Незримое присутствие

Выпуск №1-111/2008, Гости Москвы

Фото представлены Театром русской драмы им. Леси Украинки

Нынешние гастроли Национального академического театра русской драмы им. Леси Украинки на сцене Малого театра России были посвящены памяти народного художника России и Украины, лауреата Государственной премии Российской Федерации и независимой Национальной премии «Триумф» Давида Боровского (1934-2006). После окончания каждого спектакля актерские и зрительские аплодисменты были всегда символически адресованы сценографу. В этом театре Боровский прошел творческий путь длиной почти в полвека и украсил жизнь более тридцати спектаклей, начиная с первой постановки — «Ложь на длинных ногах» (1956).

Художник рисует свой силуэт истории. Эта статья — взгляд на показанные в Москве спектакли через сценографию.

Поединки с властью

Спектакль «Дон Кихот. 1938» по М.Булгакову (2006; сценическая композиция и постановка — Михаил Резникович) оказался перенасыщен большим количеством сюжетных линий — от странствий Дон Кихота до воспоминаний Елены Булгаковой, от кратких фрагментов мольеровского жизнеописания до советского документального мира 1930-х годов. Сценическое пространство, образно созданное художником, — часть московской квартиры Михаила Булгакова с раскрытыми окнами и балконной дверью, с зеленой настольной лампой на рабочем столе, — образует угол, стороны которого, словно держащие векторы, растворяются в звездном небосклоне. Бытовой интерьер плавно переходит в некое волшебное анимационное пространство с лунным диском, «выкраивая» из мебели прорезную книжную иллюстрацию.

Мгновение, и в раскрытых мебельных дверцах появляются герои Сервантеса. Будто из картинных рам неподвижные фигуры персонажей бесстрастно созерцают героя. На черном фоне портреты испанской знати конца XVI века или советская инквизиция? В любые времена донкихоты обречены. Жизнь с пугающей легкостью становится литературными страницами, но и книга способна воплотиться в жизнь. Текст «Дон Кихота» прерывает зловещая трель телефонного звонка. По замыслу создателей, идея романа великого испанца подается в контексте 1938 года.

«Напрасная борьба и не с теми», — мысль, которую повторяет Сочинитель, он же Дон Кихот и Рыцарь де Варгас (Юрий Гребельник), чему затем вторит Санчо Панса (Давид Бабаев). От клеветы не спасает даже самое высокое положение, а потому главное напутствие, адресованное Власти — только сострадание. Которое, увы, в принципе отсутствует на политических и государственных вершинах. Как бы ни были пышны одежды любого Времени, утверждает Боровский, донкихоты всегда будут одеты в рубище.

Ироническая гримаса величия

Борьбу с властью, с тягостными буднями и повседневностью ведут не только рядовые сочинители, но и великие мира сего. Ироничный смешок над властелинами эпох легко различим в спектакле «Napoleon i корсиканка» по пьесе Иржи Губача (2004; постановка — М. Резникович). В наполеоновском дневнике (1816) записано: «Демократия может совершать безумства, но она имеет сердце, которое можно растрогать; аристократия всегда остается холодной и никогда не прощает». Свергнутый кумир на себе испытал правоту своих строк: английская любезность оказалась весьма «щедра» и взамен императорской короны вручила Наполеону терновый венец пленника острова Святой Елены. Последнее место проживания французского императора — местечко Лонгвуд. На месте последней обители Наполеона когда-то был скотный двор.

Эту метафору фиаско Боровский раскрывает с присущим волнующим лаконизмом. Скупость сценографии в пустоте пространства — стойла для животных, ворох сена, бочка, вертикаль света в узком окне, прорезающем белую известковую стену. Но меньше всего художник хотел подчеркнуть падение гения. Бывший хлев оттеняет глубокую мысль о том, как сверхтяжела для полководца задача сохранить человеческий дух и внутреннее величие на обочине Истории. Художник сознательно заставляет совершать проход персонажей на сцену через крытые загоны для скота. Стойла, как некие горнила, показывают, кем становится человек после испытаний.

В условиях, унижающих человека, Наполеон (Давид Бабаев) продолжает сохранять свое достоинство, мало совместимое с внешним убогим видом его костюма. Но Государство (даже и в лице побежденного) обязано отвечать за своих подданных, и ему — человеку-государству — без снисхождения выставлен счет простого народа в лице корсиканки Жозефины Пантеу (Татьяна Назарова). В бездонном падении социального статуса человеческая гримаса на лице Наполеона — последняя возможность выйти за рамки дозволенного к личной свободе. Вражеский флаг легко заменить на родной — главное наличие цвета, бельевые прищепки запросто скрепят любое сочетание разорванных полосок. Путь от великого до смешного весьма короток. И Боровский безупречно выстраивает зримое воплощение этой мысли.

К сожалению, спектакль все-таки не обрел философской иронии, которая выше любых аллюзий с «оранжевым» налетом украинской истории. И жаль, что сценическая юмореска в духе политического скетча в финале зачем-то «выруливает» на некий песенный дуэт, ставя жирное многоточие сантиментов.

Преодоление

Умение противостоять судьбе свойственно не только полководцам и политикам. Испытания преодолевают обыкновенные персонажи, сценические герои Алехандро Касоны «Деревья умирают стоя» (2003; постановка — Ирина Барковская). Вспоминая о мгновениях рождения художественной идеи, Резникович подчеркивал: «Давид нарисовал в плане полукруг и сказал: „Вот: вся сцена — шестиметровый бамбук дугой, впереди стулья. Герои выходят, раздвигая бамбук. Если хочешь — используй“. И категорически отказался от упоминания своего имени в афише и от гонорара, только потому, что в давнем спектакле Л. В. Варпаховского бамбук был использован в первой картине. Там несколько тонких нитей бамбука висели в проеме двери, через которую входили герои». Желание Бальбоа (Юрий Мажуга) поддержать упорную 20-летнюю веру жены Эухении (Валерия Заклунная) в обязательное возвращение единственного внука, которого он когда-то выгнал из дома, приводит к появлению в их жилище «мнимой» юной супружеской пары (Кирилл Кашликов и Елена Нещерет). Но бабушкино счастье оказалось мимолетным, подлинное возвращение беспутного потомка (Дмитрий Савченко) обратило ее к суровой действительности. Однако годы ожидания закалили героиню, и она оказалась способна оценить и чужое благородство, и подлость любимого внука.

Среди сценической пустоты — контраст визуального ряда: символический полукруг сплошной занавеси из стволов с их собственной бамбуковой музыкой (перестук — знак человеческой поддержки и стойкости) на фоне крупного ствола засохшего дерева (ужасающее одиночество, не подвластное времени). В этом напоминание художника о всегдашней взаимосвязи человеческих радостей и страданий.

Грустная музыка любви

Такой же единый монолитный ряд (а порой непреодолимая стена), видоизменивший полукруг на отдельные органные створки, образуют и стволы березок в спектакле по пьесе Л. Малюгина «Насмешливое мое счастье» (1966; возобновлен в 2004; постановка — М. Резникович), однако наполнение сценической мысли здесь совсем иное. Этот музыкальный инструмент весьма схож с рисунком человеческой жизни — с черными крапинками, штрихами и полосками на белом фоне — и заставляет вслушиваться в сюиту внутреннего мира героев. Хрупкость чувств Лики Мизиновой (Наталья Доля) и Чехова (Вячеслав Езепов) отражена в письмах, рождая щемящие ноты душевных струн. Сухость, прямолинейность Ольги Книппер (Лариса Кадочникова) не раскрыли ее внутреннюю драму, а ведь ушедшее время поглотило и ее надежды, оставляя с разочарованиями. И вот уже мужской зонтик на фоне березовой вертикали смотрится как черная грибная шляпка, напоминающая больше о ненастье жизни, а не только лишь о дождливой погоде.

Затягивающая бездна времени гасит финальные звуки Баха — медленно смыкаются створки. «Березовый орган. Здесь и Россия, и вечность, и Чехов», — эта метафора, сформулированная режиссером, стала тем камертоном, по которому настроен спектакль.

Листопад жизни

Тонкая лирика сочетается с эмоциональным накалом в спектакля по пьесе А. Менчелл «Бабье лето» (2007; постановка — Григорий Зискин, Канада). Он повествует об одиночестве и его преодолении. Человека поддерживает память о Прошлом, она способна ткать яркие узоры воспоминаний и одновременно сосуществовать и выживать в Настоящем. Сколь различны характеры героинь: темпераментность Люсиль (Анна Варпаховская, Монреаль), рассудочность и легкая ирония Дорис (Екатерина Райкина, Москва), конкретность аналитика и пластичность Иды (Лидия Яремчук, Киев), столь различны и модели поведения в одинаковых ситуациях. Три женских одиночества. Ведь героини встречаются для посещения кладбища, они приходят к мужьям, которых уравняла кончина. В пространстве мемориального пейзажа (стулья с полотняными чехлами удивительно похожи на надгробные стелы) женщины продолжают поиски счастья. Кто в воспоминаниях, кто в реальных людях, например, в Сэме (Михаил Янушкевич, Москва).

Ключ к решению спектакля Боровский нашел в образе листопада. Главный сценографический образ — сквозной ажур осенней листвы: желтые, красные, бурые кленовые листочки, словно вышитые по черной сетчатой канве; при погружении их в сумрак при лунном освещении листья превращаются в сине-голубые узоры. Однако солнечный лучик пробуждает жизнь на ночном панно. Удивительно, как может листопад говорить об игре чарующих красок мира, переливами осеннего багрянца утверждая только Жизнь. И пускай она контрастно раскрашена — от этого она не становится хуже.

Постскриптум

Спектакли Театра им. Леси Украинки, посвященные памяти мастера, показали, какой совершенной может быть метафора, развернутая художником. Вновь поражаешься, что можно так просто заставить играть неподвижный мир, сделать его пластичным, наполнить глубокой философией обыденность.

Фото предоставлены Театром русской драмы им. Леси Украинки

Фотогалерея