Жизнь, похожая на стометровку/Зоря Дановская

Выпуск №4-124/2009, Вспоминая

Премьера театрального сезона 1958 / 59 гг.

Журнал «Театр» - «театральный спутник» «Нового мира», по выражению критиков.

Я открываю журнал «Театр» № 11, 1958 г. С того театрального сезона прошло 50 лет. После обычных политических призывов того времени, пропускавшихся читателем не глядя, взгляд упирается в текст обращения Н.Ф.Погодина, главного редактора журнала, предваряющий пьесу «Вольные мастера» никому не известного тогда, да и позже не ставшего широко известным автора Зори Дановской.

Для нашего дома тогда было совершенно необычным, почти нереальным вдруг увидеть, как полюбили Зорю, как близка она стала многим людям, известным нам ранее только по радио или из прессы нашей огромной страны СССР.

Не просто необычным явлением, а потрясением было для меня вдруг увидеть, как наше домашнее, только нам принадлежащее (а Зоря была и оставалась неотделимой частью нашего бытия): мечты, взгляды, привычки, наши отношения - вдруг оказываются представляющими интерес таким известным людям. Больше того, они становятся источником их мыслей, заключений, даже обобщений.

Интересно, что в предисловии к трехтомнику Натальи Крымовой «Имена», написанном Майей Туровской, говорится: «Среди статей Крымовой этого времени есть два портрета, которые как бы служат проекцией собственной личности на экран чужой судьбы. Это статья о рано ушедшей, но, как теперь говорят, «знаковой» актрисе Людмиле Фетисовой и о нелепо погибшей, еще не состоявшейся (Наташа помогла ее пьесам увидеть сцену) Зоре Дановской. Шершавые будни, озаренные светом творчества и даже подспудной героики, - алгоритм шестидесятников, в пределах которого Крымова хотела бы видеть и себя».

Вот ведь Судьба! Ведь, Л.Фетисова играла главную (героическую) роль в спектакле по другой пьесе Зори Дановской «Любка-Любовь», поставленной в ЦТСА режиссером Б.Львовым-Анохиным (1959 г.).

В предлагаемой публикации представлена выборка из разных работ – статей, предисловий, эссе – многих людей, без преувеличения, великих деятелей нашей культуры, работ, касающихся зориной пьесы «Вольные мастера».

В текст Н.Ф.Погодина, предваряющий пьесу, «вмонтирован» портрет Зори. На портрете сразу приковывают к себе внимание, рождают беспокойство в душе ее глаза.

Николай Погодин, драматург, редактор журнала «Театр»:

«Пьеса эта предназначалась для клуба в колхозе, на Истре, где Дановская была заведующей. Окончившая МГУ по отделению иранской филологии, она после года редакторской работы в Таджикистане (по распределению. – М.Д.) с пу­тевкой комсомола поехала в колхозный клуб Подмосковья и часто потом говорила близким, что «не даром ест хлеб». (424 рубля зарплаты плюс 200 рублей надбавки от правления колхоза - до хрущевской денежной реформы. – М.Д.)

Да это и видно из пьесы, написанной по живому. Дело здесь не в автобиографиче­ских подробностях, которые, кстати ска­зать, очень редко удаются молодым авто­рам. Что автор не хотел и не умел даром есть хлеб — видно из существа пьесы, со­ставляющего его взгляд на жизнь.

Вскоре после того, как пьеса была закон­чена, Зоря Дановская погибла в дорожной автомобильной катастрофе.

Рукопись оста­лась без ее автора, и мы не стали отделы­вать ее. Больно, что Дановская не смогла исправить какие-то недостатки в тексте, хоть редакция и не потребовала бы от нее «кардинальных переделок». Очень больно, что ушел от нас молодой, чистый талант. И талант этот дорог тем неоце­нимым качеством, которое выражается опять-таки во взгляде на жизнь, умном, проникновенном, новом, присущем людям нашей эпохи. А если есть такой взгляд, то и пьеса, писавшаяся для своего клубного самодеятельного кружка, становится выдающейся вещью современной драматургии».

О пьесе «Вольные мастера» и ее авторе. Журнал «Театр» №11, 1958.

Не могу на минутку не отвлечься от чтения журнала «Театр» и не заметить, что «Клуб» для Зори был некоей Идеей, был надеждой на утоление ее жажды Театра, жаждой творческой работы и работы вообще, жаждой попробовать себя, испытать себя, погрузиться в мир мечты, преследовавшей ее с детства, жаждой Дела. А Идея для Зори была выше понятия биографии, даже и своей. А поскольку после отъезда из Таджикистана (по состоянию здоровья) в Москве работы редактора для нее не нашлось, она приняла то предложение, которое отвечало ее взглядам, ее интересам. Поступить по-другому, не изменяя себе (из того, что ей предлагали, идти, например, работать в отдел информации НИИ – как-никак, знание нескольких европейских и нескольких восточных языков и свободное владение ими), она не могла.

Символично, что в одном журнале с пьесой Зори Дановской напечатана статья студента факультета журналистики МГУ о первой постановке в Студенческом театре МГУ Ролланом Быковым пьесы чешского писателя Павла Когоута «Такая любовь». Пьесы, прогремевшей тогда в среде читателей, особенно в молодой части этой среды.

Сейчас трудно сказать, могла ли прочесть Зоря эту пьесу. Видеть спектакль она точно не могла, так как к этому времени ее уже не было в живых.

Но дело не в том, читала ли Зоря пьесу.

Дело в проблеме личного и общественного, или проблеме Идеи и биографии. Дело в особом взгляде авторов на жизнь, взгляде, совершенно непривычном, а скорее даже во многом и неприемлемом, находящемся в противоречии с привычным, «принятым» взглядом того времени. По словам сотрудников журнала, Н.Погодин был захвачен этим ветром, ворвавшимся в журнал из тихого капустного и картофельного Подмосковья.

А что это была за пьеса, наделавшая тогда столько шуму?

Сюжет достаточно прост. Колхоз (география не указывается, предположительно - Подмосковье) собирается отметить 20-летний юбилей. Дела колхоза идут в гору. Надои, картошка – богатеем. Но все-таки нищенство не дает о себе забыть. Колхозный клуб обветшал, представляет собой жалкое зрелище. Как же справлять юбилей без клуба? Меры надо принимать срочные. Правление решает привлечь к решению этой важной задачи шабашников. Но не первых попавшихся, а уже проверенных в работе. Некоторое время назад они прекрасно отремонтировали помещение правления.

Рискну предположить, что в то время - и не в пьесе, а в жизни – это было новое веяние. «Оттепель» давала о себе знать в жизни. Сбиться, сколотиться в небольшую группу, артель и подряжаться на какие-то работы в разных местах. Само по себе дело – неплохое. И работа нужная многим, и мужикам есть возможность заработать так необходимые в деревне живые деньги. Вольная работа – вольные мастера. Только ведь надо выдержать этот экзамен «волей»!

Если говорить о символах, то получается: в первую очередь отремонтировали правление (власть позаботилась об апартаментах для свого руководящего, направляющего, такого непосильного, неподъемного труда), а за искусство взяться пока руки не доходили.

А мастера уже себе цену знают, набили руку. Сегодняшнего читателя впечатляет сцена отчаянной торговли между Яковом, бригадиром шабашников, парнем «с ослепительным чубом», и завхозом колхоза Маковым. Побеждает кто? Понятно, мастера. В клубе ржавчина, гниль, потолок в разводах. А праздник на носу. За всем этим наблюдает и переживает за дело молоденькая девушка Юля, завклуб, недавняя выпускница культпросветшколы.

Но мастера видят – возня; ржавчина и гниль с налету не поддаются. Чтобы ржавчину и гниль победить, надо приложить больше стараний, а в них уже проснулся азарт. Деньги, деньги, деньги. Экономическая и политическая теория на практике. Им мешает Юля, мешают представления о добросовестной работе старого мастера Семена Ивановича, члена их артели, мешают завхоз колхоза Маков, мешает бригадир колхоза Кукушкин. Все мешают. А у них логика одна: «на наш век праздников хватит!» Заработок-то в праздники выше. Да и сами себе они не против устроить праздники вместо трудовых будней. И мастера сообщают, что гниль эта и ржавчина невыводимы, колхоз виноват сам, надо крышу чинить вовремя.

Яшка. Да чего там еще! Пришел тут критику наводить! Гудит под руку, работать не дает! Никто с тебя, Семен Иванович, не спросит! С нас никто не спрашивает. Над нами начальников нет! Понятно, Ку­кушкин? Чего тут спрашивать! Сарай, а не клуб! Сараем был, сараем и останется!

Они получают деньги, хоть и не полностью, так как не выполнен договор, и исчезают.

А кончается пьеса рассказом о жизни в этой же деревне через несколько лет. В колхозе – новый клуб. Дошла очередь до искусства! Сбылась мечта Юли. А на горизонте появляются те же, только слегка полинявшие мастера. Они предлагают свои услуги. Но Юля им говорит, что для «вольных» работы нет, что мастера нужны, но теперь колхоз принимает только на постоянную работу, «чтобы можно было руководить, и было с кого спрашивать». Любившие Якова женщины, сильно страдавшие из-за его предательств, отвернулись от него. Яков терпит крах на всех фронтах. «Позор, тоска! О жалкий жребий мой!»

Так воплощались мысли о новом Театре в зорином представлении. Она предложила свой вариант. Знала ли она о зарождавшейся тогда «Студии молодых актеров» О.Ефремова – трудно сказать, ведь, это не афишировалось, нигде ничего не публиковалось, а она следила за всем чутко, ревниво. (Первый спектакль 15 апреля 1956 ночью - начало 24 часа - в крошечном помещении Школы-студии МХАТ, в Проезде Художественного театра – Камергерском пер.) Во всяком случае, ничего об этом не говорила. (Она приехала из Сталинабада в середине 1956 г.)

Наталья Крымова, критик:

«Я помню, как на мой редакционный стол среди прочей почты легла голубая папка, пробитая скоросши­вателем: «Зоря Дановская. Вольные мастера». И об­ратный адрес — не домашний, а до востребования. Я прочитала тогда пьесу дома, потом кусками — вслух – в редакции, и мы упросили Н.Ф.Погодина, тогда глав­ного редактора журнала «Театр», взять ее с собой.

Погодин бывал в редакции не каждый день, но тут явился назавтра, ходил по кабинету взволнованный, то близко поднося к глазам рукопись и что-то перечитывая, то кладя ее на стол: «Как это она здорово, а? И какая тема! Ищите ее, зовите, где она там?!»

Но искать было уже некого.

Когда решено было печатать пьесу, Погодин запер­ся в машбюро, и было слышно, как он напряженным, нервным голосом диктовал: «Вы только подумайте. Маляры... «вольные»... то есть «частные», а попросту халтурщики... И какая тема! Крах индивидуализма... Это идея, занимающая чувства и умы миллионов лю­дей современности, и выражается она через бескомпро­миссную тему, осуждение частного, эгоистического, своевольного, безответственного отношения к людям, к своему месту в жизни, к самому себе...»

…При более внимательном подходе жизнь Зори Да­новской предстает как явление сложное, но по-своему прекрасное и поучительное. Действительный интерес этого имени и этого характера — в сфере непростой и драматичной. В том, как в человеке формируется художник, в сфере становления творческой личности.

Зоря Дановская написала свою пьесу в 1957 году. Она постучалась в литературу тогда, когда мое поко­ление входило в самостоятельную жизнь. (Я говорю сейчас о своих ровесниках и друзьях, так или иначе причастных к искусству.)

Мы вместе (и чуть запоздало) взрослели. И двери в искусство манили нас одновременно. Мы стучались в них упорно, иногда не видя и не слыша друг друга, но каким-то десятым чувством ощущая, что не одиноки.

Влюбленные в искусство, в поэзию, в театр, мы — уже не дети, еще не взрослые — жили ощущением все­общего духовного подъема, радовались проснувшейся в нас творческой энергии и очень верили в себя.

…В течение многих месяцев у меня в комнате стоял чемодан, полный рукописей. То, что не поместилось в нем, лежало на книжных полках и подоконниках, в папках и просто завернутое в газеты. (Долгое время Н Крымова работала с архивом Зори. – М.Д.)

Стихи, рассказы, поэмы, переводы с таджикского, большой роман, киносценарии, дневники... Во всем этом было трудно разобраться — школьные сочинения перемешаны со страницами из пьес, на полях дневников — стихи, на обложках студенческих конспектов — планы романов. Планы, планы, планы... Это была какая-то лихорадка замыслов, бурная, не­обычайно целеустремленная подготовка к настоящему творчеству».

«Имена. Рассказы о людях театра». Издательство «Искусство», Москва, 1971.

Пьеса «Вольные мастера» была поставлена весной 1959 года в Центральном Детском Театре режиссером Анатолием Эфросом, как сказано в программке, в сценической редакции Виктора Розова, выполненной специально для этого театра.

Я, не очень искушенный, не избалованный театром зритель, смотрела спектакль, от души, от чистого сердца переживая разворачивающуюся передо мной историю, которую Автор (по словам редактора журнала) в отосланном в журнал тексте сначала назвал трагедией, а потом слово «трагедия» от руки зачеркнул.

Самое большое впечатление на меня произвел, конечно, Яков, и это впечатление живо до сих пор. Его играл молодой артист А.А.Шмаков. Пламя, огонь этой натуры, нежность и беззастенчивая наглость рождали море эмоций. Артист играл «до крови». Это был психологический взрыв. Как же он (артист) жил? Как с таким темпераментом можно жить? И как каждый день выходить с этим на сцену? Это непередаваемо!

Его судьба не была к нему благосклонной. Я не знаю всего и не могу сказать, сколько же времени продержался спектакль на сцене, но знаю, что скоро артист не смог играть. А без него скоро сник и спектакль.

Анатолий Эфрос, режиссер:

«Целый год мы работали над этим спектаклем, предназначен­ным для молодежи, «вступаю­щей в жизнь», и за это время многому научились, многое по­няли.

Когда к нам попала пьеса Зори Дановской «Вольные ма­стера», мы все очень обрадовались. Эта работа давала возмож­ность и актерам, и мне, режиссе­ру, снова проявить себя в жанре серьезной психологической драмы.

Филолог Зоря Дановская по своему желанию уехала на Истру, в колхоз «13 лет Ок­тября», работать заведующей клубом. Там она, одаренный молодой литератор, написала пьесу о современной деревне. Главная тема — крах индивиду­ализма в наши дни. «Вольные мастера» — это маляры-халтур­щики, пользующиеся тем, что рабочих рук не хватает. Артелью предводительствует Яшка. Корысть, равнодушие к общест­венным интересам делают его лишним человеком, в конце пьесы Яшку покидают товарищи, он одинок и несчастен.

Нам радостно, что мы покажем свою работу, и в то же время беспокойно: а как ее примет зритель? Не беремся сами судить о спектакле, но пьеса хорошая, очень хорошая...

«Вольные мастера». Г. Фрумкин. Ленинское знамя, № 96, 24 апреля, 1959 г.

Александр Свободин, критик:

…Когда смотришь на героинь этого драматурга, понимаешь: это — состояние автора, состояние самой Зори Дановской, ее предчувствия, ее счастливая настороженность, боязнь спугнуть красоту, испортить песню...

Почему так интересуются творчеством этой большеглазой девушки? Что, ее сти­хи, пьесы и другие сочинения — труды большого писателя, поражающие закон­ченным мастерством?

Нет, конечно. Они — лишь начало пути одаренного человека. Может быть, инте­рес возбужден автомобильной катастро­фой, внезапно прервавшей ее жизнь на двадцать седьмом (восьмом. – М.Д.) году? Но такое внима­ние недолго, хотя гибель молодой жизни всегда печалит.

Пройдет какое-то время, выйдут из пе­чати стихи Зори Дановской, ее роман о таджикской женщине. Возможно, тогда уже не будут идти спектакли, поставлен­ные по ее пьесам. Их, как говорят акте­ры, уже «отыграют». Но Зоря, ее душа, встревоженная радостью предстоящей жизни, останется в сознании тех, кто хотя бы раз с ней соприкоснулся.

Зоря была обыкновенной московской девчонкой, и ей было очень интересно жить. Интересно вставать утром, когда сердце замирает от радости солнечного света; интересно читать газеты; инте­ресно бежать на кухню, готовить завт­рак; интересно спешить в университет; интересно усесться в Ленинской библио­теке, обложившись книгами, и прежде чем уткнуться в них, посмотреть, кто си­дит рядом; интересно поехать в колхоз, на уборку картошки; интересно забрать­ся с ногами на диван и взять в руки вышивание...

Бывают люди, которые тоже проделы­вают все это, но совсем с другим на­строением. Их жизнь — сплошная забо­та. Ах, надо успеть то, успеть это, не опоздать туда-то! Ах, где взять столько времени? Поток бытия угнетает их. Зорю он радовал, возбуждал. Жизнь походила на стометровку — все время надо было ускорять бег. И все казалось, что самое интересное, захватывающее впереди.

Она серьезно училась, изучала иран­скую филологию на специальном отде­лении университета, а когда по распределению ее направили работать в книж­ное издательство Сталинабада, поехала, не раздумывая.

И всегда она радовалась: как хорошо! Потом оказывалось, хорошо не всегда. На работе встреча­лись тупицы. Но ей и в голову не приходило винить в своих неудачах других. Погружалась в работу, совершенствовалась в таджикском языке, редактировала книжки.

Очень любила делать дело. И дотошная, порою скучная работа, которую иногда называют «чисто техническая», подчеркивая этим отсутствие в ней творческого начала, звучала для Зори поэзией.

Я знаю,

я умею очень мало.

Моя специальность — это книжки.

Мое имя

отсутствует на титульном листе.

Его напишут после оглавленья,

там, где тираж, число, размер бумаги,

и очень мало кто его прочтет.

Но, вчитываясь в нужные вам строки,

вы знайте — сердце здесь мое.

Оно стучит в страницах, в буквах...

И, если героиня умирает,

я умираю вместе с ней.

А если побеждает радость,

я улыбаюсь

в каждом знаке,

в каждой красной строчке.

И сердце мое вложено сюда

бессрочным вкладом...

Но от этого не стану я беднее

и ничего беречь не буду.

Зоря была писателем. Это обнаружи­лось рано. Подруги знали, что Зоря пи­шет, но только когда она умерла, выяс­нилось, как много она писала.

Толстой разделял пишущих на две категории: писатели и литераторы. Первые — это те, которые пишут потому, что не могут не писать. Вторые тоже пишут, но могут и не писать.

Зоря не могла не писать.

Порою из-под ее пера выходили стран­ные сочинения: не то стихотворения, не то просто записи для себя всего, о чем думается, что чувствуется. Может быть, это были заготовки для будущего, может быть, своеобразный дневник.

Жизнь не баловала ее. Были трудности, из-за которых пришлось даже уехать из полюбившегося Сталинабада. Стихи, отправленные в редакции, возвращались. Надо было еще работать. И она работала.

В Москве, в райкоме комсомола, попросила живого дела. Хотелось видеть результаты своих усилий, приносить поль­зу. И поехала заведующей сельским клубом в подмосковный колхоз. Там написа­ла свою последнюю пьесу «Вольные мастера». Писала ее больше ночами, а днем занималась ремонтом старенького клуба, доставала олифу, ссорилась с малярами, писала заметки в колхозную стен­газету, придумывала, как лучше, интереснее устроить вечер молодежи.

Пьесу она отослала в журнал «Театр», а через шесть дней ее настигла смерть.

И в этой пьесе рядом с Яшкой, парнем с ослепительным чубом и душою стяжателя, девушки, жаждущие чистоты и поэ­зии, ожидающие настоящей любви и трагически проглядевшие ее.

Спектакль «Вольные мастера» поставлен на сцене Центрального детского театра. Милые девушки Таня и Глаша, обманувшиеся в Яшке, тем не менее не героини — они не вызывают всепрощающего сочувствия у зрительного зала. И это неспроста — нет в них активного начала, как в героине другой Зориной пьесы, Любке (пьеса «Любка-Любовь»), и дальше они от Зори, их автора, любившего в человеке то, что связывает его с другими людьми, толкает навстречу им в поисках настоя­щего счастья, счастья не только для себя, но и для других.

В Таджикистане Зоря, написала стихо­творение «Девушка в кожаной куртке». Просто о девушке, ушедшей строить дорогу, ту самую, по которой приехала Зоря в Сталинабад.

Возможно, она представляла себя такой же, решительной и независимой, видела себя там, где ветер и где трудно, где много людей и яркие костры по но­чам, там, где делают настоящее дело...

Девушку в кожаной куртке

Мы видели на рассвете.

Завилась за зеленой машиной

пыль золотым кольцом.

Нам махнули рукой.

Звонкий ветер

С силой забил в лицо.

Девушку в кожаной куртке

мы видели на рассвете.

И на рассвете

она была необыкновенно хороша

в обаянии своей чистоты и любви к людям,

живой пример нам всем...

«На рассвете». «Работница» № 7, июль, 1960 г.

Мая Дановская

P.S.Я приношу глубокую благодарность всем людям, сделавшим так много в то (1958 г.) и последующее время для памяти моей сестры