Знакомый всем и мало кому / К 120-летию Бориса Бабочкина (Москва)

Выпуск №6-266/2024, Вспоминая

18 января исполнилось 120 лет со дня рождения Бориса Андреевича Бабочкина, великого русского актера и режиссера. Это не преувеличение. Он был актером на все времена. Если бы сегодня он вышел на сцену, был бы абсолютно современным актером.

Эти цифры: 120 лет со дня рождения и почти 50 - со дня смерти, как-то не укладываются в голове. Времена сместились. Он все время присутствует в нашей жизни. Регулярно по телевидению мы видим его в знаменитом фильме в гениальной роли Чапаева, которая прославила Бабочкина едва ли не на весь мир. Когда отмечают памятные даты Великой Отечественной войны, показывают чудесный, наивный фильм «Актриса», где он сыграл раненого офицера Маркова. Половина фильма у него забинтованы глаза, но это не мешает герою быть душой компании, поддерживать всех тяжело раненых. Вроде бы «никакая» роль, но как Бабочкин ее сыграл! Как легко, изящно, с каким юмором - не влюбиться в этого Маркова было просто невозможно.

Когда заходит разговор о Чехове, всегда вспоминают его постановку «Иванова» в Малом театре, где Борис Андреевич играл Иванова, а Констанция Роек - Сарру. Это был незабываемый дуэт. Он заново открыл чеховскую пьесу, создав яркий современный спектакль, где соединились трагедия и сатира, вызвав огромный скандал. Его «Дачники» М. Горького, поставленные в Ленинградском БДТ в 1939 году, а потом в 1964 г. в Малом театре и еще во многих театрах России и даже в Болгарии, остаются непревзойденными. В эфире «Радио России» часто звучал его голос. Мой коллега Александр Кукес не пропускал ни одной даты из жизни Бориса Андреевича. В передачах об отце участвовала его дочь, Наталья Борисовна Бабочкина, доктор искусствоведения, Александр Аркадьевич Шерель, который не только видел Б.А. Бабочкина на сцене Малого театра, но и очень высоко ценил его записи на радио. В одной из передач в исполнении Бориса Андреевича прозвучали пушкинские монологи и стихи: монолог Бориса Годунова «Достиг я высшей власти» и монолог Сальери. Голос артиста, его интонация, ритмы и, конечно, смыслы этих монологов, по-новому раскрытые Б.А. Бабочкиным, производят очень сильное впечатление. Почему он не сыграл эти роли в театре?

Александр Шерель рассказывал: «Когда меня спрашивают, что было самым главным открытием Бориса Андреевича Бабочкина, именно открытием, я убежден, что это - цикл пушкинских монологов Бориса и Сальери, записанных на радио. Он сыграл Бориса так, как никто не рисковал играть - бессилие власти. Потом, после него это замечательно сделал Олег Николаевич Ефремов. Я думаю, что эта нота, которая есть у Пушкина, что ни одна власть ничего не может сделать с толпой, и нужно признать свое бессилие, впервые родилась у Бабочкина.

Пожалуй, три актера занимали на радио особое положение. Они читали то, что хотели, сами выбирали авторов и произведения, и делали это с блеском: в 30-е годы В.И. Качалов, в конце 30-х-начале 40-х Д.М. Орлов, и потом Б.А.Бабочкин. Он читал, например, «Вия» Гоголя очень строго. Впечатление было такое, что он с самим Гоголем посоветовался. Читал так, как будто в этот момент актер и есть автор, который это сочиняет. Вот так С. Юрский прочел «Евгения Онегина», О. Ефремов стал так читать Чехова. И создается волна, в которую вслед за исполнителем, своими чувствами и мыслями погружается слушатель. Однажды замечательный актер ленинградский Николай Константинович Черкасов лежал больной дома и слушал по радио чтение Бабочкина. Он сказал: «Бабочкин читает не текст Гоголя, а подтекст».

В своем архиве я нашла передачу 1994 года из цикла «Музейные тайны». Музей им. А.А. Бахрушина отмечал свое 100-летие. Вместе с заведующей отделом музея Викторией Халиф мы делали передачи, посвященные этому юбилею. Для радио, конечно очень интересны были богатства фонотеки музея. И Виктория рассказала, что когда-то она сделала запись рассказа Бориса Андреевича Бабочкина о дружбе с замечательным артистом Михаилом Федоровичем Романовым. Запись эта была сделана дома у Б.А. Бабочкина на бытовой катушечный магнитофон, в каком она состоянии неизвестно. Но у нас были мастера, которые могли восстановить любую запись. Эту историю мы решили рассказать нашим радиослушателям, что и сделали. Она раскрыла какие-то очень важные человеческие качества Бориса Андреевича, тем более, что достаточно много он рассказывал о себе, вспоминая прошлое.

Виктория Халиф: «6 сентября 1963 года театральная Москва хоронила Михаила Федоровича Романова. Панихида была в Театре им. Моссовета, потом на Новодевичьем кладбище. Театральный сезон еще не начался. Народу было не так много, хотя у артиста было очень много поклонников и поклонниц. Я была, как в тумане. Эта смерть меня ошеломила. Я никого не видела. Но одного человека я не могла не заметить. До сих пор перед глазами стоит, склонившись над гробом, Борис Андреевич Бабочкин.

Прошло несколько лет. Я стала собирать материалы для книги о Михаиле Романове. И первым человеком, к которому я обратилась, был Борис Бабочкин. Я знала, что он был самым близким другом для Михаила Романова. Вскоре после его 70-летнего юбилея я пришла к нему по поручению нашего музея. Когда мы прощались, я попросила разрешения записать его воспоминания о Михаиле Романове. Он тут же согласился и сказал мне: «У меня было в жизни только два друга - Миша Царёв и Миша Романов. С Царёвым другом не остался, а Миша Романов остался моим другом на всю жизнь». Бабочкин считал Царёва одним из виновников ареста Мейерхольда, так как в газете была опубликована подлая статья о режиссере за подписью М.И. Царёва. Конечно, он эту статью не писал, просто подписал, как и другие. Но Царёв был артистом Театра Мейерхольда, его учеником. Бабочкин этого не мог простить. Дружба кончилась, хотя они работали вместе в Малом театре, Михаил Иванович был директором и художественным руководителем. Наталья Бабочкина рассказала, что в дневнике ее отца есть фраза: «Царёв своей статьей посадил Мейерхольда». Это, конечно, было преувеличение, но никто не мог его переубедить. Когда арестовали Алексея Дикого в августе 1937 года, с которым Борис Андреевич был очень дружен, подписи Бабочкина под клеветническими письмами не было. Наталья Борисовна рассказала: «Я помню хорошо это время. Я помню чемоданчик, такой маленький, который стоял у нас в прихожей с папиными вещами. Мы жили в таком доме, где осталось всего несколько квартир не опечатанных. Больше половины квартир в нашем подъезде было опечатано. Страшное время. Люди, которые за папой ходили, с ним здоровались, а папа им говорил: «Не устали вы, надоело, наверное?» Этот человек ему ответил: «Да уж недолго, Борис Андреевич, осталось, не волнуйтесь за нас». Но обошлось. Я помню это прекрасно, хотя была маленькой девочкой».

Виктория Халиф продолжает свой рассказ: «Через несколько дней я со своей коллегой Любовью Кузиной приехала к Борису Андреевичу. Мы были вооружены магнитофоном, с которым не очень умели управляться. Поэтому очень волновались. Он нас принял очень хорошо. Поговорили немножко, мы как-то успокоились и записали его рассказ. Потом этот рассказ лег в основу его воспоминаний, которые были напечатаны в сборнике «Михаил Федорович Романов».

Борис Андреевич Бабочкин начал рассказ со своего первого приезда в Ленинград в 1927 году, ему было 23 года, его пригласили в Театр Сатиры, ныне Театр Комедии. А до этого он успел в 15 лет послужить в политотделе 4-й армии Восточного фронта, где воевал Чапаев, но они не встречались; поучиться в Драматической студии в Саратове, его родном городе, в Москве закончить Государственную театральную студию «Молодые мастера» под руководством И.Н. Певцова, поработать в театрах в Иваново-Вознесенске, Воронеже, Костроме, Самарканде и Фрунзе. И вот он приехал в Ленинград, поселился у друга на Васильевском острове.

Борис Андреевич Бабочкин вспоминал: «Это была осень. И я помню, что шел по Ленинграду, мне казалось, что все рядом, и опоздал на первую репетицию Театра Сатиры часа на полтора. Я шел, останавливался от восторга, от того, что я вижу этот город, он для меня был совершенно неожиданным. Когда я прошел мимо Александринского театра, который знал по фотографиям, я вспомнил, что когда был маленьким мальчишкой, у меня был товарищ, с которым мы вместе у моей бабушки ночевали. Мне было лет двенадцать, и я при керосиновой лампе читал ему пушкинскую «Сцену у фонтана». И он мне сказал: «Запомни мои слова: когда-нибудь ты будешь играть Самозванца в Александринском театре». Самое интересное, что это сбылось...

За один сезон в Театре Сатиры я стал довольно известным человеком. Я не ожидал и никогда не думал, что буду служить в Александринском театре. Да и вообще, не так уж сразу все получилось. Я уехал в Харбин, потом вернулся в Театр Сатиры, уехал в Москву в театр Корша, прослужил в нем полтора месяца и вернулся в Ленинград. И вдруг меня пригласили в Александринский театр, да еще на роль Чацкого, в 1932 году. И вот тогда я познакомился по-настоящему с Мишей Романовым. Отношения были не сразу такие уж простые. И вообще, стиль Александринского театра был немножко суховатый. Илларион Николаевич Певцов был премьером театра. Он был для меня почти недосягаемой величиной, моим учителем, хотя и добродушным, но все-таки разница между нами была громадная. И вот мы поехали в Донбасс, это была юбилейная поездка Александринского театра в честь его столетия. Вчетвером оказались в одном купе: Певцов, Азанчевский, Романов и я. Как только поезд отошел, Певцов сказал: «Ну, вынимайте, у кого что есть». Я, стесняясь, вытащил литр водки. По тому времени была довольно хорошая закуска. Дорога была длинная. Мы вчетвером выпили за трое суток сто бутылок. Я понимаю, что это не войдет ни в какую книгу, но это правда, мы сосчитали посуду. С тех пор мы четверо стали неразлучными друзьями, и Певцов был с нами совершенно на равных. И вот здесь Миша Романов представился для меня с новой стороны: добродушнейший, бесхитростный человек, очаровательный товарищ. С того времени и началась наша дружба, которая продолжалась до самой его смерти. Он был настоящим артистом Александринского театра, актером образцовых сцен с его простым, скромным тоном на сцене, с его глуховатым голосом, с полной неспособностью и невозможностью сфальшивить хотя бы в одном слове, в любой роли, он был абсолютно искренним. Он не был ярким артистом. Мне казалось, что он обречен на всю жизнь, что называется, быть вторым любовником. Ну, скажем, в «Горе от ума» я играл Чацкого, а он Молчалина. И мне казалось, что это его судьба... Но вдруг произошел в его жизни какой-то перелом. Это яркое воспоминание в моей жизни. Миша уехал на съемку. В этой же картине снималась очень красивая молодая актриса Маша Стрелкова. И у них начался совершенно испепеляюший роман, которому можно только позавидовать. Они уехали в Киев. Я потерял его из виду, хотя мы переписывались».

Виктория Халиф: «Эта переписка сохранилась, частично я ее опубликовала в сборнике, посвященном М.Ф. Романову. Борис Андреевич разрешил мне познакомиться с его архивом, который он передал в ЦГАЛИ. Я храню как драгоценность маленькую записочку на листке из школьной тетради, где написано рукой Бабочкина, что он просит директора ЦГАЛИ допустить меня к работе с его документами. В архиве я познакомилась со всей перепиской Бабочкина и Романова. Когда я читала эту переписку, поняла всю чистоту и красоту человеческих взаимоотношений двух больших художников, хотя они были такие разные.

В Академическом театре драмы им. А.С. Пушкина, как тогда назывался Александринский театр, Бабочкин проработал с 1923 по 1936 год, он сыграл Чацкого, Самозванца, Хлестакова, Алексея в «Петре Первом», Белогубова в «Доходном месте», в самом начале его ввели на роль Кастальского в спектакль «Страх», где гениально И.Н. Певцов играл профессора Бородина, и Бабочкин продолжал у него учиться. В 1936 году ушел в БДТ. Певцов его благословил на этот переход. Бабочкин был актером, режиссером, художественным руководителем БДТ, и там поставил, наверное, лучший свой спектакль «Дачники», который имел огромный успех. С этой пьесой М. Горького он не расставался почти всю жизнь. А потом была Москва, война, Алма-Ата и снова Москва. Бабочкин был вечным путником, искал себя, свой театр и не находил, на его долю выпало много несправедливостей, интриг, зависти, в конце жизни он поверил в Малый театр, но там тоже было непросто. Свой последний спектакль в Малом театре он поставил в 1974 году, за год до смерти, «Грозу» А.Н. Островского и сам сыграл Кулибина.

Наталья Бабочкина: «Я думаю, что каждый художник знает цену себе. И большой художник обязательно. Отец знал себе цену. Он подходил к себе с огромной требовательностью. Нужно еще учесть, что у Бориса Андреевича была очень трудная жизнь в том смысле, что он шел как бы поперек всего. Он утверждал те идеалы, которые считал правильными. Он очень много менял в своей жизни, но в каждый отрезок существования, всё, что он считал правильным, готов был защищать до конца. Любил ли он Малый театр? Приходил, уходил, снова приходил. Он любил «старух» Малого театра. У него были очень хорошие отношения с Варварой Николаевной Рыжовой, он называл ее Душенька, наша Душенька. Евдокии Дмитриевне Турчаниновой иногда говорил Душечка, очень редко, но говорил. А Александру Александровну Яблочкину называл только по имени-отчеству. С Яблочкиной была смешная история. На каком-то шефском выступлении кто-то из публики спросил - а как ваш сын Борис Андреевич Бабочкин? Она была этим очень растрогана. Так к нему относились «старухи» - и с любовью, и с бесконечным уважением».

Борис Бабочкин продолжил воспоминания о Романове: «Прошло довольно много лет. Наконец, Театр им. Леси Украинки приезжает на гастроли в Москву. Михаил Романов, конечно, пришел ко мне, как всегда бывало, и позвал меня на «Живой труп», он играл Федю Протасова. У нас с ним были такие отношения, до такой степени дружеские, что я ему сказал: «Мишка, я не пойду... Ну, ты же меня знаешь, не могу я тебя представить Федей Протасовым». Он задумался, не обиделся, мы не обижались друг на друга. Потом подумал и сказал: «Знаешь, Боря, все-таки, я тебя прошу, пойди, посмотри». Гастроли были в Малом театре. Пошел я его смотреть в «Живом трупе». И вдруг увидел, что мы ничего не понимали в нем как в актере! Он открылся для меня с такой неожиданной стороны, причем, самое интересное, что он не изменился. У него так же не было темперамента: пренебрегал всеми внешними эффектами, заранее жертвовал всеми выигрышными местами роли, у него все было наоборот. Я был совершенно поражен, потрясен. Пришел к нему и... плакал. Он понял всю искренность моего отношения к этой его работе. И вот здесь начался, как бы сказать, новый этап наших отношений, когда я увидел в нем не только чудного товарища, человека прекрасного, но глубочайшего актера. Алексей Денисович Дикий, тоже мой друг и авторитет для меня громадный, мне говорил, что никто никогда в жизни так Федю Протасова, как Романов, не играл. Другого слова не могу найти, он был гениален. Лучше этого, верней этого нельзя было себе представить ничего. Причем, это был толстовский образ, вот как весь Толстой, лишенный всяких эффектов, это была самая глубокая, правдивая до жестокости, до слез, до чего угодно простая, прозаическая вроде как бы жизнь. Стало ясно, что появился на русской сцене громадный актер, может быть, самый большой из всех, кого я встречал».

Виктория Халиф: «Михаил Федорович очень хотел переехать в Москву, и писал Борису Андреевичу, что появились конкретные предложения. Бабочкин ему ответил: «Я очень хочу, чтобы вы скорее переехали в Москву, и мы смогли бы видеться. Ближе вас у меня, Миша, никого нет. Поэтому мы очень обрадовались твоему письму».

Но переехал Михаил Федорович Романов из Киева в Москву только в 1963 году после смерти жены. Он был приглашен Ю.А. Завадским в Театр им. Моссовета. Успел на гастролях сыграть с Любовью Орловой «Милого лжеца» и начал репетировать «Дядюшкин сон». Но сыграть Князя ему было уже не суждено.

В конце своего рассказа Борис Андреевич Бабочкин снова вернулся в свою юность, видимо, дорогой его сердцу Александринский театр: «Николая Васильевича Петрова надо вспомнить, воспользовавшись случаем. Проходят годы, его я вспоминаю все больше и больше, все больше и больше ценю. Какой интересный был актер, какой незаменимый художественный руководитель, по такту своему, по увлеченности искусством. Его ближайшее окружение: Елена Карякина, Михаил Романов, Серафим Азанчевский, Илларион Певцов, это были его друзья, Людмила Скопина, Наталья Сергеевна Рашевская, все это была прежде всего дружеская группа людей. Сколько лет я прослужил в Александринском театре, я не знал, что такое театральная интрига, этого не было. Всем этим людям это совершенно было не свойственно. Такой актер, как Анатолий Горин-Горяинов даже не понимал, что такое интрига или шахматная комбинация внутри театра. Люди жили интересной жизнью, кроме искусства никаких других интересов в Александринском театре не было».

Да, видимо сильно у Бориса Андреевича наболело, натерпелся он за свою жизнь. Эти воспоминания были записаны в 1974 году, меньше, чем за год до его смерти, о которой тогда никто не думал. Борис Андреевич Бабочкин умер 17 июля 1975 года.

Фото из открытых источников в Интернете

Фотогалерея