Свободный человек / К 100-летию со дня рождения Евгения Весника
Выпуск №5-255/2023, Дата
Рассказ о Евгении Яковлевиче Веснике можно было бы уложить в одну строку: сын врага народа, ставший народным артистом Советского Союза. Один-единственный факт, создавший биографию. Писать дальше, по правде говоря, страшновато. В книге Весника «Записки артиста» есть восхитительный пассаж: «Если пытаешься написать портрет гениального артиста, то лучше всего воспользоваться фотоаппаратом, так как проникнуть в суть его творческих колдовской силы проявлений (как говорят критики: «попытаемся разобрать особенности творчества») средствами карандаша или пишущей машинки дело безнадежное! Можно «разобрать» талант и «не собрать» затем его в логическое или нелогичное целое!» Вот и будь, зная это, критиком...
Но в том-то и дело, что писать о Веснике очень-очень хочется. Свой длинный жизненный путь он сравнивал с забором, составленным из разноцветных штакетин, каждая из которых - встреча с незаурядным, удивительным, уникальным человеком. Путь этот был ухабист, но именно это и делало его, по словам артиста, интересным. Ухабы его не пугали. Вернее, не пугали настолько, чтобы лишить сил и мужества двигаться дальше.
Евгений Яковлевич любил цитировать Уинстона Черчилля, сказавшего о нас: «Удивительная нация, которая сама себе создает препятствия и с необычайным воодушевлением их преодолевает!». Обычно эта фраза воспринимается как ироничная, даже саркастическая. А Весник увидел ее под иным ракурсом: «Придумывать препятствия - это прекрасно! Разве ученые не живут тем, что сами себе ставят колоссальные научные задачи-проблемы, которые необходимо понять и преодолеть? Разве желание написать книгу, поставить спектакль, сыграть сложную роль не есть придуманные препятствия, требующие их преодоления?» Евгений Яковлевич и воспринимал жизнь как «беспрестанное преодоление препятствий», но совсем не тех, что имел в виду британский премьер.
Препятствия, и отнюдь не выдуманные, обрушились на Женю очень рано. В 14 лет он фактически лишился и отца, и матери. В 1937 году Якова Весника, руководившего сначала строительством завода «Криворожсталь», а затем и самым крупнейшим в Европе металлургическим комбинатом, расстреляли, а его жену отправили в Акмолинский лагерь для жен изменников родины. Женю ждал детдом, разумеется, особый - для детей врагов народа, но по дороге туда мальчишке удалось сбежать и вернуться в родной Ленинград. Спасло его заступничество Михаила Ивановича Калинина, до революции работавшего вместе с Весником-старшим на Путиловском заводе.
Евгению везло на светлых людей. Русский и литературу в его школе преподавала праправнучка Федора Ивановича Тютчева - Анна Дмитриевна. Она не только постаралась заменить мальчику родителей, но и помогла подготовиться к поступлению в Щепкинское училище при Малом театре. Женя хотел учиться только там, чтобы попасть в прославленную труппу. О существовании Малого театра он узнал в девять лет, когда мама с кем-то делилась впечатлениями от недавно увиденного спектакля, в котором играла Елена Николаевна Гоголева. Сам он увидел прекрасную актрису на сцене уже семнадцатилетним. Давали горьковских «Варваров», где та играла Надежду Монахову. Мальчишка влюбился с первого взгляда: «Мне часто являлась во снах моя любовь, а в одном из этих очаровательных сновидений я играл роль Отелло, а она - Дездемоны. Помню, как я на протяжении всего спектакля носил ее на руках и не решался опустить даже на секунду на пол...»
Через 35 лет режиссер Евгений Весник предложит актрисе Елене Гоголевой сыграть роль «весьма легкомысленной женщины» в телеспектакле «Пропавший чиновник» по одноименному роману Ганса Шервига. Через 45 - будет вводить ее на роль Арины Петровны Головлевой в собственной инсценировке «Господ Головлёвых» Салтыкова-Щедрина. Через полвека - станет ее партнером в легендарном спектакле «Мамурэ», поставленном Борисом Александровичем Львовым-Анохиным по пьесе Жана Сармана. В своей любви Евгений Яковлевич признается Елене Николаевне, когда ей будет за 90...
В Щепкинское училище Весник поступит в 1940 году. Мастером курса у него будет Илья Яковлевич Судаков, но проучиться у него юноша успеет только два курса - в 42-м его призовут в армию, отсрочку давали только на третьем. Так получилось, что напутствовал Женю один из корифеев Малого - Александр Алексеевич Остужев: «Иди, юноша, иди и воюй! Если бы мне твою молодость, я, клянусь тебе, непременно пошел бы воевать! Стар я. И обязательно хорошо служи. Армия - школа жизни, я это знаю, она поможет тебе стать хорошим артистом...» Не ошибся Александр Алексеевич. Гвардии лейтенант Евгений Весник, кавалер орденов Отечественной войны и Красной звезды, двух медалей «За отвагу» закончил войну в Кёнигсберге и вернулся в родное училище. На этот раз на курс Алексея Денисовича Дикого.
Можно сказать, что ему улыбнулась удача, а можно - что это была награда за достойно преодоленное препятствие. Дикий был педагогом от Бога. «Высший класс педагогики, - напишет Весник много лет спустя, - воспитание в ученике - будь то будущий артист, слесарь, боксер, пчеловод, водолаз и т. д. и т. д. - жажды поиска смелых самостоятельных, конечно, мотивированных решений проблем и оценок фактов. Ключевое слово - мотивированных». Алексей Денисович обладал этим даром в наивысшем его проявлении. «Он терпеливо объяснял нам, - вспоминал Евгений Яковлевич, - чего он добивается от нас, позволял с ним спорить, приводил нас к жгучему желанию самим показать ему, как, нам казалось, нужно сыграть то или иное место в спектакле. Он внимательно смотрел все наши опусы, поправлял нас и незаметно, неназойливо, как бы в спорах с нами, добивался от нас желаемого! А уж какое наслаждение испытывали мы от его похвал! Он будил, будил, тревожил, тревожил наши наблюдательность и фантазию!»
Авторитет Дикого для Весника был непререкаем, а уважение к нему - безмерно. Однажды он задал Алексею Денисовичу какой-то вопрос и тот честно признался - подчеркнем, в присутствии других студентов - что не знает ответа. Этот случай Евгений Яковлевич помнил спустя десятилетия: «Попробуйте сегодня найти режиссера новой формации, который бы признался, что чего-то не знает. Спросите его, сколько яиц откладывает комар или какое количество газа выпускает трактор «Дурбинтурмур-2» в течение полугода в жаркие дни? Он вам ответит на всё. Нынешние «знают» всё!».
Алексей Дикий стал для Весника не только наставником, но и старшим другом, приходившим на помощь порой в самые неожиданные моменты. В 1962 году вместе с Валентином Николаевичем Плучеком Весник ставит «Наследников Рабурдена» Эмиля Золя. Тридцатилетнему артисту никак не дается роль восьмидесятилетнего дядюшки Рабурдена, но дело не в разнице в возрасте - не находятся нужные краски для образа. Неустанные поиски оставались бесплодны, пока однажды ночью не раздался звонок - Алексей Денисович рекомендовал своему молодому коллеге сходить в зоопарк, где появился пингвиненок. Весник терялся в догадках, что может быть общего у хитрого француза-южанина и антарктического крохи. Но Дикой был уверен, что этот малыш непременно ему поможет. Мэтр оказался прав - пингвиненок стал соавтором роли, которая принесла артисту огромный успех.
Но всё это будет нескоро. Училище Евгений окончит с отличием. Еще во время учебы будет выходить на сцену Малого театра в маленьких ролях, но в труппу мечты его не возьмут, хотя он дважды будет писать заявление. Оба раза оно будет исчезать в бюрократических недрах. Причина - пресловутая анкета. В Малый театр Весник будет принят только после реабилитации родителей. А из училища попадет в Театр имени Станиславского и начнет с ролей стариков. Очень-очень старых стариков. Весник считал, что для него, двадцатипятилетнего, это стало прекрасной школой, даже больше - подарком судьбы: «Хочешь - не хочешь, а уходить от своих данных необходимо, надо учиться «ремеслу» перевоплощения. Я убежден, что сыгранные роли стариков в начале моей карьеры во многом определили характер и стиль дальнейшего ее развития, когда наблюдательность и фиксация впечатлений стали играть решающую роль. Константин Сергеевич сказал: «Пятьдесят процентов таланта - сценическое обаяние. А я, извините, беру на себя смелость добавить: «Остальные пятьдесят процентов - наблюдательность!»
Пример, который сам Евгений Яковлевич любил приводить в качестве доказательства своей «теоремы» - роль Пэнкса в «Крошке Доррит» - инсценировке романа Диккенса. Для него это был «стакаттированный и синкопированный человек». Его «прототипом», если можно так выразиться, стала... Цецилия Львовна Мансурова, ведущая актриса Театра имени Евг. Вахтангова: «Да-да. Я играл Цецилию Львовну, но в мужской интерпретации. Она была очень эмоциональна, нервна, очень легко воспламенялась и столь же стремительно сникала, могла мгновенно перейти от хохота к истерике и снова вернуться к смеху сквозь слезы. Одним словом, была натурой сложной, неожиданной и очень талантливой! Лучшего Пэнкса и представить себе невозможно - Цецилий Львович Пэнкс!!!»
Евгений Яковлевич любил повторять, что судьбу роли порой решает деталь, деталька, мелкий штришок, найденный и поставленный в нужное место. Поиски этой детальки для него всегда были невероятно трудны, мучительны. И, как ни странно, зачастую решение приходило во сне - грим, мотивировка поступка, решение мизансцены или даже художественное оформление. И тогда он вскакивал среди ночи и бежал к письменному столу, на котором всегда лежали карандаш и бумага. Не открывая глаз, «кое-как, неровными каракулями, фиксируешь на первом попавшемся клочке бумаги откровения, посланные тебе загадочным твоим союзником, имя которому - подсознание. Оно бодрствует и во сне, подводит итоги твоих дневных поисков и находит то, что сам ты не мог ни «нащупать», ни толком сформулировать и мотивировать! Чудо!»
Весник всегда очень тщательно, скрупулезно готовился к каждой роли. Познакомившись со Станиславом Рассадиным и проштудировав его «Расплюевщину» очень сожалел, что эта работа маститого литературоведа не попалась ему на глаза, когда он вводился на Расплюева в спектакль Леонида Хейфеца «Свадьба Кречинского» в очередь с Игорем Ильинским, которому стало сложно играть эту роль. Еще в детстве Евгений Яковлевич с восторгом по много раз смотрел картины с Ильинским и копировал его, веселя одноклассников. «...Моя безоговорочная влюбленность в его кино- и сценические создания, - признавался впоследствии артист, - в подсмотренные штрихи характера, в поступки, в особенности его творческого метода и манеру работать, влюбленность в его художническую честность и принципиальность - это достаточный запас впечатлений, позволяющий постоянно сохранять в себе преклонение перед его талантом, перед его фанатичной влюбленностью в свою профессию, перед его трудолюбием!»
Студентом Щепкинского Евгений мечтал играть его роли и не верил, что такое чудо возможно. Однако в нужное время к нему пришли и Хлестаков, монолог которого он часто исполнял в концертах, и Присыпкин из «Клопа» Маяковского, сыгранный в Театре Сатиры, и Расплюев, и Городничий в «Ревизоре», Ильинским же и поставленный, и тоже в очередь с Игорем Владимировичем игранный. До сих пор Весник остается одним из лучших Городничих в истории отечественного театра. Эту его роль высоко оценил Николай Константинович Симонов: «...в вашем возрасте никто эту труднейшую роль в императорских театрах не играл. Хлестакова - и того почти что все с брюшком уж играли... А Городничие обязательно были и в возрасте, и носатые, хрипатые, басистые, солдафонистые, глуповатые, громкие. Почему обязательно такие - не знаю. А вы молодец, ваш Городничий со вторым планом, человечный, порой мягкий. Молодец!».
При таких «критиках» артиста невозможно было обмануть никакими аплодисментами. К ним у Евгения Яковлевича было свое отношение: «Говорят, актеру просто необходимы аплодисменты: по ним, дескать, он определяет успех или неуспех своих выступлений. Это так, но... Часто хлопают безвкусице, по инерции, и точно определить, золотые это аплодисменты или оловянные, трудновато...»
Весник принадлежал к тем артистам, для которых поиск нового взгляда на классическое произведение не означает непременного вторжения в замысел автора: «Недопустимо ни композиционное изменение классического произведения, ни тем более хирургическое вмешательство в его логику. «Современная трактовка» - это акцентирование тех мест и тем произведения, которые заставят думать, осмысливать происходящее сегодня, сопоставлять, искать метину и т. д.» Актер верил зрителю. Считал его способным делать собственные выводы из увиденного на сцене, не держась за «помочи», которыми готовы его опутывать «новаторы», жаждущие «новых форм»: «Форму подачи классического содержания на сцене необходимо выстрадать, а типические образы в типических исторических обстоятельствах нельзя отнимать у зрителей, они сами разберутся, что к чему, они, зрители, и есть современный взгляд на классику, они сами поймут, что им помогает и что мешает жить, что доставляет наслаждение и что его отвращает... Не надо «силовыми» средствами навязывать что-либо зрителю, надо приглашать его к размышлению».
Не беремся утверждать, что Евгению Яковлевичу было знакомо такое понятие, как «бритва Оккама», скорее всего он руководствовался врожденным чувством меры, справедливо полагая, что «...фундамент классических образцов искусства всегда во все времена останется сложенным из кирпичиков большой Правды и Простоты... Так было и, по-моему, будет».
Классических персонажей в «послужном списке» артиста было немало. С точки зрения Евгения Яковлевича, при всей разноплановости героев, которых ему довелось сыграть, у них было нечто общее. «Гоголевский Городничий и роменроллановский Кола Брюньон, дядюшка Рабурден из пьесы Э. Золя «Наследники Рабурдена» и матрос Алексей из «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского, шекспировский молодой Родриго из «Отелло» и опытный Басов из «Дачников» М. Горького, Луп Клешнин из «Царя Фёдора Иоанновича» А.К. Толстого и мольеровский главный герой из «Проделок Скапена» - это далеко неполный список моих творческих соприкосновений с ролями классического репертуара... Ну, что, казалось бы, может быть общего у них? А ведь при ближайшем рассмотрении у всех перечисленных героев есть общее! Есть!» Это - поиск истины через вслушивание в жизнь. Каждый персонаж идет в этом поиске своим путем, но цель у них одна.
Кола Брюньона сами французы воспринимают как весельчака и балагура. А русский артист сомневался - стоило ли такому писателю как Ромен Роллан ограничивать характер своего персонажа только этими качествами. Овчинка в таком случае не стоила, по его мнению, выделки: «Я чувствовал, что где-то таится причина парадоксальности фигуры героя. И нашел ее! Это печальное одиночество. Вся бравада Кола - приспособление к жизни среди людей, которых мало интересуют его проблемы; это ширма, отделяющая его душу от окружающей суеты». Телеспектакль «Кола Брюньон» ставил Андрей Александрович Гончаров. После первых репетиций Весник оказался в больнице. Непростая операция, трудное восстановление - посетителей не пускают. Актер уже смирился, что его с роли снимут. Но как только запрет на посещения был отменен, первыми на пороге его палаты возникли Гончаров, художник-постановщик, заведующий костюмерным цехом и Ольга Аросева, игравшая роль Ласочки. Андрей Александрович ждал его выздоровления! Ему была близка трактовка, найденная артистом. Он готов был репетировать прямо в палате, уговаривая врачей нарушить строгий больничный распорядок. Когда спектакль показали во Франции, местная пресса писала, что «советский артист Евгений Весник сумел найти новое решение образа».
Евгений Яковлевич много размышлял над тем, что есть идеальный артист, возможен ли он в принципе? И снова, и снова приходил к выводу, что «это артист, не повторяющийся в создаваемых им сценических образах! Артистический путь - путь, проложенный самим артистом, средствами его личных человеческих и художнических особенностей, только ему лично присущим характером разнообразных, везде и во всем творческих, проявлений...» Сомневающимся обычно приводил притчу о Ходже Насреддине: когда его спросили, отчего каждое утро люди идут из своих домов в разные стороны, тот ответил: если бы все пошли в одну сторону, нарушилось бы в мире равновесие и мир перевернулся бы!
Индивидуальность была для него мерой профессионализма. Индивидуальность и... порода. Еще в конце 80-х он начал с грустью отмечать, что вот эта самая порода, которую и словами-то не объяснишь, утрачивается: «...артисты стали иллюстрировать свою оценку происходящего, в то время как артист должен ее вуалировать. Это называется второй план, а они все первым планом работают. Иллюстрация - это сейчас общая болезнь всех театров». И сам покинул Малый театр: «Я понял, что потерял свою мечту. Я поступал в Великий Малый театр, где работали гениальные актеры. Последней была Гоголева. Я, кстати, был ее партнером по сцене. Она ушла, и я оказался вне мечты. Я увидел, что это совсем другой театр, которому я не хотел отдавать свою энергию. И я ушел в писательство, и в нем я не прекращаюсь как артист - я играю, я ставлю, я ищу «зерно». Я проигрываю тексты, ищу развязки, усиливаю эффекты - таким образом я продолжаю играть! Я пишу не как литератор, я пишу именно как актер».
Евгений Весник не ограничился, как мог бы, воспоминаниями и театральными зарисовками. Он шагнул в художественную прозу, а затем и в философскую, подтвердив мнение Уинстона Черчилля о русских. «Создать себе самому барьер, препятствие и преодолеть его - это настоящая Свобода!» - напишет Евгений Яковлевич на склоне лет. И скажет о себе: я прожил жизнь свободным человеком...
Фотогалерея
