Самарский Ричард / Николай Засухин (Самара)

Выпуск №6-256/2023, Вспоминая

Вот уже исполнилось 30 лет с тех пор, как ушел от нас Николай Николаевич Засухин. Тем, кто помнит, и тем, кто участвовал сам в театральной жизни Самары 50-х - 60-х-70-х годов, не надо объяснять, что значило для Куйбышева тех лет имя Николая Засухина. Всеобщий любимец, «властитель дум», воспитавший целое поколение пылких и преданных театру самарских зрителей. Я сама из их числа, восторженная школьница 60-х, уже плененная засухинским Ричардом и Миндаугасом. Его имя было хорошо известно шекспироведам и театроведам. О нем, «самарском Ричарде Третьем», было написано изрядное количество театральных статей. Мне же, знавшей Засухина больше 20 лет, всегда казалось, что свое собственное слово об этом прекрасном актере сказать при его жизни я еще успею. Не успела. Он ушел от нас слишком неожиданно для всех, пополнив горький список потерь високосного 1992 года.

Как ни странно, находить сегодняшние характеристики его амплуа оказалось не так просто. Говорить о Засухине в 50-е и 60-е годы было, наверное, несомненно, легче. Этот крепкий, белокурый волжанин с добродушнейшими чертами круглого русского лица был, казалось, истинной фигурой тех лет, типичным героем времени, в котором завязывалась и прокладывалась его актерская стезя. Он был идеальный персонаж Горького или Шолохова - и действительно, с успехом играл все центральные роли в горьковских пьесах уже с конца 40-х годов: это были «Варвары», «Дети солнца», «Дело Артамоновых», «Мать», «Фома Гордеев». Да и кому, как ни Засухину, было лидировать в этих постановках - герою, вылепленному по образу и подобию самой земной реальности, сыну российской глубинки и волжских берегов, фронтовику, прошедшему войну, с его естественной тягой к жизнеутверждающей наступательности, с его природной крупностью поступи и характера?

Он и был тем, про кого принято говорить «земной», и мог являться прекрасным примером корневой русской стихии в чистом виде. Такими же «земными» были его сценические создания: кажется, в них не оставалось места сугубо театрализованной игре как таковой, хотя всевозможные разновидности ее проявлялись, конечно же, в разных ролях. Честное следование реалистическим жизненным законам было для него единственно возможной формой театра.

Его герои (среди которых, разумеется, не одни только горьковские типы, но и целый ряд сценических персонажей тех лет, от парня из «Поддубенских частушек», Шванди и Фигаро до молодого Володи Ульянова) были ясны и крепки; их объединяла засухинская бодрая, добродушная сила - казалось, неувядающая и несокрушимая.

Особенно выигрывал он тогда, когда в дело вступали вечные темы, когда решались вопросы крайние и роковые. Это понимали все вокруг, понимал главный режиссер куйбышевской драмы Петр Монастырский, и - благодаренье судьбе! - недостатка в масштабных ролях не было. Федор Протасов, князь Мышкин, Отелло, Борис Годунов, Миндаугас - вот роли, становившиеся в уровень с засухинским талантом и возможностями.

Но именно шекспировский Ричард Третий выявил истинный масштаб и мощь, которыми он обладал.

Энергия доброты и великодушия, привычно излучаемая всеми его персонажами, фантастическим образом переплавилась тут в свою противоположность, явив всем фигуру дьявольской мрачной силы. То был титан злобы и разрушения, сжигаемый ненасытным властолюбием и адским тщеславием - преподнесенный Засухиным в искуснейших тонах. Мрачная цветовая гамма гипнотизировала, завораживала, восхищала - фиксируя в зрительской памяти роскошный в своей щедрости портрет короля-злодея, предсмертным жестом тянущегося к короне скрюченными пальцами высохшей руки.

Стоит ли вновь взволнованно рассказывать о том, как Ричард Николая Засухина целое десятилетие, начиная с 1962 года, покорял зрительские сердца, и как феноменальная его слава гремела по всей стране? Ричард вошел в историю советского театра, о нем писала театральная энциклопедия.

Это был триумф. Засухина звали в Москву. Было несколько приглашений во МХАТ. И после очередного он все же решился расстаться с Куйбышевским театром драмы и с родным городом, который глубоко любил и в котором обрел крупную актерскую славу.

Так началась другая половина его творческой жизни - двадцатилетие, последовавшее за мхатовским приглашением 1972 года. В тот момент искали нового исполнителя роли Ленина в «Кремлевских курантах». Достойным во всей России сочли лишь «самарского Ричарда». Так Засухин вместе с семьей оказался в Москве.

Что было дальше? Конечно, игрался Ленин - доигрывался этот старый спектакль 1942 года, и играл Засухин свою роль шестнадцать лет. Именно он играл Ленина и в спектакле «Шестое июля». Другой же мхатовской работы было мало. И всё, что время от времени предлагалось Засухину, было несравнимо с уровнем тех ролей, которые сделали его большим актером. За 20 лет во МХАТе он не сыграл ни Шекспира, ни Достоевского, ни Толстого, ни Чехова. Его московские годы проходили почти незаметно. О былом блеске артиста начинали забывать. После раздела МХАТа ему пришлось уйти в театр к Татьяне Дорониной, где он тоже играл немного, однако сыграл Луку в горьковском «На дне» и деда Егора в распутинском «Прощании с Матёрой».

Но было же кино? Было. Порядочный список киноролей, около 40 фильмов, в том числе «Щит и меч», «Свой среди чужих, чужой среди своих», «Комитет девятнадцати»... Однако необъяснимым казалось то, что кинорежиссеры, будто по какому-то странному сговору, видели в нем лишь амплуа социального героя, лишь военного или политического чиновника. Может быть, они не знали ничего о «самарском Ричарде»? Или их сбивал с толку обманчивый внешний покой его мягкого простодушного лица? Во всяком случае, кинокамере нравились в этом лице лишь выражение деловитой непроницаемости да сдержанное мужество «государственного человека».

И всё это были роли редкостно благообразные и пристойные. Ему же требовались обстоятельства мятежного размаха, сила, масштаб и ярость, огонь, гнев и злость. Увы - не то, чем ограничивали его в кино и на московской сцене. Ему как воздух необходимы были эпическая широта раздумий, героический и философский пафос. Всё это в нем было, всё это он знал - и всё это оставалось невостребованным и теперь уже ненужным.

Да, это был актер крупного дыхания, постепенно истощавший выпавший ему дар в заурядных ролях, что не исчерпали и даже не запечатлели всех его возможностей.

Кто виноват, кого тут винить? Можно лишь свидетельствовать трагедию большого артиста. Трагедию из тех, что порой незаметны со стороны: ведь вроде бы роли были, работа, казалось бы, имелась. Но столичный театр не захотел взять у артиста то, что он, во славу самого театра, мог бы ему дать. Однако многие самарцы прежних поколений и сейчас хорошо помнят «своего Колю Засухина».

Фото предоставлены Библиотекой Самарского отделения СТД РФ 

Фотогалерея