Владимир

Выпуск 3-123/2009, В России

Владимир

 

Три грации, три шустрые, работящие крестьянки, три «разнузданные» ведьмы, ловко шаманящие с живым огнем, металлом, водой, диким камнем и деликатно названные в программке спектакля «какие-то женщины» (и их всего только три!), своей ритуальной невозмутимостью гармонично обрамляют суровую сагу о старом короле, опрометчиво раздавшем власть свою и земли неблагодарным дочерям…

Гортанные песнопения, подхваченные ветром и горным эхом, напоминают то гуцульские, то болгарские народные напевы. И когда к ним подключаются лениво-томные ритмы и восхитительный, сипловатый голос саксофона (музыка известного польского музыканта и композитора Влодзимежа Кириокски), вы уже настолько во власти театральной магии, что спорить по поводу эпохи или национального колорита становится бессмысленным.

Суровый черно-белый мир, созданный на владимирской сцене режиссером Линасом Зайкаускасом и художником Маргаритой Мисюковой, так близок «эстетике Шекспира»… Возможно – Шекспира эпохи незабвенного фильма Григория Козинцева с Юри Ярветом в главной роли. Да, большинство из нас на этой эстетике выросло. Мы все-таки за аскетизм и психологическую правду в сочетании с поэтической условностью – и категорически против пунцовых плюшевых мантий и картонных корон с позолотой, по которым так порой тоскует провинциальный зритель, именуя изобилие бутафории «классическим прочтением».

Впрочем, в какой-то момент вы осознаете, что кое-где присутствует и цвет темной меди – в костюме Гонерильи, например, или на огромных медных листах (их тоже три), свободно висящих над сценой и издающих то звуки грома, то звуки гнева или отчаяния, когда к их сочувствию прибегает кто-либо из персонажей. В спектакле немало удивительных вещей. И у каждой из них – своя вокальная партия, будь то старинная ручная мельница, точильный круг или совершенно удивительная машина «ветродуй», в совершенстве выводящая тоскливую песню ветра! Но главное — камни. Они выполняют множество функций. Они могут быть орудием созидания или убийства, могут быть собеседниками и магическими символами. А порой оказываются людскими сердцами или горькими слезами короля-изгоя.

Горная страна – Британия. Время действия весьма условно: «легендарно относимое к IX веку до нашей эры (3105 год от сотворения мира по Голиншеду)». Легенда, сказка, притча… Сюжет, которому найдутся аналогии всегда и всюду.

Линас Зайкаускас предпочел перенести события в тот мир и эпоху, которые больше всего волнуют его воображение. В середину ХХ века, когда человечество переживало мировой духовный кризис, начавшийся с массового затмения умов, а закончившийся приходом тирании к безраздельной власти. В ту эпоху, которая ломала, калечила, но и закаляла в сталинских лагерях его отца и тысячи других страдальцев, жертв политических репрессий. И с которой сам Линас ведет отсчет своей личной и творческой судьбы, хотя он намного позже появился на свет.

Впрочем, в постановке режиссер «почти» избежал политических аллюзий. Перед нами не столько королевский замок, сколько богатый хутор, где глава крестьянского семейства с нарочитой грубоватостью и простодушным фиглярством наделяет любимых своих чад земельными угодьями. К ритуалу раздачи наследства привлечены весьма незамысловатые атрибуты. А именно – ведро с землей, символизирующей королевство Лира. Ее-то король (Николай Горохов) и раздает. Эти щедрые пригоршни земли принимают торопливо и благоговейно в подолы своих юбок Гонерилья (Любовь Гордеева) и Регана (Анна Лузгина). Привычные в семействе отцовские чудачества на этот раз неожиданно оборачиваются нешуточной бедой: старик рассвирепел смертельно, когда меньшая, самая любимая дочь Корделия (Наталия Демидова) отказалась участвовать в конкурсе на лучшее публичное признание в дочерней любви.

Его неистовство подобно извержению вулкана. Начавшийся с семейной идиллии, спектакль стремительно взлетает к высочайшему трагическому накалу страстей, к крушению всего сущего. И тут уж взбешенный Лир не щадит ни себя, ни окружающих. Изгнание Корделии – кульминация трагедии (по Зайкаускасу). Все дальнейшие события – лишь логическая цепочка следствий уже свершившейся катастрофы, и жанр здесь все больше кренится в сторону трагифарса. Это как камнепад в горах, переходящий в лавину.

В чудовищный вихрь затмения разума вовлечены не только домочадцы. Граф Кент (Андрей Щербинин), самый верный и надежный друг и слуга короля, пытающийся образумить обезумевшего Лира, изгнан из страны под угрозой жестокой расправы. И с того же момента начинается путь к гибели благородного графа Глостера (Михаил Асафов), подобно Лиру, ослепшего душевно, поддавшись чарам тонкого психолога-изувера Эдмунда (Владимир Кузнецов), своего внебрачного сына… Впрочем, сюжетная линия семейства Глостеров в трактовке Линаса не так-то и проста. И оговоренный Эдмундом Эдгар (Богдан Тартаковский), по версии режиссера, не так уж идеален и невинен. Хотя сцены, когда он пытается удержать слепого отца от самоубийства, пронизаны настоящей, отчаянной, щемящей сыновней нежностью.

Каждый идет по своему кругу ада. И круги эти не концентрические: они причудливо пересекаются друг с другом, превращаясь для персонажей в жестокую петлю-удавку, в которой гибнут все – и жертвы, и злодеи, а в финале – и единственно чистое, безвинное и героическое существо в этой «трагедии воспалившегося тщеславия» – юная Корделия.

Режиссер многократно усиливает светоносность ее образа. Когда изгнанная отцом Корделия лишается возможности оберегать его, ее подменяет маленький мудрец-насмешник – королевский Шут…в столь же искреннем исполнении все той же Наталии Демидовой! Душой Корделия – с Лиром неотлучно.

Что же есть человек? «Жалкое голое двуногое» или «венец творения»?

Зайкаускас не спешит с ответом. Зайкаускас вообще не спешит: спектакль идет четыре часа. Спектакль гармоничен и выверен, как симфония. Его можно было бы назвать чарующе красивым – если бы не низменные проявления страстей его участников – предательство, корысть, похоть, тупая, звериная жестокость.

К чести театра надо сказать, психологическая русская школа не подкачала и колоритно влилась в прибалтийскую сценическую форму, полную символов и овеществленных метафор. В спектакле гармоничный актерский ансамбль, где, разумеется, партию соло в богатейшей гамме чувств и нюансировок исполняет народный артист России Николай Горохов. Это и пластически, и физически непростая задача (и по воде босыми ногами в бурю в степи бредут изгнанники, прозревая и постигая красоту жизни). Но главное – это огромное эмоциональное напряжение.

Взрывной темперамент Лира не мешает ему быть порой просветленно нежным; пелена безумия, смиряя гордыню, приоткрывает в нем бездну душевной теплоты. И когда могучий голос актера, хорошо поставленный баритон бархатного тембра, внезапно срывается на фальцет!.. сердце сжимается, зависая как над пропастью. Но миг откровения мелькнул – и гордый старик закрыл свою боль очередной клоунадой… «Оставьте скоморошничать!» – с отвращением шипит на него старшее «отцовское сокровище», любящая дочь Гонерилья.

В роли Гонерильи владимирская публика впервые увидела такую Любовь Гордееву. Ее шиллеровские, мольеровские, аристофановские героини при всей их яркости, страстности и характерной «чувственно-ломкой пластике», пожалуй, не достигали подобной силы убедительности.

Гонерилья Л.Гордеевой – клубок разрушающих страстей, крепко удерживаемый в кулаке ледяного рассудка. Когда ее темперамент вырывается на волю (а мы видим это в бурной любовной сцене с Эдмундом), становится просто жутко. Это разъяренная пантера, готовая растерзать не только врага, но и предмет обожания.

Не менее неожиданна работа молодой актрисы Анны Лузгиной, в чьем послужном списке роли Джульетты, Татьяны Лариной, Шурочки из «Баллады о Солдате»… Полифония образа Реганы, коварно-простодушной, ласково-ядовитой, предложенная режиссером, еще не во всем полнозвучна, но масштабы актерского амплуа А.Лузгиной расширились чрезвычайно.

Характеры герцогов Корнуэльского (Алексей Куликов) и Альбанского (Игорь Клочков) тоже удостоены яркой режиссерской интерпретации. Вначале они – как близнецы-братья, как «двое из ларца, одинаковы с лица», привыкшие беззастенчиво лебезить перед Лиром на его развеселых королевских приемах. Постепенно выясняется, что Корнуол – обыкновенный тупой солдафон и подкаблучник, а Олбени – трусливый и желчный святоша, терпеливо выжидающий своего часа, прикрывшись благостью всепрощения и молитвенником. Звездный час герцога Альбанского в финале спектакля – кульминация фарсовой темы спектакля. Хотя вся соль этого «капустника» в стиле брехтовской «Карьеры Артуро Уи» так и остается на зубах исполнителей, а в зал не попадает. Эта, как нам кажется, чужеродная интермедия останавливает действие на полном скаку и смягчает горечь развязки. Точнее, полностью ее нивелирует. Возможно, именно этого и хотел режиссер, по-брехтовски апеллирующий не к сердцу, а к рассудку зрителя.

Ну и, конечно, графы Кент и Глостер – тонкая «прослойка интеллигенции» на бойком хуторе короля Лира. Респектабельные господа в черных костюмах-тройках, вполне заслужившие спокойную старость, оказываются в самом центре адской воронки, спровоцированной Лиром и его капризом. Образы эти довольно условны для постановщика, они больше призваны «оттенять». Один наперсник короля (Кент) очертя голову ринулся спасать своего господина и попал в колодки. Другой (Глостер), напротив, отшатнувшись от бедствий Лира, попытался отрегулировать свои семейные неурядицы – и попал в капкан куда более смертельный, был ослеплен.

Зато прозрел! Как Лир…

Тема солнечного затмения закольцовывает спектакль-симфонию Зайкаускаса. Он начинался с пламени свечей, которыми участники спектакля синхронно «коптят» стеклышки, чтобы – так же синхронно – взглянуть на солнечную корону. В финале в небо уже некому смотреть: мертвые глаза Лира, Корделии, Гонерильи, Реганы и прочих не видят его, хоть и устремлены вверх. Лишь только ведьмы азартно коптят громадный осколок стекла над жаровней. Что им предстоит увидеть?

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.