Роскошество переходного возраста/«Бог резни» (т-р Современник)

Выпуск № 2-122/2009, Премьеры Москвы

«Бог резни» – вторая столичная постановка Сергея Пускепалиса (известного широкой публике в качестве киноактера), но много более звучная.

Отчасти потому, что идет на большой сцене «Современника» (первый спектакль был в подвале «Табакерки») и полна энергии, захватывающей вместительный зал. В большой степени также из-за звездного состава актеров, верной приманки для публики: у каждого из четверки занятых артистов есть свои поклонники и/или поклонницы. Конечно, благодаря пьесе – классический квадрат супружеских пар. И, разумеется, в результате усилий самого постановщика.

В «Боге» внятна его уверенность, владение технологией – недаром Сергей по окончании РАТИ не стал ловить удачу и толкаться в суетливой столице, а уехал в провинцию, несколько лет возглавлял Магнитогорский драмтеатр. Лукавый Петр Фоменко вопросы о своих воспитанниках обычно парирует в том духе, что кто чей ученик – будет ясно гораздо позднее: «вскрытие покажет». Однако в данном случае не нужны ни время, ни дополнения – питомец Мастера легко угадывается. Твердая рука, подножие ремесла ощутимы с первой и до последней минуты почти двухчасового действа, театральная ткань плотна, постановщик изобретателен и сведущ в знаках сегодняшнего театра. Иначе невозможно воплотить ту постоянную, прихотливую игру видимого и действительного, которой напоена пьеса, немыслимо создать обманки, которые взрываются реальностью, и обыденность, за которой прозревается сущность.

Комедия Ясмины Реза (автора, известного у нас по многим постановкам пьесы «Искусство») затейлива и требует от постановщика такой же технической ловкости. Фабула предельно проста: подрались двое мальчишек, их родители, ранее друг с другом не знакомые, встречаются, чтобы разобраться в происшествии и принять какие-то меры.

Прозрачная ситуация позволяет не только раскрыть характеры, но и очертить среду обитания, создать широкую картину общества – так и чудится, что Ясмину вдохновлял давний шедевр Олби «Кто боится Вирджинии Вулф?», в котором тоже две супружеские пары и который когда-то шел на тех же подмостках «Современника», оставшись в памяти блистательными работами самой Галины Волчек, Марины Нееловой, Валентина Гафта…

В пьесе, где всего четыре персонажа, надо умудриться удержать зрительский интерес, хотя внешне все обыденно: ну, принесли кофе, ну, спорят по поводу формулировок – парнишка действовал «вооруженный палкой» или «с помощью палки» (естественно, каждая семья хотела бы отстоять своего питомца – уменьшить вину виновного, преувеличить страдания потерпевшего). Самое крупное событие – приступ тошноты у гостьи: последствия его приходится ликвидировать долго как хозяевам, так и супругу болезненной дамы.

У Пускепалиса квартет действующих лиц получился ярко театральным и жизненно достоверным. Распределение ролей – одно из явных слагаемых успеха. Две пары, как в лучших традициях комедии дель арте, выстроены на контрастах внутри себя и друг с другом.

Рыжий клоун Сергей Ющенко: его Мишель явно страдает инфантилизмом – растягивает слова, выпячивает губы перед тем, как что-то сказать, а порой долгая подготовка так и не приведет к речи. Но этот упрямец надежен – понятно, почему его выбрала супруга, хотя она с ним и мучается. Единственное, чего нет (пока) у актера, – точного распределения по всему пространству роли, нарастания напряжения, параллельного росту напряженности действа.

Супруга Мишеля Вероника у Алены Бабенко, напротив, закована в незримую броню так, что не подступиться, однако есть уязвимое место – неотесанный муж-неровня (она – писательница, у него – фирма по продаже предметов быта, вплоть до унитазов). Понятно, что это далеко не та жизнь, о которой ей мечталось, но к сложившейся ситуации Вероника относится трезво. Ноту драматизма актриса несет наиболее звонкую: еще немного, и судьбы уже не изменить.

Резкость и темперамент Владислава Ветрова, склонность к мгновенным перепадам настроения и внезапным переходам от бурной энергии к ленивому созерцанию получили должный простор. Подчас еще у артиста чуть ощутим привкус эстрады, наглядность располагается там, где надо большей скрытности, но немало мгновений, когда идеально совпадение образа и артиста, героя и взгляда на него со стороны, полного острой иронии (так внятной в недавнем его Молчалине).

Ольга Дроздова – воплощение женственности, со всем ее неотразимым очарованием и несусветной глупостью. Общее пожелание ко всем исполнителям: определить точнее жанр, доведя существование в нем до виртуозности, но это – если предъявить максимальные требования. Вдобавок тут уже сказывается определяющая зависимость от постановщика.

В программке (увы, полной ошибок и опечаток) Пускепалис не только делится восторгами по поводу пьесы и театра, где он дебютирует в качестве режиссера, но высказывает ряд мыслей о пьесе и раскрывает свою идею постановки. То ли лукавит, то ли ему проще ставить, чем говорить, но на самом деле речь в спектакле и пьесе идет отнюдь не о «кризисе среднего возраста», как он утверждает. На сцене – представители той самой публики, что сидит в зале (премьера состоялась под знаком фестиваля «Черешневый лес», который спонсировал постановку). Это настойчиво формируемый сверху средний класс, что в российском варианте получается очень средним. Почему зрители так радостно и узнают в персонажах друзей и знакомых, отчего так много смеются. В пьесе разлита язвительная насмешка над двуногими, которые мало чем отличаются от других представителей животного мира, ярок сардонический контраст между внешним благополучием (столь безукоризненно выраженным в сценографии) и внутренней пустотой.

Почему же умница Пускепалис не расслышал саркастических нот, напротив – постарался сгладить противоречия, переведя яростные столкновения в разряд легких недоразумений, настаивая на всеобщей умильной примиренности?

Ошибка Пускепалиса одного корня с просчетами других режиссеров и связана с фестивальной идеологией. Среди прочих столичных фестивалей «Черешневый...» отличается стремлением не к художественным свершениям, не к поискам нового сценического языка и даже не к отслеживанию театрального процесса, но главным образом к устойчивости. Он любит солидные имена, престижные театры. Стабильность чудится организаторам подтверждением надежности его самого и их самих, равно как и того слоя, которым они порождены.

Отсюда вытекает непреложная буржуазность: публике такого рода зрелищ требуются не духовные усилия или по крайней мере душевные волнения, традиционные для отечественной сцены, но развлечение с толикой интеллектуальности – для самоуважения. По театральной крови, создания фестиваля – разновидность гламура, здесь стремятся соблюдать видимость благопристойности. Для чего и взяты вполне респектабельные авторы – Бомарше, Диккенс, Реза, равно как и узнаваемые исполнители. Разумеется, здесь предполагается не театральный аналог «Аншлага» или «Комеди Клаба», но тяга к увеселению остается сокрытым движителем.

Критики именуют такие коммерческие зрелища «буржуазным искусством», однако словосочетание фальшиво – прилагательное противоречит существительному. А речь идет о переориентации российской сцены, которая с момента своего зарождения поднимала общественно значимые проблемы. Однако появилась специфическая публика, которая не просто ждет, но требует занимательности. То там, то здесь в зрительских рядах вспыхивает утробный гогот – не потому, что на сцене действительно произошло что-то интригующее, но знаком преображения аудитории. Только в отличие от классической формулы: «Театр – место, где толпа превращается в народ» метаморфоза идет в обратную сторону.

Воздействие стада может существенно возрасти – в кризис, когда культурные власти не финансируют новые постановки, призывая театры ограничиться старым репертуаром, денежная сторона обретает решающее значение. Циничное «кто платит, тот и заказывает» обретает силу закона, разделяя работников сцены на тех, кто с благоговением урожденного лакея восклицает «Чего изволите?», и других, для которых задачи искусства не сводятся к щекотанию нервов и гениталий.

Понимает ли скольжение в статус обслуживающего персонала Пускепалис? Хотелось бы надеяться – особенно теперь, когда он стал во главе старейшего из русских театров. До сих пор ему дозволены были пробы пера и профессиональных мускулов, дерзости и шутки, однако роскошное время переходного возраста, пленительной щенячьей резвости миновало. Наступил период ответственности перед своим делом, своим поколением, своим временем.

А сил, таланта и мастерства Сергею Пускепалису не занимать.

Фото Михаила Гутермана

Фотогалерея