Челябинск

Выпуск №4-124/2009, В России

Челябинск

 

Таинственный полумрак, серые неприглядные стены, сваленные вдоль них доски, странная трехэтажная металлическая конструкция в центре. С удивлением рассматриваю свой входной билет – я точно попала в театр? Прохожу в «зрительный зал», усаживаюсь на шаткий стул и понимаю, что качается он, потому что стоит на ничем не покрытом бетонном полу… Да нет, вроде все правильно – я нахожусь в Новом художественном театре на «Панночке» Нины Садур. Вот и казаки «мирно спят» на импровизированной сцене (художник-постановщик Вячеслав Харюшин). Этой премьерой 30 октября театр открыл новый сезон.

Окружающая обстановка, похоже, настраивает на восприятие очередной «страшной-престрашной» истории. Мы стали забывать, что вообще-то Н.В.Гоголь вовсе не собирался пугать «малых детушек» страшными сказками, а стремился запечатлеть в своих произведениях живую атмосферу народного фольклора. Для этой цели собирал он по всей Малороссии забытые обряды и обычаи. В примечании к «Вию» он писал: «Вся эта повесть есть народное предание».

Но начинается спектакль, и… вдруг оказываешься в том самом забытом светлом мире, который был так дорог Гоголю и который бережно перенесла в свою пьесу «Панночка» Нина Садур. Это было именно то, по чему давно истосковалась душа, уставшая от всевозможных модных «пугалочек». Малороссийский хутор, безмятежные казаки, блаженное ничегонеделание. Дорош, Явтух, Спирид (Петр Оликер, Александр Майер, Павел Мохнаткин) словно сошли со знаменитой картины Ильи Репина, иллюстрирующей написание запорожцами письма турецкому султану. Мирно потягивают они панский самогон и рассуждают о том, осталось ли еще на земле чудо… Теплым украинским летом, народной душой веет от всей этой сцены. Вот только с купанием задним местом в бочке постановщики несколько переборщили (есть в спектакле такой эпизод).

Но бочка забыта, лишь только на сцене появилась Хвеська (Наталья Шолохова). Есть такой обаятельный персонаж в пьесе Нины Садур. Простая деревенская баба Хвеська, что называется, пришла и озарила! В ней искрится настоящее тепло. Солнышко играет в ее рыжих волосах, веселой улыбке, горячем деревенском характере. Даже бравые казаки побаиваются ее, хоть и командуют: «Подсыпь галушек, баба!». Вся она – Любовь, излучающая счастье. Любовь-жизнь. Она рождена, чтобы любить, рожать детей – «впустить их в православный мир».

Ее антипод – Панночка (Марина Оликер). Красота воистину сверкающая! В ней тоже сияет Любовь, но совсем другая, страшная. Та самая, что вползает в сердце как скользкая змея и холодным огнем сжигает душу. Любовь убивающая. Любовь-смерть.

Несомненным козырем спектакля можно считать ночные «свидания» Панночки с Хомой (Алексей Пименов). Они завораживают тонко и точно переданной поэтической атмосферой народной сказки. Невероятной красоты волшебное пение, пластические образы нереальных фантастических существ, переходы таинственных звуков и света проникают в душу и «страшно душе это счастье, не можно очам человеческим зреть живое это в тумане кипящем». Хома Брут попадает в сложную ситуацию противостояния, к которой совершенно не готов. Мир раскалывается надвое, Хома обретает «второе зрение» и «второй слух». Он живет попеременно – то в одном мире, реальном, то в другом – фантастическом. Природа этого противостояния темная, смутная, пугающая, но она одновременно и страдающая. По Садур. И по Гоголю. Но не по спектаклю Риммы Щукиной. В ее «Панночке» не хватает страдания. Трагизма. Пьеса дает гораздо более глубокие возможности для воплощения противостояния живого и мертвого как темного и светлого, божественного и дьявольского начал в мире.

Режиссер изначально и целиком на стороне Хвеськи как жизнеутверждающего начала, но именно это «целиком» как раз и обедняет спектакль, делает его слишком ровным. Панночка прекрасна, но ее так мало! Роль выстроена практически без слов. Ей не оставили ни малейшего шанса на победу, а ведь читая повесть Гоголя или пьесу Нины Садур, мы до последней секунды финальной сцены решающего боя кусаем от волнения ногти и надеемся, что все еще может закончиться благополучно и Хома выйдет из церкви победителем – живым и невредимым. Из спектакля Риммы Щукиной выброшена даже сама эта финальная сцена!

Для режиссера важно было высветить в первую очередь жизнеутверждающее начало пьесы. Это ее право. И, кто знает, может быть, она и права, потому что в итоге получилась просто добрая светлая история. Ее хочется смотреть снова и снова. Приходить в театр всей семьей, отдыхать душой и уходить с огромным желанием жить и дарить любовь тому, кто рядом. Хома Брут погибает затем, чтобы спасти этот прекрасный и такой противоречивый мир. Жизнь продолжается, добро торжествует, и счастливые дети в финале спектакля радостно бегут в объятия Хвеськи, излучающей бесконечное обаяние и материнскую любовь…

Фото Владимира Чернева

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.