Крылья даны для полета / Валерий Толков (Москва)

Выпуск №6-256/2023, Лица

Вот уже почти три десятилетия служит Московскому театру «У Никитских ворот» под управлением его создателя, идеолога и неустанного вдохновителя Марка Розовского артист Валерий Толков. Выпускник Ярославского театрального института, он, по признанию в одном из интервью, шел летом по московским улицам и решил зайти в этот театр. Это было в 1995 году...

Когда думаю об этом артисте, постоянно приходит почему-то образ крыльев, которые распахиваются у подрастающих птенцов со временем все шире и шире. И полет обретает вольный, свободный и широкий размах, которому невольно начинаешь почти завидовать. «Отчего люди не летают так, как птицы?..» - вопрос, по большому счету, не только Катерины из «Грозы» А.Н. Островского, а, наверное, многих из людей в детстве. А у кого-то - и значительно позже. Но, разумеется, есть и те, кто уверенно шагает по земле, лишь изредка поднимая глаза к небу.

Валерий Толков за прошедшие десятилетия сыграл в Театре «У Никитских ворот» множество ролей, среди которых были и небольшие, и главные. Например, шекспировский Ромео, наивный мальчик, на которого внезапно обрушилась любовь - пронзительная, высокая, всепоглощающая, мгновенно превратившая его в сильного мужчину. Или Гитлер («Майн кампф. Фарс» Д.Табори), Сарданапал («Сарданапал» Дж. Байрона), или Башмачкин («Го-го-гоголь, или Новый ревизор» по произведениям Н.В. Гоголя). А рядом с этими серьезными, глубокими работами - безымянные рабочий, дворник в «Гамбринусе» А. Куприна, один из табуна в «Истории лошади» по Л.Н. Толстому, крестьянин, солдат, бандит («Золотой тюльпан Фанфана» М. Розовского), молодой человек («Пир во время чумы и другие стихи поэта» по А.С. Пушкину)... Всех ролей не перечислить, но уже по названным можно смело говорить о набирающем силу мастерстве этого артиста и о щедром «разбросе» характеров от ярких личностей до почти незаметных персонажей. Впрочем, они хоть чем-то, но обязательно выделялись у этого артиста...

Одним из первых спектаклей, в которых Валерий Толков был не просто замечен и отмечен не мною одной, был Петя Трофимов в «Вишневом саде» А.П. Чехова. Хрупкий мальчик с большими ярко-голубыми, излучающими свет глазами, он завораживал своими мечтами о будущем не только себя самого и Аню, но буквально весь зрительный зал. В его суждениях о том, каким будет новый мир, слышались отнюдь не революционные призывы, а вдохновение поэта, зовущего в неведомые, но прекрасные дали, где все обретут счастье. И в прощании с Лопахиным, предлагавшим Пете денег, в его взгляде отчетливо читалось достоинство человека, твердо знающего, что не хрустящими купюрами жива душа. Но не было в этом ставшими привычными по многим другим спектаклям легких ноток презрения - была искренняя жалость к человеку, который поймет это, непременно поймет когда-нибудь...

Следующей покорившей работой Валерия Толкова стал Джордж Райли, герой одной из лучших, на мой взгляд, пьесы Томаса Стоппарда «Входит свободный человек», поставленной Георгием Товстоноговым-младшим. Герой-мечтатель, изобретатель совершенно ненужных, бессмысленных вещей, он с поразительным оптимизмом ждет славы, которая вот-вот постучится в двери, но умудряется при всех неудачах и разочарованиях оставаться внутренне свободным, раскованным человеком, не ведающим условностей, не задумывающимся над тем, что ни семья его, ни общество не разделяют оптимизма и неукротимого энтузиазма свободного человека. Райли можно назвать чудаком, безумцем, не видящим и не ощущающим реального мира вокруг, но... поневоле и позавидуешь этой внутренней свободе, которая живет в каждом движении артиста, в его мимике, во взгляде распахнутых глаз, в уверенной интонации. Он вызывает улыбку и печаль одновременно - не только к своему герою, но к каждому находящемуся в пространстве зрительного зала. Потому что невозможно, вольно или невольно проникаясь харизмой Райли, не задуматься и о себе, о своих победах и поражениях, комплексах и достоинствах.

На спектакль «Дело корнета Елагина» по И.А. Бунину я уже сознательно шла «на Толкова» десять лет назад. Есть совершенно особое наслаждение, когда классика приходит на театральные подмостки неискаженной, незамутненной очевидными сегодняшними аллюзиями, не переодетой в современные одежды и не пересказанной современным новоязом. Такое случается на театре всё реже и реже, а потому, наверное, должно быть признано событием. Написанный в эмиграции в 1925 году, посвященный давним реальным событиям уголовного дела по убийству актрисы Марии Висновской, совершенному офицером Бартеневым (его защитником был выдающийся адвокат Ф. Плевако, фрагменты речи которого включены в спектакль), этот рассказ по праву вошел в золотой фонд русской и мировой литературы, несмотря на то, что слава его куда скромнее, чем у созданных примерно в то же время «Митиной любви» и «Темных аллей». Еще не нобелевский лауреат, но уже признанный, любимый писатель, ощущающий острую тоску по родине, Иван Алексеевич Бунин был погружен в прошлое и возрождал его не столько для себя, сколько для нас, уже столетием с лишним отделенных от событий поистине роковой любви и трагической гибели польской актрисы, игравшей в провинциальных российских театрах. Автор пьесы и режиссер Марк Розовский в сотрудничестве с Валерием Шейманом счастливо избежали соблазна вынести во главу угла сам судебный процесс, подчеркивая несовершенство и глубокие противоречия судопроизводства как в царской России, так и в сегодняшней. Главной для них осталась бунинская тема «разбитых натур» и эпохи, порождающей подобные натуры.
Эта тема, как выясняется, чрезвычайно актуальна сегодня, когда не только молодежь, но и людей всех возрастов охватило стремление к театрализации жизни, к игре вплоть до суицида, замещающих неполноту, скудость, невыразительность окружающей реальности. И в этом смысле совпадения с эпохой декаданса пугают и настораживают.
Распахнутые, наивные и чистые глаза корнета Елагина-Валерия Толкова, влюбленного в актрису Марию Сосновскую и мечтающего о простых человеческих радостях любви, как будто постоянно возвращают к рассказу, в котором говорится: «Она играла, а он жил...» Спектакль, благодаря глубинному погружению артиста в характер, вскрывает сегодняшний подтекст этих слов, ненавязчиво, без акцентов и нравоучений подводя к мысли: не это ли зачастую разделяет людей на тех, кто живет, стараясь наполнить свою жизнь, и на тех, кто играет в жизнь, рядясь в разного рода маски, лечась от тоски наркотиками и алкоголем, любыми способами шокируя общество, ища острых ощущений, а порой и кончая с собой просто так, от пустоты и невозможности раскрасить бытие яркими красками...

Марк Розовский писал: «Валерий Толков играет корнета Елагина той наполненной до краев жизнью и любовью, о которых писал Бунин. Каждым своим мгновением сценического существования он обращает зрителей к необходимости исследовать, анализировать причины, по которым всё больше становится «разбитых натур» в нашем обществе...
Наша театральная постановка есть попытка представить и проанализировать истоки порока, сделать видимыми судьбы и характеры бунинской прозы - свободной и величественной, зовущей к жалости и сочувствию даже к тем, кто так и не нашел себя в путанице жизни. В нашем сегодняшнем дне пышным цветом цветут те же болезни - мнимости всякого рода искушают и тащат некрепкие юные души в черные дыры беспросвета, где гламур не спасает, а безвременье (новые «окаянные дни») утверждает себя лишь в сомнительных формах тотального наслаждения - главного заменителя смысла жизни. Не похожи ли мы на наших несчастных предков?.. Очень даже похожи!.. Философия гибели возникает именно НА ПУСТОМ МЕСТЕ, - там, где из жизни уходит содержание, где начинается бытовая дьяволиада и всем знакомая суета будней и праздников-торжеств бликует и мелькает взамен служению Высшему и каждодневному труду на всеобщую пользу... Вот так вырастает трагедия. Своим «Делом корнета Елагина» первый русский писатель-лауреат Нобелевской премии - Иван Алексеевич Бунин предупреждает нас о ней. Так спасибо ему!»

А каким удивительным, непривычным был Гамлет Валерия Толкова!.. Первое же появление принца Датского на сцене, этого хрупкого, с неуверенными, словно замедленными движениями и растерянным взглядом человека, воспринимавшегося почти мальчиком, почему-то сразу вызвало в памяти стихотворение Давида Самойлова «Оправдание Гамлета»: «Гамлет медлит./ И этот миг/ Удивителен и велик./ Миг молчания, страсти и опыта,/ Водопада застывшего миг./ Миг всего, что отринуто, проклято,/ И всего, что познал и постиг». Именно на этом эмоциональном и психологическом «перекрестке» и являлся вот такой Гамлет: постепенно приходящий к тому или иному решению, заранее рассчитавший для себя резкую смену настроений, но медленно осознающий, каким может быть финал и сознательно идущий к нему. Не случайно многие из тех, кто писал об этом спектакле, единодушно обратили внимание на метафору: Гамлет повторяет «мать... мать... мать» и во все более нарастающем ритме повтора отчетливо слышится: «Тьма... тьма...» Горизонт трагедии тем самым словно приближается, обнимая собою бытие и не-бытие. И снова память возвращала к поэзии Давида Самойлова: «Вся наша жизнь - самосожженье,/ Но сладко медленное тленье/ И страшен жертвенный огонь...»

Премьеры нынешнего театрального сезона подарили Валерию Толкову две полярно противоположные роли - в спектакле «Мрожек + Мрожек», поставленном Натальей Людсковой по двум абсурдистским пьесам Славомира Мрожека «В открытом море» и «Забава». Точно и тонко ощущая природу непростого жанра, сочетающего элементы и трагикомедии, и откровенного фарса, и драмы, и комедии, артист чувствует себя в этой стихии свободно, органично без какого-либо педалирования. Его герой не просто открыт, а буквально распахнут в проживании самых различных эмоций и душевных волнений в двух разных характерах при несопоставимых обстоятельствах, что ничуть не мешает артисту оставаться органичным, вызывая живые реакции зала.

А следующей работой Валерия Толкова стал Соломон Михоэлс в спектакле Театра «У Никитских ворот» «Миха» по пьесе и в постановке Марка Розовского. Великий артист и руководитель театра ГОСЕТ, выдающийся общественный деятель предстает перед нами именно таким, каким запомнился Юрию Завадскому: «... вот он появлялся в театре, в зале собраний, на трибуне, в кругу друзей, пусть даже за дружеским столом, и с его приходом жизнь обретала какую-то мудрую и, как ни парадоксально это звучит, неожиданно озорную приподнятость. Когда он говорил, невозможно было пропустить ни одного его слова, ни одной интонации, жеста. Да, жест был, несомненно, его силой, поразительной, как все в нем... Когда он говорил, он как бы думал вслух, его глаза сияли внутренним огнем и пророческой мудростью».

До какой же степени необходимо было вжиться в этот образ, чтобы воплотить его так, как Валерий Толков?! Кажется, он родился для того, чтобы не сыграть, а путаными тропами прийти к воплощению уникальной личности: поразительное внешнее совпадение при минимальном гриме; иллюзия полного «попадания» в голос Михоэлса-артиста в записи 1932 года; органичное существование в диалогах с женой, артистом Зускиным, с членами Еврейского Антифашистского Комитета, который он возглавлял; с вершителями судеб человеческих в трагические годы незадолго до смерти Сталина (сдержанно и сильно сыгранного Валерием Шейманом). И столь же естественное существование с короткими репликами из ролей на фоне шагаловского занавеса и музыки Льва Пульвера к спектаклям ГОСЕТа...

«Внутренний огонь» глаз, о котором вспоминал Юрий Александрович Завадский, стал еще одним совпадением, очень важным. Впрочем, таким же сиянием помнятся мне все роли Валерия Толкова, описанные и не описанные на этих страницах. Свойство темперамента? Бесконечная любовь к своей профессии и преданность ей? Умение «присвоить» до мелочей любой образ? Гадать бессмысленно. Не случайно в одном из интервью Валерий Толков на вопрос корреспондента о том, что важнее всего в мастерстве актера, задумавшись на время, ответил: «Тайна...»

Что же касается названия этой статьи об артисте, оно не случайно. В 1939 году в одном из публичных выступлений, названном «С чего начинается полет птицы», Соломон Михайлович Михоэлс рассказал о последнем разговоре с К.С. Станиславским двумя годами раньше в Барвихе, когда Константин Сергеевич был уже очень болен и с трудом дышал: «Как-то он спросил меня: «Как вы думаете, с чего начинается полет птицы?» Эмпирически рассуждающий человек как я, ответил, что птица сначала расправляет крылья. «Ничего подобного, птице для полета прежде всего необходимо свободное дыхание, птица набирает воздух в грудную клетку, становится гордой и начинает летать».

Добавим лишь: свободное дыхание предшествует полному развороту крыльев. Это процесс, в котором, несомненно, есть своя тайна.

Тайна, угаданная и воплощенная Валерием Толковым.

Фото предоставлены театром

Фотогалерея