Режиссура - как шашлык /Гость редакции Антон Безъязыков

Выпуск №1-121/2009, Гость редакции

В Прокопьевском драматическом театре новый спектакль «Дон Жуан, или Любовь к геометрии» Макса Фриша ставит питерский режиссер Антон БЕЗЪЯЗЫКОВ, выпускник СПГАТИ. Это уже третья его работа с прокопьевской труппой. До этого были «Зима» Евгения Гришковца и «Оркестр «Титаник» Христо Бойчева. «Оркестр» принял участие в фестивале «Реальный театр» (Нижний Новгород) и в IV Театральном фестивале «Ученики мастера» (Санкт-Петербург). Пожалуй, таких спектаклей прокопьевская публика еще не видела. Сценографические решения, способ существования актеров, смещение смысловых акцентов – все неожиданно.

Антон демократичен в манере одеваться и в стиле общения. Вместе с тем не позволяет никому управлять собой, умеет гнуть свою линию. Кажется, ему все дается легко. Он успевает ставить спектакли в театрах разных городов и работать в кино. В частности, был ассистентом у Алексея Германа-младшего на картинах «Гарпастум» и «Бумажный солдат».

- Вы учились на курсе Григория Козлова. Это был сознательный выбор?

- Театральный институт – это такая штука, с которой никогда не знаешь, как получится. Существует хитрая система. Поддаваясь общему влиянию, ты начинаешь поступать почти ко всем. И даже если абитуриент что-то для себя выбирает, он все равно оказывается в этой системе: главное, чтобы приняли, а к какому педагогу, не так важно. В конечном итоге мне пришлось выбирать между специальностями «режиссура» и «актерское мастерство». Я выбрал режиссуру. В тот момент про Козлова я знал немного. Мне было известно, что он поставил очень хороший спектакль «Преступление и наказание». Кроме того, это был очень популярный в театральной тусовке человек. Его все знали, все любили… Ходил по Моховой человек с длинными волосами и черными усами. И потом выяснилось, что это мой Мастер.

- Как режиссер вы формировались под влиянием Мастера или в большей степени шли к себе самостоятельно?

- Режиссура – прежде всего мировоззрение, которое на девяносто процентов складывается из воспитания. Это закладывается в детстве родителями, двором, в котором ты рос, и связано с определенной жизненной позицией: «Пацан сказал – пацан сделал». Я сейчас специально говорю грубо, но в моем дворе было именно так. Это моя позиция. Насколько Козлов участвовал в моем воспитании – настолько он участвовал в моем становлении как режиссера. Я поступил неоперившимся птенцом. Не могу сказать, что Мастер заменил мне отца. Но он занимает очень важное место в моей жизни. Есть родители, есть старшие братья и есть Мастер, который в каком-то смысле тоже член моей семьи.

- Говорят, вы хотите уйти из кино и полностью сосредоточиться на театре…

- Что значит «уйти из кино»? По большому счету меня туда никто не звал. В кино я работал с людьми, с которыми мне интересно. Работал на проектах, где мог чему-то научиться. Понимаю, что если продолжать в этом направлении «рыть», вкладывать в преодоление пути колоссальное количество энергии, то, наверное, что-нибудь получится. Просто возникает вопрос целесообразности. Пока я для себя ответил, что это нецелесообразно. Я не собираюсь доказывать, что я не верблюд, чтобы мне дали снять свое кино. Ходить, писать резюме, стучаться в кабинеты, упрашивать я не хочу. Если само случится – я буду рад…

- Люди театра часто говорят: «Театр на три головы выше кино!».

- Может быть, для артистов это и так. Театр для артиста – постоянный тренинг. В кино проще. Здесь все чаще снимаются непрофессиональные артисты. Режиссеру, например, проще снять боксера в роли боксера, чем научить артиста боксировать на ринге.

- А что касается режиссуры в кино и режиссуры в театре?

- Да режиссура где угодно может быть! Я первое время очень боялся своего компьютера: понимал, что могу там режиссировать - рисовать мультфильмы, монтировать свою любительскую съемку, рассказывать какие-то свои истории. И потом размещать в интернете. Если бы мне хватало денег, может быть, я не занимался бы театром. У меня, предположим, был бы свой картонный театр дома. Я бы сам записывал реплики на разные лады и передвигал картонный стопаж по макету… У режиссуры в кино, в мультипликации, в театре много общего. Если Юрию Норштейну предложат поставить спектакль или игровой фильм, он справится. Если театральному режиссеру предложить снять фильм – он снимет кино (при наличии хорошего оператора). Я уверен, что мог бы поставить оперу, хотя ничего не понимаю в этом искусстве. Но сумею развести артистов по мизансценам; найти что-то свое в любой -даже музыкальной - истории. Буду понимать, как это можно «вытащить».

- Значит, для режиссера театр не является чем-то эксклюзивным?

- Нет, конечно. Мне нравится возиться с артистами. У театра есть свои преимущества. Это искусство живое. Оно развивается, рождается по какому-то другому принципу, нежели кино, где многое возникает на монтажном столе. В театре мы в большей степени зависим от актера. Я занимаюсь этим, потому что мне это нравится. Но не могу со стопроцентной уверенностью сказать, что готов посвятить театру всю жизнь.

-Вы как-то обмолвились, что хотели поставить спектакль по СМС.

- Почему нет? Это тоже форма диалога. Можно и по чатам поставить. Делали же спектакли по письмам Чехова, по письмам Наполеона. По СМС – еще короче получается. Можно ли из этого «вытащить» литературу? Я уверен, что можно. Какой-то японец уже написал роман в СМС.

- Для режиссера вы молоды, но начинающим вас никак не назовешь. Слышал лестные отзывы о ваших спектаклях от очень уважаемых в театральном мире людей, в частности, от Олега Лоевского. Вы считаете себя состоявшимся режиссером?

- Никогда нельзя быть уверенным в таких вещах. Как только обретешь эту уверенность –

сразу перестанешь расти. Я вообще не думаю, что обладаю уникальным даром. Мой педагог – режиссер Григорий Козлов - учил: «Мы честно делаем свое дело и получаем от этого удовольствие». Вот и стараемся, хотя получается не всегда.

- Мне передавали такое ваше высказывание: «Буду ставить спектакль в Прокопьевске, потому что в столицах нет таких актеров».

- Не помню, в каком контексте это сказал… Таких самоотверженных и преданных театру людей в столицах действительно меньше. Зарплаты у провинциальных артистов оставляют желать лучшего, работа тяжелая и не всем понятная. Шахтер вряд ли может понять, почему человек приходит выжатый как лимон после репетиции или после спектакля. У меня вызывает уважение, что провинциальные актеры остаются в профессии, трудятся самоотверженно и мужественно. Врачи говорят артисту: «Это вредная для вас профессия». – «Нет. Я без нее жить не могу». Это поступок… Конечно, и в Москве, и в Питере немало артистов, которые искренне любят театр. Но там совсем другие условия.

- Вы разделяете спектакли на фестивальные и кассовые?

- Нет. Любой хороший спектакль можно пригласить на фестиваль.

- Включая комедии положений по Рею Куни?

- Это драматургия не очень хорошая. Но я уверен, что и по Куни можно поставить достойный спектакль. Просто Рей Куни прошел во всех театрах. Уже от него тошнит. В каждом театре, чтобы зритель в него ходил, такие спектакли быть должны – я против ничего не имею. Условно говоря, наша задача, чтобы человек оказался в доме. А как он в него попадет – через окно, через дверь или через дымоход – это абсолютно неважно. Меня другое пугает: театры идут на поводу у определенной категории зрителей. Уверен, что можно сделать так же смешно «Женитьбу» Гоголя. И зал будет реагировать так же бурно, как и на «Слишком женатом таксисте».

- Молодость – время ниспровержения кумиров. Насколько складываются отношения с традициями русского театра? Простите за такую банальность: вы считаете себя продолжателем традиций Станиславского?

- Наверное, я являюсь наследником Станиславского, раз пользуюсь его наследием, системой. Но при этом я использую и какие-то другие вещи, которые берут свое начало в шаманских игрищах, древнегреческом театре, церковных литургиях. Все это как шашлык – на один шампур нанизывается.

- Вы не считаете, что сегодняшний театр перестал совпадать со временем?

- Я боюсь об этом говорить, но по моему внутреннему ощущению – да. Мне зачастую скучно, когда прихожу на спектакль. Я вдруг понял, что перестал быть ярым театралом, как это было десять лет назад. Когда прихожу в театр, меня очень часто мучает вопрос: «Почему эти люди пришли сюда, и что они здесь делают?». В 60-е годы театр был тем же, чем в 80-е годы являлись рок-концерты. Он был актуален и востребован. Сюда приходили не просто посмотреть спектакль, а зачем-то большим.

- На ваш взгляд, кто из режиссеров и драматургов сегодня определяет театральный процесс?

- Из последних по времени – это драматург и режиссер Иван Вырыпаев. Человек, который в очередной раз изменил мое представление о театре и который отвечает для меня на вопрос: «Что такое современный театр?». Вызывает уважение Евгений Гришковец. Из питерской школы режиссер Юрий Бутусов. Потом уже пошло мое поколение. Есть, конечно, и мой Мастер Григорий Козлов, и Лев Додин… В Москве много чего интересного происходит. В драматургии ситуация непонятная. Современная драматургия испытывает кризис по одной простой причине: ее не ставят! Для того чтобы возникли Вампилов и Володин, режиссер Эфрос десять лет подряд не ставил ничего, кроме современной драматургии. Сколько он переставил сомнительных пьес – мы не знаем. История этого не сохранила. Остались Арбузов, Рощин, Вампилов, Володин. Но для того, чтобы Володин написал свои лучшие пьесы, он должен был с чего-то начать. Вампилов как драматург тоже не за один день родился.

- Герою пьесы, которую вы сейчас ставите, в финале тридцать три года. Именно столько исполняется вам в этом году. Возникают какие-то переклички?

- Даже если нет, я должен их придумать. Раз ты решил взять материал – наверное, уже какие-то переклички существуют. Я же должен понять, что представляет из себя этот человек. Задаться вопросами: «А как бы я повел себя в этой ситуации? А если бы я был таким?»… Я так боялся кризиса среднего возраста. Меня все подготавливают: «Подожди. Он тебя еще накроет». Суть этого кризиса отражают знаменитые слова Остапа Бендера: «Мне тридцать три, а что я сделал?».

Фото автора

Фотогалерея