Колдовство со словами / Вспоминая Валерия Галендеева (Санкт-Петербург)

Выпуск №6-266/2024, Вспоминая

Валерий Галендеев появился в ЛГИТМиКе в 1970-х, когда там королевой сценической речи была Стронгилла Шаббетаевна Иртлач. С точки зрения смешливых театроведов высшим пилотажем и, соответственно, правом на зачет было умение юных артистов выговорить ее имя-отчество грамотно и без запинки. А если еще к тому же блеснешь скороговоркой типа: «Корабли лавировали, лавировали да не вылавировали», то карьера мастера художественного слова тебе обеспечена. Для легкомысленных студиозусов с Моховой явление нового педагога было, словно ушат холодной воды. Молодой, красивый, с черными кудрями и орлиным профилем, он кое-кому из увлекавшихся поэзией и участвовавших во Всероссийском конкурсе чтецов им. В. Яхонтова был уже известен. Но даже они не подозревали, чем чревато для питерского театрального образования и питерской культуры вообще это явление - Галендеев.

Он был строг, но справедлив. Часто бывал прав в спорах об искусстве. Как признаются не только его ученики, но и мои коллеги, порой в беседе с ним ты чувствовал себя, как на минном поле. Шаг влево, шаг вправо, и ты уже читаешь в его насмешливых глазах: «Олух! Неуч! Профан!» И если нас, убогих, он жалел, то будущим артистам все говорил в глаза. Самые отважные из них спрашивали: «Валерий Николаевич! Как же мне перестать быть идиотом?» На что получали ответ: «Так перестань!»

А если иметь в виду, что Галендеев пришел в аспирантуру ЛГИТМиКа, окончив театроведческий факультет, а затем одну за другой защитил как искусствовед кандидатскую и докторскую диссертации, став полноценным профессором, то тушевались в его присутствии не только студенты. На прощании с мастером его старый товарищ, одноклассник, знавший его более семидесяти лет, рассказал, что Валера с детства был вундеркиндом, а потом, уже в Горьковском театральном училище, благополучно сменил это высокое звание на титул гения. Круглый отличник был к тому же и круглым сиротой, одного за другим потеряв родителей. В училище, перейдя на третий курс, он стал - случай уникальный - педагогом по сценречи. Если кто и сделал себя сам, то это Валерий Николаевич Галендеев.

Полагаю, что приглашению его в ЛГИТМиК способствовал А.И. Кацман. Они познакомились в Горьком, куда наш «великий и могучий» режиссер и педагог прибыл как председатель Государственной экзаменационной комиссии. Они тогда произвели друг на друга сильное впечатление. Прежде всего, наверное, несхожестью - как лед и пламень. Яркий, пылкий, словно бенгальский огонь Кацман и степенный, плавный, основательный Галендеев. При всей несхожести они стали двумя важнейшими столпами института на Моховой, успев воспринять лучшее от уходивших корифеев. Валерий Николаевич вспоминал об Аркадии Иосифовиче: «Он учил благодаря тому, что он сам был театр, театр от начала до конца». Галендеев тоже обладал несомненной театральностью, он учил собою, но вполне сознательно. Это было частью его метода.

А в 1970-х в ЛГИТМиКе прежде всего зазвучал его прекрасный голос - раскатистый, мощный, поистине шаляпинский бас. Питерский театральный люд, вроде бы, голосами не удивишь - и певческими, и актерскими. Но, проходя мимо аудитории и услышав негромкую, без повышенных тонов, внятную речь педагога, я не могла не вспомнить, как сидя в темном зале Александринского театра на репетиции «Вишневого сада», даже не услышала, а почувствовала, что в зал входит Юрий Владимирович Толубеев. Толстые стены, казалось, вибрировали под натиском гула. Низкие тона - то ли контрабас, то ли орган - заполнили огромный зал. Притом, что голос актер не повышал, говорил негромко, но рокотал, словно морской прибой.

Подобным даром обладал и новый педагог. Позже, сполна освоившись в институтских чертогах, он развлекался, демонстрируя широту и богатство возможностей своего голоса. Отчего студенты краснели, бледнели от зависти, от беспомощности. А лучшие из них делали все, чтобы достичь высот мастерства. Не всякий выходил из институтских стен, дотянувшись до желанного результата. Понятно было, что это только начало, что работать предстоит долго и упорно - может быть, всю жизнь. И не только над дыхательным аппаратом, голосоведением, дикцией, чистотой речи. Работа актера над голосом перерастала в работу над собой. Недаром Галендеев с юношеских лет увлекался Станиславским.

Тем-то и отличался он от других педагогов, что не был просто «предметником». У него можно было учиться не только профессии, но и жизни. И понять, что для актера одно без другого невозможно. Его упражнения не были схоластикой. Для будущих артистов он становился профессором Хиггинсом - Пигмалионом, каждому по отдельности помогал превращаться в художника, будил творческое начало.

За пределами института о Валерии Галендееве заговорили сразу после премьеры спектакля «Дом» в Малом драматическом театре. И, конечно, после триумфа «Братьев и сестер». То есть сначала речь шла о Додине как о выдающемся режиссере, сумевшем постичь трагедию русского народа, а потом и о его команде, без которой зрители не влюбились бы в спектакль. И автор - Федор Абрамов - не благословил бы перенос на театральные подмостки выстраданную им эпопею «Пряслины». Вместе с актерами (еще студентами) педагоги отправились на Русский Север, познакомились с неповторимым говором архангелогородцев, с лексикой пекашинцев. Но это не было чисто речевым упражнением. (Хотя знаменитые галендеевские разминки перед каждым спектаклем, обязательные для всех, и вчерашних студентов, и заслуженно-народных, известны во всем театральном мире. Как и мастер-классы, сотни раз собиравшие профессионалов и в драматических, и в музыкальных вузах и театрах по всей России и за ее пределами.)

Ребята погружались в стихию народной жизни, в быт, характер отношений. Язык был инструментом для познания души народной. Недаром, размышляя об опыте проникновения в историю, характеры, чувства героев, о додинском «колдовстве со словами», Галендеев вспоминал Мандельштама и его «Разговор о Данте»: «Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку... Поэзия тем и отличается от автоматической речи, что будит нас и встряхивает на середине слова. Тогда оно оказывается гораздо длиннее, чем мы думали, и мы припоминаем, что говорить - значит всегда находиться в дороге». А Додин, в свою очередь, не мог не заразиться способом вгрызаться в литературу, которую предстояло превратить в театральную реальность. И книги свои режиссер соединил общим названием: «Путешествие без конца. Погружение в миры».

С 1980-го года Валерий Галендеев связан не только с институтом, где начал как профессор, продолжив как заведующий кафедрой сценической речи, но и с МДТ - Театром Европы. Там его карьера не исчерпывалась должностью педагога-репетира (что было бесценно - спросите у любого актера-додинца). На главных спектаклях Додина Галендеев был режиссером или режиссером-ассистентом. А если честно - соавтором. Их союз помог рождению не только тех спектаклей, что начинались еще во время учебного процесса (от «Братьев Карамазовых» до «Гаудеамуса» и «Жизни и судьбы»), но и всех чеховских и шекспировских постановок, «Бесов», «Коварства и любви». Мастер учил артистов не только выстраивать порядок слов, но и слышать музыку авторской речи. При этом не меньше ценил художественный беспорядок, внося неожиданные диссонансы. Так возникала гармония, оттесняя алгебру.

Немало театроведов пытались постичь феномен МДТ, но лучшей работы, чем книга В.Н. Галендеева «Лев Додин. Метод, школа, творческая философия» (СПб., 2014), не сыскать. Автор рассказал о том, чем занимался и над чем размышлял, не как сторонний наблюдатель, а изнутри, как участник процесса - путешествия без конца, которое продолжается от спектакля к спектаклю, длится и после премьеры. Сорок три года он был собеседником, другом, педагогом и для Льва Додина, и для каждого из артистов и студентов. С последним в его жизни курсом он работал над поэмой Александра Блока «Возмездие». Наверное, воспринимая это в какой-то мере и как свое напутствие ученикам: «Дай мне неспешно и нелживо/ Поведать пред Лицом Твоим/ О том, что мы в себе таим,/ О том, что в здешнем мире живо...»

Валерий Галендеев успел поведать многим и о многом. Сотни учеников с благодарностью вспоминают его. Для них он был демиургом. Почти Богом. Он был всезнающ и вездесущ. Народный артист России Петр Семак - один из первых и любимейших учеников мастера - вспоминал, как в институте Галендеев запрещал им курить. Однажды, во время каникул, его однокурсник Николай Павлов ехал к себе на родину, в Великие Луки, и вышел на полустанке покурить. И вдруг слышит знакомый до боли голос: «Коля! Я все вижу!» Коля с перепугу, прежде всего, глянул на небо: не глас ли небесный раздается?.. И только потом увидел в вагоне встречного состава Валерия Николаевича. Случай почти анекдотический, но подтвердивший: от учителя не спрячешься.

Я, увы, у Валерия Николаевича не училась. Но скольким ему обязана! Советы, наставления, прямые и косвенные... Вспоминаю его часто, по поводу и без. Помимо всех театральных, книжных и музыкальных открытий, подарил, например, в Милане встречу с «Пьетой Ронданини», неоконченной работой Микеланджело, которая скромно стоит в полутемном зале Кастелло Сфорцеско. Без подсказки Галендеева могла бы пройти мимо, а теперь часто вспоминаю и понимаю, почему этот образ был так ему близок.

О том, что этот человек в себе таил, не даст забыть и театр. И МДТ - Театр Европы, и те, где есть его ученики. В каждом спектакле живет частичка его души, его мастерства, юмора, заботы и любви.

Фото предоставлены автором

Фотогалерея