Омск

Выпуск 3-123/2009, В России

Без главного режиссера прожил свой 135-й сезон Омский академический театр драмы (новый главный – Георгий Цхвирава был представлен труппе перед летними каникулами). Однако сезон был насыщенным: впервые прошел уникальный фестиваль «Академия», продолжила работу Лаборатория современной драматургии и режиссуры, которая стала международной, пять новых спектаклей пополнили репертуар.

Второй режиссер театра Анна Бабанова, после ухода Евгения Марчелли оставшаяся «на хозяйстве», поставила «Воздушные мытарства» по пьесе Олега Богаева «Марьино поле» на камерной сцене и «Леди Макбет Мценского уезда» (инсценировку очерка Н.Лескова специально по заказу омичей написала Ярослава Пулинович) – на большой. В «Воздушных мытарствах» заняты великолепные актрисы – Надежда Романенко, Валерия Прокоп и Наталья Василиади, которые играют простых деревенских бабулек, одна из которых готовится к смерти, а две другие размышляют, как достойно похоронить подругу. Постепенно выясняется, что все происходящее – путешествие в потустороннем мире, где перед глазами странницы, сопровождаемой ангелами (ведь подруги умерли еще раньше) вновь предстают любовь юности, война, тяготы крестьянского труда, фантастически преображенные зловещие фигуры диктаторов и рядовых «местных» злодеев, а размышления о прошедшей жизни ведут не столько к очищению, сколько к признанию свершившегося конца. С помощью сценографических эффектов и музыки (художник Олег Головко, композитор Игорь Есипович) создается ощущение потустороннего, и Смерть в этом спектакле необычна – это девочка, дитя, с чистым лицом и звонким голосом. Несовершенство пьесы и избыток разнородных формальных средств не помешали режиссеру создать спектакль пусть не целостный, но сильно воздействующий, а игра актрис искупает его недостатки.

«Леди Макбет Мценского уезда – это феноменально успешный у зрителей феминистский спектакль (жанр – «криминальная любовная драма»), на осуществление которого были брошены колоссальные постановочные силы: как и над «Мытарствами», но с большим размахом, здесь работали О.Головко, И.Есипович, добавился режиссер по пластике Игорь Григурко, который в ударные моменты превратил драматических актеров в цирковых, заставив летать по воздуху (надо полгагать в материализовавшихся мечтах). А актеры заняты прекрасные. Однако, несмотря на мастерство и всевозможные эффекты-красоты, общий посыл спектакля кажется ложным: мужчины, за исключением злодея Сергея (Александр Гончарук) и следователя, явно сочувствующего женщине-убийце (Михаил Окунев), изображены такими мерзкими, что всему зрительному залу хочется их немедленно истребить, в том числе и ребенка, усердно копирующего жестокосердных взрослых. Христианские мотивы забыты, а с ними – самое главное у Лескова – потрясение от того, на какое зверство способна женщина ради любви. Катерина в исполнении Натальи Рыбьяковой (новое удачное приобретение театра) – сдержанна и полна собственного достоинства. Но трагедии, увы, нет. Спектакль напоминает телевизионное криминальное шоу (см.определение жанра).

«Торжество любви» Мариво поставил Роман Самгин. И опять хочется говорить прежде всего об артистах.

Не во всяком театре есть актеры, способные передать изысканный и в то же время по видимости простой стиль этого французского драматурга XVIII века. В Омской драме они есть. Думаю, и Валерий Алексеев, обладающий комедийным даром и бешеным темпераментом (философ-отшельник Гермократ), и актриса-клоунесса Татьяна Прокопьева (его сестра Леонтина), и молодые способны на игру тончайшими оттенками мыслей и чувств, обнажающую блестящие парадоксы и убеждающую, что нет абсолютных истин. Однако режиссера, похоже, интересовало другое – любовная интрига с переодеваниями. Художник Дмитрий Разумов создал изумительно красивое безвременное пространство, напоминающее гигантскую инсталляцию: ярусы из бревен, досок, земли поднимаются к ослепительно синему небу-заднику, над площадкой кружит огромная птица. Несмотря на неясность режиссерского посыла и эклектику, наблюдать за картинкой и за актерами интересно. И не только за В.Алексеевым и Т.Прокопьевой, но и за Н.Рыбьяковой – ее юная Леонида не просто красавица, одержимая страстью, но царица, чувствующая свою власть, умеющая манипулировать людьми для достижения цели и не жалеющая тех, чьи судьбы ломает. Правда, малахольный Агис Сергея Сизых явно ей не пара. А вот дуэт слуг сложился: Анна Ходюн – Карина и Руслан Шапорин – Арлекин – очаровательная, ироничная, циничная, а все-таки любящая пара – любящих и друг друга и своих хозяев.

«Игроков» Н.В.Гоголя молодой режиссер Юрий Муравицкий и художник Алексей Вотяков превратили в зарисовку жестокой современной реальности. Гостиница превращена в металлическую конструкцию из решеток-дверей и лесенок, напоминающих голливудские тюрьмы. В центре площадки камерной сцены – игорный стол, над которым расположился огромный монитор. Все обезличенно холодно. Сразу напрашивается мысль, что герои замкнуты в игре, как в тюрьме. Жаль, что вся эта хитроумная и устрашающая конструкция недостаточно используется, существует как-то сама по себе, а актеры – сами по себе. Ихарев Михаила Окунева – человек озлобленный, хваткий, безжалостный. Это крупный хищник-одиночка. В результате, как бы ни убедительны были остальные актеры – они скорее маски, чем люди, причем слишком мелкие, чтоб обмануть такого противника. Исчезает тема предложенного ими Ихареву подлинного дружества, остается непонятным, на что он купился.

В каком-то смысле все эти спектакли – интересные, но недовоплощенные опыты, в чем-то упущенные возможности.

Премьерой сезона в Омской драме я бы назвала «Дядюшкин сон» по Ф.М.Достоевскому (пьеса Юрия Лоттина) в постановке Олега Рыбкина.

Это спектакль о подлинном и мнимом, причем грубая материальная реальность города Мордасова явно относится ко второй категории.

Дом Москалевых режиссер О.Рыбкин и художник Илья Кутянский превратили в снежный городок – царство холода, сна и отрешенности, выгороженности из окружающего мира. Причем сделали это буквально: действие развивается среди сугробов, которые, впрочем, напоминают и о детских потешных забавах.

Живущие в этом доме отмечены знаком отличия: и Марья Александровна Москалева – Наталья Василиади – женщина, безусловно, умная, властная, не просто воительница, но и стратег, не только деспот, но и психоаналитик, манипулятор, знающий сердце каждого; и ее страдающая, утонченная дочь, красавица Зина с огромными глазами, глядящими в пустоту, за грань жизни, – Екатерина Потапова; и неожиданно молодая, элегантная и умная, скорее, не приживалка, а наперсница Настасья Петровна – Анна Ходюн. Отличие подчеркнуто и костюмами (художник Елена Турчанинова): зрители видят этих героинь поначалу в белом исподнем – действие начинается ночью, перед рассветом. Потом они одеваются в элегантные однотонные платья. И лишь когда возникает соприкосновение с городом – когда его жители врываются в мир Москалевых во плоти ли, в кошмарных ли и фантасмагорических видениях, Марья Александровна, а затем и сломленная ею Зина облачаются в принятые здесь крикливые платья с кринолинами, сшитые из посадских платков. Город – это наступающая на главных героев чудовищная массовка матрешек, морок, наваждение. Апофеозом которого становятся в реальном плане – эксцентрическое явление пьяной полковницы Карпухиной (Татьяна Прокопьева), в метафизическом – рассказ о визите князя К. к Наталье Дмитриевне, когда дамы вываливаются на сцену как цыганский табор, безумный казачок пускается в присядку, танцующие девочки в коротеньких матросках напоминают зомби из фильма ужасов, причем у одной залеплен пластырем глаз… В сцене разоблачения князя план реальный и мистический смыкаются – вся эта камарилья угрожающе теснит князя к столу, доставая откуда-то огромные ножи и вилки, к разнузданной галлюцинации добавляются гармонист и даже огромный медведь. Как точно написала в журнале «Письма из театра» Татьяна Джурова, эта сцена напоминает ритуальное жертвоприношение: князь – жертвенная фигура – должен умереть. Ведь князь живет тоже в мире выделенном из реальности – абсолютно своем, но для окружающих – иллюзорном и для обывателей непонятном и вызывающем враждебность. (Композитор Марина Шмотова точно использовала нетипичные пронзительные фрагменты Верди и предвестника современного минимализма – Эрика Сати; хореограф Татьяна Безменова создала пластически страшный мир извращенной реальности.)

Князь К. – Валерий Алексеев и сопровождающий его Мозгляков – Владислав Пузырников – «птичья парочка», впархивающая в дом Москалевых по недосмотру судьбы. Мозгляков с завитыми локонами похож на пустоголового попугая, князь в смоляном, вытянутом кверху парике и с наклеенными бородкой, заплетенной в длинную косицу, и усами, с птичьей прыгающей походкой, бледностью неестественно гладкого лица и бессмысленностью взгляда – на ворона.

Князь пребывает в маразме без всяких оговорок, если считать таковым выпадение из реальности. Он спит наяву. И видит не только сладкие сновидения, но и страшилки, кошмарность которых он не сознает – привык. Они материализованы, как уже бывало в спектаклях Рыбкина: при воспоминании о шалостях прошлого выскакивают канканирующие красотки. И реальность подстраивается под восприятие князя: Зина пленяет его не столько пением, сколько дерганым танцем ожившей куклы. Для нее согласие на авантюру матери становится договором с искусителем, переходом за грань последнего отчаяния.

В этом спектакле создается тот самый ансамбль, который так редок сегодня. Наталья Василиади, получившая роскошный подарок к своему юбилею – роль Москалевой, – великолепна, но чужда бенефисности. Главным сюжетом становится несостоявшаяся во времени и пространстве, но реально пережитая близость двух выпавших из жизни людей – князя и Зины, которые обрели на миг понимание друг друга и пробуждение.

Драматург дарит им встречу в финале. В отличие от повести Достоевского в пьесе Зине не дано проститься с ее возлюбленным Васенькой. Она приходит в гостиницу к умирающему князю. Снявший парик и накладные бакенбарды, князь Валерия Алексеева становится похож на беззащитного младенца, только что явившегося на свет. Голос его слаб и естествен. Очнувшись от долгого кошмара межеумочной жизни, он вспоминает юношескую несостоявшуюся любовь – действительно бывшие с ним прекрасные мгновения счастья. И горестная Зина – прекрасное видение «сна во сне», облаченная в дивное платье с длинным шлейфом и открытыми плечами, – провожает его в прекрасное небытие, возможно, обреченная вскоре последовать за ним.

Фото Андрея Кудрявцева

Фотогалерея