу на салазках, и кричали друг другу: «Ау! Ау!» - поскольку чуть не заблудились в лесу... И когда я через тридцать лет вновь оказался во Владивостоке, от волнения не спал целую ночь, бегал по этим сопкам, где водились огромные бабочки, что-то сильное проснулось в генах, и очень долго я не мог прийти в себя! Там ведь и люди особенные, знающие, что такое холод и суровость местной природы, и что нельзя, например, человека бросать без помощи в дороге...

Когда мне было пять лет, мы переехали в Москву, и так началась моя московская жизнь. Мама работала в областном театре, а папа перешел на партийную работу и руководил театрами в отделе культуры. Мама же была настоящей актрисой, с утра до вечера могла говорить о театре и буквально жила им. Она прекрасно играла мальчишек, и однажды в костюме мальчика подошла к пацанам-беспризорникам и устроила с ними разборку. Ей звезданули по глазу, и она была очень этому рада, так как «признали за свою». Позже она руководила самодеятельностью на заводе, и сама там играла... Да, я рос в актерской среде. У нас дома собирались друзья-актеры, разыгрывая целые домашние спектакли, и это было что-то необыкновенное! Я воспитывался в любви к театру, который еще не очень хорошо понимал, но знал, что он есть, что там своя жизнь со своими тайнами. И эта моя таинственная взволнованность постепенно возрастала...

Когда закончил десятилетку, сразу же пошел поступать в театральный. Проезжал мимо Щепкинского училища и, думаю: дай попробую! Но - не поступил... А у меня есть в характере такая черта: я очень упрямый, и если у меня что-то не получается, то закипает огромная страсть к победе! И на следующий год я пошел сразу во все театральные вузы. Думал и о ВГИКе, но выбрал все же Щепкинское. Я там очень понравился профессору Вениамину Ивановичу Цыганкову, который после первого же тура велел мне приходить сразу на итоговый экзамен. Так я оказался на его курсе. Это был 1961 год. В то время учились в Щепкинском Олег Даль, Виктор Павлов, Инна Чурикова, с которой мы делали смешные этюды о цирке, и вообще репетировали как сумасшедшие, до самого вечера!

- Каким ты тогда был?

- Я был невероятно смешливым в то время. Например, если в цирковом номере на сцене приходилось «сгибать лом» и мои однокурсники в зале хмыкали, я тут же закатывался от смеха, и ничего с собой не мог поделать. Вениамин Иванович говорил мне: «Ты никогда не будешь актером, если не победишь этого своего внутреннего смеха!» - «Я не буду актером?» Выхожу - и снова плыву от смеха. Потом все же научился управлять собой...

А еще после первого курса проходил худсовет, решавший, кого стоит переводить на второй курс, а кого нет. И мой товарищ Гера Сизов спрятался под столом, чтобы все разузнать. И рассказал, что меня хотели отчислять, по причине того, что я делал все по-своему, не так, как мне указывали. Но Вениамин Иванович заступился: «А вы видели, как он слушает, как он внимательно умеет слушать? Он накапливает все, что вы говорите, и потом произойдет большая отдача...»

И тут меня забрали в армию. Я попал в Германию, в танковые войска на три года, был наводчиком и прошел всю танковую школу. Но тем временем умудрился поступить заочно на режиссерские курсы. И это было моим спасением, поскольку во время службы я начал сочинять режиссерские экспликации. И еще организовал там мощную самодеятельность, ставил спектакли с женами офицеров...

После армии поступил уже на второй курс, к народному артисту СССР, профессору Виктору Ивановичу Коршунову, и там же был педагогом народный артист СССР Юрий Мефодиевич Соломин. Я был очень активным, и Коршунов стал привлекать меня к режиссуре, делая своим помощником. А на третьем курсе режиссер Виталий Черменёв привел меня в Театр имени Вл. Маяковского к профессору, народному артисту СССР Андрею Александровичу Гончарову. Когда он знакомился со мной, я от волнения и зажима сел нога на ногу с надменным видом и что-то надменно говорил... После чего Гончаров сказал: «Явно - хам! Но взять его надо!» Так я, учась еще на четвертом курсе, оказался в легендарной Маяковке. Но мне ведь надо было еще учиться! И Гончаров говорил: «Что там какой-то институт, когда ты должен в это время быть у меня на репетиции!» А в институте требовали присутствия! И я, конечно, попал в трудную ситуацию, но ничего, выкрутился и даже сумел ни с кем не разругаться. И после института ввелся в репертуар театра. Играл в «Марии» А. Салынского, а в «Аристократах» Н. Погодина выходил в образе бандюги под бурные аплодисменты зала. Я придумал своему персонажу маленький букетик фиалок: «Ко мне баба приехала из далекой провинции! Мы начинаем с ней новую жизнь!» - так это были просто слезы в зрительном зале! На эту мою сцену все гардеробщики приходили в зал, чтобы всплакнуть. И я понял, что это кое-что значит...

Конечно, я подружился там со многими актерами. А в то время была сильнейшая труппа: Армен Джигарханян, Евгений Леонов (и Гончаров очень расстроился, когда он ушел к Марку Захарову), Татьяна Доронина, Наталья Гундарева, Борис Химичев, Александр Лазарев, Владимир Самойлов, Светлана Мизери, Анатолий Ромашин, Игорь Охлупин - силища! И если они тебя, молодого, брали в компанию, то значит, ты чего-то стоишь. Так приобретался актерский авторитет.

- Ходят легенды о бешеном нраве Андрея Александровича...

- Я очень любил Гончарова. Но мне от него доставалось, он орал на меня будь здоров как. А вот на Джигарханяна - никогда: конечно, тот как клыки свои покажет, так всё... Вообще, у Гончарова были свои запрещенные приемы, которыми он пользовался. Например, вывести актера из нормального человеческого состояния: надо дико взбудоражить его, и тогда он эмоционально может делать открытия, даже для самого себя! У него, например, была масса провокационных оскорбительных слов по отношению и к мужчинам, и к женщинам. Меня он полоскал так: «Что ж ты мне бандюгу никак не можешь сыграть! Кто ты? Ты бездарь! Ты даже матом не умеешь ругаться!» - «Кто? Я не умею матом ругаться?» И вдруг, откуда что взялось, выдаю ему минут на пять такое, чего даже и сам никогда не знал! Он, кстати, был замечательным актером - красивый, могучий. И на репетициях показывал так, что подминал других, никто не мог повторить. И тогда я решил, что никогда повторять его не буду. А то, что он показывает, переведу в актерскую «задачу», к которой буду стремиться, и сделаю по-своему. И стал делать, может быть, не хуже, но по-своему, не мучая себя подражанием.

Да, это были счастливые годы - с Гончаровым! Я взял у него школу, сидел на всех его репетициях, не пропуская ни одной. И получил таким образом прекрасное режиссерское образование.

- А передалась тебе его манера грозного властителя?

- Ну, я могу сделать некие вещи «под него», и это будет смешно. Но я понял одну опасность, когда с тобою рядом гениальный человек: он может раздавить. И надо было себя защищать. Надо было придумать систему, чтобы он тебя не раздавил. А он «давил» всех, хотя некоторые и сопротивлялись. И потому было очень трудно сделать его идеи и его мастерство своими.

В конце 60-х меня пригласил Михаил Калатозов сниматься в знаменитом фильме «Красная палатка». Но Гончаров заявил: «Если будешь сниматься - вон из моего театра!» И я, взвесив все, остался в театре. А в то время меня приглашал и Николай Акимов в свой Театр Комедии, и в Малый звали. Однажды Гончаров назначил меня на роль Морозки в спектакле «Разгром», который ставил Марк Захаров, но потом роль так и не дал сыграть... И наступил момент, когда я вынужден был уйти из Маяковки. Но я очень любил Гончарова, и всё ему простил. Нельзя было не простить, потому что он гений.

Года полтора я был без работы, а потом пришел в Литературный театр ВТО, которым руководила Екатерина Еланская. После его закрытия поступил в Москонцерт. И тут началась новая жизнь, поскольку я стал хозяином своей судьбы. У меня были собственные чтецкие программы, и поэтические, и юмористические, и много чего еще.

- Как же вы познакомились с Татьяной Белевич?

- Она приходила на спектакли Литературного театра, там мы и увиделись. Тогда она работала в областном ТЮЗе. А я предложил ей сотрудничество со мной в Москонцерте. И она бросила свой ТЮЗ (сумасшедший поступок!) и пришла ко мне.

- Влюбилась?

- Да, у нас возник очень сильный союз мужчины и женщины, глубокое взаимопонимание в творчестве. Мы стали делать собственные спектакли, придумывая ансамблевые аранжировки - получалась русская классика на эстраде. Это было необычайно эффектно. Появились интересные гастроли, куда только мы ни ездили! И тут началась перестройка, и мы перешли на полный хозрасчет, отъединившись от Москонцерта и создав Московский духовный театр, который потом стал Русским духовным театром «Глас».

- Как же возникла сама его идея?

- Получилось так, что Татьяна сделала из меня верующего человека. Я вообще-то всегда был «нормальным советским гражданином», все мои родственники были коммунист на коммунисте, и сам я - идейный комсомолец. А она - личностью верующей. И я начал читать Евангелие, которое не сразу было понято... Начал думать о театральной форме религиозных текстов... Все складывалось не сразу, возникало трудно. Мы искали свой репертуар. Начинали с минимума: микрофон - ты - и слово. А я очень увлекающийся человек, и сразу загорелся этими идеями.

Первой постановкой «Гласа» по Патриаршему благословению стало пасхальное действо «Светлое Воскресение», состоявшееся 24 апреля 1989 года в знаменитом храме Покрова Богородицы в Филях. Через два года наш театр получил статус государственного, а спустя несколько лет обрел собственную сцену. И за все эти годы «Гласу» удалось преодолеть разрыв между церковью и театром, получить признание Русской Православной Церкви и Патриаршие благословения на высокое служение искусству.

Конечно, сначала никакого помещения у нас не было. На первых порах приютил Дом Советской Армии, кое-что показывали там. Много позже мы получили помещение на Малой Ордынке, в котором долго играли. Потом его у нас отняли, и мы оказались на улице. Какое-то время арендовали здание на Пятницкой, а теперь базируемся здесь, на Большой Татарской, 29. Мы сами это здание оборудовали под театр, сами здесь сделали сцену и все, что нужно.

В чем еще была сложность? В том, что сначала актеры к нам идти не хотели, и, чтобы спасти положение, поначалу я вынужден был приглашать к нам людей из самодеятельности. Но потихоньку труппа начала собираться. К нам пришли прекрасные люди: заслуженный артист РФ Евгений Галаев, заслуженная артистка РФ Тамара Спиричева, народный артист РФ Павел Шальнов, Юрий Смирнов. А в последние пятнадцать лет и много талантливой молодежи. Теперь у нас большой репертуар, хорошие перспективы, хорошая труппа, интересная творческая жизнь. Наш духовный наставник - протоиерей Георгий Докукин, который с первого дня окормляет театр.

- Ваш театр можно назвать авторским?

- Безусловно. Все наши постановки абсолютно эксклюзивны, сценарии по различным литературным материалам мы создавали сами. Мы всё взяли на себя.

- У вас огромный репертуар, и все ваши спектакли идут подолгу. Это ваш принцип?

- Да, мы настолько любим все наши спектакли, что отказываться от них не имеет никакого смысла. Зачем? Ведь их можно увидеть только в нашем театре, и больше нигде. Каждый спектакль год от года воспринимается зрительным залом все глубже и глубже.

- Расскажи о ваших последних премьерах.

- Это «Александр Невский», посвященный 800-летию со дня его рождения. В основе лежит житие св. Александра Невского, жанр этот очень сложен. Поставила его заслуженная артистка РФ Татьяна Белевич, взяв на себя этот огромный труд. Получился мощный и красивый спектакль.

- А почему вы решили поставить «Поэму без героя» Анны Ахматовой?

- Да, это новая линия в нашем театре. И, кстати, продолжающая жанр «Жизни Замечательных Людей» после таких спектаклей, как «Сергей Есенин», «Николай Рубцов», «Великая княгиня Е.Ф. Романова».

- Никита, ты сам - прекрасный актер, я видела тебя во всех ваших постановках...

- Да, я играю в «Развязке Ревизора», в «Китеже», в «Селе Степанчиково и...», в «Живы будем - не помрем!», в «Великой княгине Е.Ф. Романовой», в «Русском кресте» - везде роли большие. Ведь по первой своей профессии я актер! Кстати, Татьяна Белевич тоже замечательная актриса, тоже много играет на нашей сцене, но ее директорство, а она директор театра, много времени и сил съедает.

- Ведь ее сын, режиссер Кирилл Белевич, тоже давно ставит на вашей сцене?

- К тому же он еще прекрасный кинорежиссер. И это очень хорошо, когда в семье все занимаются одним делом. А сейчас и сын Кирилла, Добрыня, учится уже в Щепкинском училище.

- По ходу жизни ты многое впитал в себя. А как бы ты назвал собственную режиссерскую линию?

- Это линия режиссера, который служит в русском духовном театре. Взяв любую пьесу, я думаю сначала не о ее социальном сюжете, а о религиозном смысле. Религиозный смысл я ввел и в содержание роли. Я его кодирую и прячу внутрь персонажа. И эта затаенная религиозная основа заставляет зрителя быть подтянутым в зале, заставляет понять, что здесь есть нечто. И в этом громаднейшая перспектива для театра, не только нашего духовного, но и для всего российского театра.

- У вас особый театр и особая труппа. Наверное, есть и собственные ритуалы в вашей повседнейной жизни?

- Конечно. Это молитва. Мы молимся и перед спектаклем, и перед репетицией. После молитвы все меняется. И репетиция становится более благодатной, исчезают толкание, соперничество, тщеславие, а творческий процесс облагораживается.

Беседовала Ольга ИГНАТЮК

Фото из архива Никиты АСТАХОВА

Фотогалерея