И на земле земное совершай... / "Чайка" в Театре "Школа драматического искусства"

Выпуск №2-262/2023, Премьеры Москвы

Чеховская «Чайка» неисчерпаема. Режиссерским умам в нашей стране и далеко за ее пределами еще многие годы предстоит размышлять над самым загадочным текстом мировой драматургии. Некоторые постановщики возвращаются к чеховской пьесе в течение своей жизни, причем, речь в данном случае идет не о так называемых «ремейках», а о попытке нового прочтения, переосмысления. К примеру, режиссер Павел Карташев. Вначале 2010-х он ставил пьесу с артистами Театра Романа Виктюка, ограничившись тогда на сцене лишь пятью исполнителями, вдвое сократив количество действующих лиц, определив каждого из них как тень того или иного персонажа.

Афиша в Театре «Школа Драматического Искусства» гласит: в основе спектакля - первая авторская редакция пьесы. Не могу сказать, что отличия от знакомого всем нам варианта принципиальны и существенны. Однако же, они есть и их роль важна для понимания финального акта.

Пространство спектакля достаточно условно. Если бы не голос Треплева, предваряющий начало каждого акта и сообщающий о месте действия, мало что походило бы на часть парка в имении, площадку для крокета или же комнаты в доме Сорина. Представив, что всё на сцене - это воспоминания Константина Гавриловича, мы понимаем, что для него был важен и ему запомнился не предметный мир, а мир людей, окружавших его.

Зрители, пришедшие на спектакль, занимают места по периметру в зале в виде буквы П, в центре лежит сено. На сено попеременно приземляются обитатели имения, не исключая Аркадиной, которая как бы вместе с народом, даже несмотря на свой статус и положение. От акта к акту платформа с сеном постепенно трансформируется: сначала ощутимо поднявшись к третьему акту, создав некий пьедестал, трамплин для выражения чувств, а затем, наоборот, опускаясь все ниже и ниже, готовя окружающих к смерти главного героя.

Выбор некоторых исполнителей показался несколько необычным. Вроде бы слишком молодой Сорин, слишком «тусовочный» Тригорин, слишком элегантная Полина Андреевна, слишком спокойная Нина, слишком монументальный Дорн. И таких «слишком» набиралось очень много. Но когда каждый из них начинает трансформироваться на твоих глазах, меняя сущность и суть, это стремительно открывает все заложенные режиссером слои и позволяет добраться до важных смысловых глубин. Тогда все происходит с точностью до наоборот: иных актеров на эти роли представить не можешь и не хочешь. Голос Сорина (Андрей Финягин) звучит по-особому устало, болезненно, но при этом внезапно порывист и подкрепляет текстовой посыл о том, что и в шестьдесят жить хочется. Возраст реализуется и в неспешной походке, мимике, постепенно проявляющейся немощности.

Любопытно наблюдать за трактовкой образов Маши и Медведенко в исполнении Ларисы Ляпуновой и Ивана Товмасяна. Они ощутимо молоды не только внешне, но и по духу. Такие легко узнаваемые типажи из современности - герои, которых легко можно было бы перенести в ленту-победительницу Каннского кинофестиваля «Треугольник печали». Она уже несчастна, он мало зарабатывает, но при этом они все еще веселы и беспечны.

Природа Аркадиной, которую играет Настасья Кербенген, хорошо раскрывается в сцене с повязкой на голове сына. Она является поворотной для сюжета, откровенной, очень личной и интимной. Аркадина обезоруживает Треплева, не прибегая к повышенному тону или резкой пощечине. Ее жест точен и конкретен - поцеловать сына в губы. Треплев делает то же самое, когда в истории появляется третий, Тригорин. Он возвращает матери поцелуй прямо на глазах у обласканного вниманием и успехом беллетриста. Но если первый поцелуй нокаутирует Костю, то ответный ход никого не смущает. Как говорится: бывает.

Еще одна сцена, которую тоже принято разглядывать буквально под микроскопом - это монолог Заречной о Мировой душе. В спектакле он разбит на три равнозначные смысловые части. Он начинается с резких движений, заламывания рук, того, что сегодня мы бы назвали плохой игрой или нарочитой театральностью. После того как во все это действо с новыми формами вмешивается Аркадина, заключив «это что-то декадентское», Нина теряется, начинает волноваться, забывать текст, как бы на ходу быстро его вспоминает, говорит скороговоркой. Она хрупка и уязвима, очевидно, бесталанна по сравнению с единственной известной здесь актрисой. Затем звучит ремарка «Пауза», на сцене меняется световая партитура, появляются звуко-шумовые эффекты. Нина опирается на те самые режиссерские «костыли» и уже звучит более убедительно.

На протяжении всего монолога Заречная обращена лицом к зрителям и одновременно с этим стоит спиной к публике спектакля Треплева. Это весьма показательно. Жители и гости имения Сорина - это некое прошлое, которое должно остаться позади, а мы - люди из будущего, на которых ориентирован текст пьесы Константина. Мы уж точно сможем или хотя бы попытаемся понять его.

Спектакль Павла Карташева прельщает своей символикой. Костя не приносит и не бросает к ногам Нины труп чайки, все ограничивается красным световым пятном на сене. Но при этом чучело чайки покоится на черной шляпе Аркадиной буквально с ее первого появления на сцене.

Есть здесь и подвешенная на недосягаемой высоте лодка, опустившаяся к концу в виде крышки гроба. Как мы знаем, лодка связана в пьесе с фигурой Тригорина: Борис Алексеевич любит удить рыбу. За эту лодку всячески хватается Заречная, когда приходит увидеться напоследок с Костей. То она качает лодку как колыбель, в которой мог бы лежать родившийся, но вскоре умерший ребенок. То простирает руки, очутившись внутри и надеясь взлететь, подобно чайке.

Еще один важный символ - стена славы. После хрестоматийной фразы: «Будем говорить о моей прекрасной, светлой жизни... Ну-с, с чего начнем?» - на черной кирпичной стене появляется надпись «Борис Тригорин». Легко узнаваемая отсылка к передаче на канале Культура «Линия жизни». Программа, которая является неким показателем успеха и признания. Стал героем - жизнь прожита не зря, и ты интересен. Универсальное интервью, которое выходит при жизни, затем его повторяют с периодичностью раз в пять лет на юбилей. И это же видео потом может появиться с плашкой «памяти» и закадровым текстом «Вспоминая Х».

К этой стене попеременно подходят герои спектакля, на ее фоне играют в лото. Когда Костя и Сорин одновременно уходят из жизни и постепенно опускаются в могилу, которой является та самая платформа с сеном, надпись наконец-то меняется. На стене памяти появляется имя «Константин Треплев». Перевернутое. С ног на голову. Таким оно видится нам. И вместе с тем написанное ровно и правильно, если смотреть на него с Неба.

«Кабы знал, где упадешь, соломки бы подстелил», - гласит русская пословица. На заваленной соломой сцене, каждая соломка - грех человеческий. Образ колдовского озера, бескрайние воды которого могут одним пригнать семь пудов любви, а для других стать смертельной пучиной, это и есть та самая солома из спектакля. Как отчаянно и хаотично, почти бессознательно пытается наполнить случайно попавшееся ведро соломой Нина, так решительно и уверенно содержимое ведра возвращает на свой будущий погост Костя. И именно здесь самое время вспомнить те строчки, с которых и начинался спектакль:

Пока ты человек, будь человеком

И на земле земное совершай.

Фото автора

Фотогалерея