Бумажный снег Светланы Романовой (Казань)

Выпуск №4-254/2022, Лица

К житейскому облику Светланы Романовой - первой артистки Большого драматического театра имени Василия Качалова (Казань) - трудно подступиться. Несмотря на то, что она не отказывает журналистам в интервью, зрителям - в творческих встречах, и свои взгляды на жизнь как театр и на театр как жизнь излагает без рисовки. Честно и с прямотой, кажется, самое важное приберегает исключительно для сцены. Для тех своих ролей (в сегодняшнем репертуаре их 15, а еще и моноспектакль «Последний день» по стихам Марины Цветаевой - важный для нее, по признанию, не меньше, чем соло в пьесах по Пушкину, Достоевскому, Островскому, Чехову, Горькому, Бомарше, Брехту, Дюрренматту, Эдуардо де Филиппо etc.), какие предстают не столько «результатом» работы над текстом, сколько - повторимся - ее, Романовой, взглядом на жизнь. Тут разговор не о «присвоении» материала, восхищающего высшими степенями ее профессионализма, а о личном погружении в него, о решительном и смелом сотворчестве - с автором, режиссером, зрителем.

Раневская в «Вишневом саде» А.П. Чехова (за эту роль актриса удостоена Государственной премии имени Габдуллы Тукая) - это и помещица, неожиданно оказавшаяся на «отпевании» прожитого, где остались ее детская, утонувший сын, скупая бабушка в Ярославле и неверный любовник в Париже, но и по-девичьи беспечная барыня, сберегшая в себе восторг перед жизнью, талант радоваться и удивляться, не гнуть себя под бременем былого.

Сама Романова беспечна? По-курсистски восторженна? Конечно. И в этих «скрытых» ее свойствах души - неизбывная вера в чудо театра, ошеломляющая наслаждением оставаться чуду причастной (на сцене она с 1975 года).

Однажды ее спросили об инновациях, стремительно вторгающихся в современный быт и современный театр, объявляющий себя то перформансом - то инсталляцией, то документальным - то иммерсивным, о читках и лабораториях, эскизах и экспериментах, и она, улыбнувшись, ответила, что всё это уже было, всё - знакомо, пройдено и «потрясает» исключительно неофитов. Но почему-то, когда с колосников сцены идет бумажный снег, зритель радуется так, как не радуется ничему другому - именуемому «новым»: ни крупным планам артистов, воспроизводимым на киноэкран, ни словесным потокам вербатима, где без точек и запятых рассказывается обо всем, что с персонажем случается (случается - но не переживается), ни пластическим инверсиям персонажей, которых лишили слова и обрекли на пересказ того, что с ними происходит, с помощью одних жестов. Она - за бумажный снег!

Васса Железнова в пьесе Максима Горького, умышленно преступившая шестую заповедь декалога и надорвавшая тем собственное сердце, у Романовой - преступница, но и человек дела, мать, жестко защищающая дом, семью, детей.

Романова жестока? По-деловому сурова? Несомненно, иначе бы не отстаивала свое дело - театр, не настаивала бы на том, что бумажный снег - важнее преходящих и взывающих к моде технологий, что изымают из театрального обихода человека с его колебаниями, страстями (пускай и темными), смирением и покаянием, любовью и нелюбовью, верой и отчаянием.

А ее графиня Анна Федотовна в пушкинской «Пиковой даме» - обворожительная в собственном занудстве и карикатурном ворчании на бездумных танцорок нового века, пренебрегающих уставами предыдущих? А молодящаяся Марселина в «Женитьбе Фигаро» Пьера Бомарше (у автора - «женщина неглупая, от природы довольно пылкая, однако ошибки молодости и опыт изменили ее характер. Если актриса, которая будет ее играть, сумеет с подобающим достоинством подняться на ту моральную высоту, которой достигает Марселина после сцены узнания в третьем действии, то интерес публики к пьесе от этого только усилится. Одета она, как испанская дуэнья: на ней неяркого цвета платье и черный чепец») - как сверкает ножками из-под белой юбки, вспененной и обрезанной выше колен: пародия на мораль, какую Романову не заставит транслировать в зал даже самая обличительная пьеса.

Актриса Романова - беспринципна? В какой-то степени - да, ибо ценит течение жизни, а не ее уставы, что позволяют ей обходить вердикты и презирать несменяемые акценты: лучше, когда персонаж рефлексирует, трепещет под самой неприступной маской, выдавая спрятанное в закоулках души по случаю и не напоказ. Разве не так сложён и устроен любой человек?

Осудить пароходчицу Железнову, обвинить мультимиллионершу Цаханассьян («Визит дамы» Фридриха Дюрренматта), уязвить первую даму Мордасова Марию Александровну Москалеву («Дядюшкин сон» Ф.М. Достоевского) у Романовой не получается и получиться не может, - играя персонажей, давно обретших твердые литературоведческие характеристики и сценический лоск, она в какие-то моменты выглядит наивно добросердечной.

Актриса Романова сентиментальна? Похоже. Но не слащава, а, напротив, остра, гротескна, дерзка. Все, что копится в душе любого, в ее актерской - «как у людей» - она подмечает и укрупняет, рисуя роли неробкой рукой, но - парадокс! - остается трепетной и взволнованной и, кого бы не играла, передает биение сердца.

Однажды отвечая на провокативный вопрос журналиста о семье (супруг - главный режиссер БДТ имени Качалова - Александр Славутский, сын и невестка - ведущие актеры того же театра), Романова сказала: «Так сложилось, что в семье все мы занимаемся одним любимым делом. Это не работа, это почва, на которой мы живем». «Почва, на которой мы живем» - не только про театр и про семейные узы. Большие актеры за произносимым текстом подразумевают подтекст («второй диалог», по Чехову), и говоря про «почву», Романова, конечно же, имеет ввиду не одно место службы, а обычный житейский опыт, который преломляет в себе и каким подгружает сценическое бытие своих героинь. Удивиться тому, что в сыгранных когда-то Липочке в «Банкроте» («Свои люди - сочтемся» А.Н. Островского), Гители Моска в пьесе Уильяма Гибсона «Двое на качелях», Шен Те в «Добром человеке из Сычуани» Бертольта Брехта, нынешних Турусиной в «Глумове» («На всякого мудреца довольно простоты» А.Н. Островского), Раневской, Цаханассьян, Марселине, Филумене в «Браке по-итальянски» («Филумена Мартурано» де Филиппо) прорастают черты самой Романовой - возможно, но невозможно этого не утверждать. Тут - почва: жизнь и профессия у Романовой разделению не подлежат.

Актриса Романова - откровенна: исповедальности на сцене без личного опыта артиста не бывает, иначе - одна имитация. Настоящий снег с колосников не сыплют - так не рождается чудо в зеркале сцены. Сыплют - бумажный, и тот восхищает. Романова умеет сделать так, что один от другого не отличишь, и зритель видит, как белые конфетти тают у нее в ладонях. Знать о жизни больше, чем написано автором, и раздвигать своим «житейским» переживанием рамки роли, умножать ее смыслы - удел больших мастеров. Светлана Романова - такая, каковы ее героини: беспечные, жесткие, суровые, беспринципные, сентиментальные, откровенные. Уникальный мир, отданный нам в подарок.

Фото предоставлены БДТ имени Василия Качалова

Фотогалерея