Из настоящих/Олег Тупица

Выпуск № 6-126/2010, Лица

На огромной афише Иркутского ТЮЗа – открытое, доброе лицо интеллигентного (значит – умного и совестливого) человека. И написано: у Олега ТУПИЦЫ, ведущего мастера сцены, – юбилей и бенефис. 50 лет от роду и 30 на сцене.

На сцене не соврешь: артист не может сыграть того, кем не является; станет прикидываться – выйдет одна неловкость. И артист Тупица не врет, наделяя собственным обаянием всех своих персонажей. Получается, что называется, по школе: «Я в предлагаемых обстоятельствах». Этого достаточно для устойчивого успеха у настоящего зрителя. И это спасает, когда режиссеру средней руки не до тебя и нечего особенно предложить.

Но настоящая работа – с настоящим режиссером, который вглядывается в артиста и открывает в нем, обаятельном и интеллигентном, еще и новые качества. Они, эти качества, были в личности артиста; может, он и сам догадывался о них, но вытащить их в роли, использовать как новую краску, удивить зрителя и партнера – самое интересное; происходит такое только с настоящим режиссером и поддерживается настоящим партнером. И это доставляет настоящую радость в профессии.

Накануне бенефиса он вышел на сцену в роли великого английского артиста Эдмунда Кина в пьесе Г.Горина «Кин IV» – мы говорим с Олегом о режиссерах, партнерах и о тех ролях, в которых артист чем-то себя (и меня, зрителя) удивил. Пройдемся пунктирно по спектаклям разных лет – от сегодняшнего к прошедшим и незабытым. От 2000-х к 1990-м и к 1980-м.

О Кине он не мечтал, хотя Г.Горина любит и как драматурга, и как близкого по духу человека. Какой там Кин! Тот – непредсказуемый, буйный гений (была в позапрошлом веке про него пьеса под названием «Гений и злодейство»); а Олег – человек уравновешенный, любит во всем порядок. Но вот – предложение от режиссера В.Данцигера и – роль, которую шаг за шагом делали вместе.

– Я не премьер по фактуре, ни ростом, ни голосом не вышел. Иное дело – по внутренней части. Тут стали возникать сближения. Много читал о нем: он, оказывается, начинал как акробат, сломал обе ноги, потом перешел на драматическую сцену – со своим маленьким ростом, но, правда, неотразимым голосом, от которого дамы падали в обморок. А я – всю жизнь комплексовал по поводу голоса. А в роли – Кин через меня вдруг иногда заговорит своим бархатным баритоном, особенно там, где он – я! – играем Шекспира. В Шекспире мне легко говорить его голосом.

Кин – победитель, не потерпит соперника рядом, пусть это даже Король; а я в жизни совсем другой: косноязычный, стеснительный, нерешительный. С Кином преодолеваешь себя, становишься вровень с Королем – и это не кажется чужим, это просто дремало в тебе, и так будоражит, веселит на сцене. Высокородная ли, высокорослая возлюбленная, трудный ли зал, другие преграды – все одолею! И Король скажет, что его будут помнить по эпохе Кина.

Замечательное качество Данцигера: дает свободу творчества. Что-то в тебе разглядел, помог этому выйти наружу – а дальше чувствуешь себя на равных с ним – при том, что свою линию держит. Кина положил в меня глубоко, разместил во всей теперешней жизни. Утром у меня «Зайка-зазнайка», вечером – Охотник из «Легенды Байкала», назавтра утром – Кот в «Двух кленах», а вечером – Кин. И, оказывается, у Кина был такой, как у меня, режим: ночью, днем – что угодно, но внутренняя работа не прекращалась, и вечером он – Отелло или Ромео. Даже если у меня между «Кинами» проходят, как теперь, месяцы (нашим уполномоченным проще собирать зал на «Зайку»), – оказывается, Кин, поселившись во мне, никуда не уходит.

В неровных, шумных «Жестоких играх» А.Арбузова (режиссер О.Ефремов) Тупица-Ловейко партнерствует с теми же, что и в «Кине», И.Бялоусом и О.Дерфлер; и тоже любовный треугольник. Здесь его герою в поддержку нет такой мощной, все сметающей силы, как Театр (где он король, и вровень с Королем): здесь он – скромный бродяга-геолог. Артист с режиссером пытались осудить «соблазнителя» Ловейку, но из этого, по-моему, мало что получилось: не очень-то помог режиссер Тупице найти в себе мерзавца; зато взамен получается грустная и вполне арбузовская история про трех хороших людей.

Еще хороший человек, который на фоне нахальной эксцентрики спектакля глядится актерским открытием, это Хомутов в «20 минутах с ангелом» («Провинциальные анекдоты» А.Вампилова, режиссер Ц.Бальжанов). То, что пронзительно открылось здесь, существовало в актере «по судьбе», но многие годы вынужденно пряталось от себя.

– Тут я ничего в себе не открывал: это про мою маму, с которой врозь жил после четырнадцати; привез только недавно, после того, как папа умер, брат старший умер. Вынес наружу то, что давно болело. К тому же не хватало режиссера, явился самоконтроль, в принципе излишний на сцене. Но тут, возможно, обстоятельства сыграли на меня: я был недоволен собой, чувствовал, что зря попал в эту декорацию, в этот спектакль, в эту гостиницу; что пробиться хоть к какому-то пониманию не получится. Ну заорали с похмелья из окна, ну принес я им сто рублей (маму мой герой не успел похоронить)… но все это зря… все вокруг чужое, я со своей болью выпадаю…

Его Терешка, староста поневоле в занятой немцами деревне, отец большого семейства, над которым семейство же и устраивает суд. «Трибунал» А.Макаенка, вполне по-советски аморальная пьеса (привет Павлику Морозову), поставленная вдруг сравнительно недавно (режиссер В.Анисенко). Мне были противны его судьи-дети – согласитесь, совсем не-художественная зрительская эмоция. Но взгляд артиста изнутри – по-новому объяснил мне спектакль. Он от себя, по-человечески проживает предательство близких, от чего самого Олега в жизни, как признается, Бог уберег. Сыграл то, чего не было? Но ведь со-страдание – это человеческая норма, т.е. черта характера Олега, обнаруженная в роли.

– Огромная семья: значит, я ее заслужил, значит, тут целый мир, и я в центре. И вот я, староста, под двумя трибуналами: от семьи или от партизан. Хотелось умереть: пусть бы поленом по голове. Врагу не пожелаю этой муки.

Пьеса А.Шманова «Лабиринты сновидений» и режиссер А.Баранников четырежды на разных судьбах – от греческого мифа до вампиловской «Утиной охоты» – сыграли старую как мир историю мужского предательства в любви. Тупица в роли Сергея, отправляющегося в командировку (предлог, с облегчением используемый для расставания навсегда), – это то, что вытащено из себя, чего «по жизни» и вспоминать неохота, а в спектакле это сработало, и спектакль артист вспоминает добром – как и «Вишневый сад», тоже поставленный Баранниковым. У Чехова Олег был Петей Трофимовым.

Баранников приезжал подготовленный: этот книгочей, ученик А.Васильева все знал и про Раневскую, и про О.Книппер – первую Раневскую на сцене. Олег с ним спорил до хрипоты, находил самые убедительные доводы против того, что тот от Пети Трофимова требовал. Но режиссер спокойно держался – и убедил. Не всякий так сможет – убедительно и парадоксально. И артист захотел того, чего никак не хотел хотеть: он «захотел» Раневскую. (Замечу в скобках: действительно такого еще не встречал: все – от Пети до старика Фирса – ее «хотят»; но как упустить в нашем разговоре момент именно открытия артиста в себе: вот ведь – «захотел» – и сыграл.)

В роли Ромео у режиссера А.Ищенко – важнейшее открытие: в какой-то момент заговорил стихами – от себя! Почувствовал, что слова стоят в этом тексте единственно возможные и в единственно возможном порядке. Ценное было после спектакля подтверждение от уважаемого критика В.Нарожного: «Олег, стихи у тебя – рождаются!».

Редкость, надо сказать, неимоверная: стихи оставляют такое впечатление только в авторском чтении и еще, может быть, у С.Юрского. А артисты и «мастера художественного слова» поясняют стихами смыслы – а те и так лежат на поверхности, и становится скучно, как на уроке литературы в школе.

(Тут мы с Олегом, правда, не по всем именам сошлись – но отложим это до другого раза.) Главное – ему удалось почувствовать, а потом даже и отслеживать вот это в себе – импровизационное зарождение стиха.

– А.В.Ищенко спасибо за безграничное доверие ко мне – артисту. Доверие подстегивает, но и сомнения в себе возникают; а преодолевая их, можно что-то новое понять про себя – вот как стихи «пошли» в Ромео. Или – еще спектакль А.Ищенко – «Двенадцатая ночь»: там наш с ним Шут стал Человеком от театра, Ведущим: вот тогда что-то лидерское, наверное, проклюнулось, какая-то особая свобода, которой потом потребовал от меня Кин.

В 90-х – встреча с режиссером А.Лапиковым на «Двух стрелах» А.Володина (там у меня – Ушастого – был дуэт с Ящерицей – Аленой Партысь, ставшей моей женой). Лапиков открыл важное: единство многофигурной игры. Ведь в «Двух стрелах» главный герой – масса, стая; и то, как ты лично со стаей соотносишься, как можешь ей противостоять – испытание для меня – героя. Лапиков – умнейший, самоироничный человек; как он работал с каждым – а на сцене была вся труппа, и далеко не все ему симпатизировали; но все шло в дело, все работало на образ спектакля.

И «Дама-невидимка» П.Кальдерона того же Лапикова – образцовый, на мой взгляд, капустник и здоровая прививка самоиронии на сцене.

В конце 80-х – Алан в «Эквусе» П.Шеффера (режиссер Н.Емельянов). Эту роль Олег считает самой большой, главной у себя. Хотя прошел спектакль немного, всего десять раз: психологические глубины, до которых докопались режиссер с актером, оказались не по зубам возмутившимся педагогам: юный герой вырывается на свободу в почти противоестественном союзе с прекрасным животным-конем (да еще в какой-то момент актриса-партнерша была полуобнажена! в детском театре!). Емельянова он помнит всегда как тончайшего психолога на сцене (режиссер еще и профессиональный психолог; а для Олега теперь понятие «психологизм» – вполне конкретное и совсем не так плоско-жизнеподобно, как это часто звучит у блюстителей «русского психологического театра»).

– В книгах, которые мне давал режиссер, я мало что понимал, а он находил способы, слова и добивался от меня понимания.

Было безумно трудно понять, что происходило с этим парнем, таким странным, таким трагически одиноким – в разладе и с церковью, и со школой, и с семьей. Но мы пробрались к нему: он пробился к личной свободе в несвободном мире.

Я сам с детства влюблен в лошадей, мы и сейчас с Аленой бываем на ипподроме, ездим верхом. Это ни с чем не сравнимо – особенно без седла – чувствовать под собой мышцы, лопатки, дыхание мифологического животного; и мощь его невероятная входит в тебя… «Эквус» много мне дал.

80-е прошли под знаком Вячеслава Кокорина. Олег незадолго перед этим окончил Иркутское театральное училище, где его мастером был Виталий Константинович Венгер, народный артист России, лауреат «Золотой Маски», лауреат Государственной премии РФ.

Потом несколько ролей в Театре драмы, армия, и с 80-го года он в ТЮЗе, который вскоре, при Кокорине, стал одним из лучших молодежных театров большой тогда страны.

Венгер научил его мастерству, технологии; Кокорин стал вторым главным учителем, научил профессии, пониманию себя на сцене. В спектаклях В.Кокорина у Олега не было больших ролей, зато эпизодов («слава Богу!») – много. Он помнит все свои эпизоды (и зритель их помнит); помнит самочувствие во всех; хранит в себе наслаждение профессией, которое тогда получал.

– Становишься выше ростом, у тебя красивый голос, ты привлекателен, убедителен, у тебя острый глаз. Все преображается в актере, когда есть ощущение правды и свободы. Когда получаешь на сцене удовольствие. Это значит – ты правильно живешь.

Куц в «Лесной песне» Л.Украинки: болотный леший, который заманивает Лукаша (А.Булдаков) в чащу, чтоб погубить. Режиссеру чего-то во мне не хватало, этакой дьявольщины (казалось, откуда ей во мне и взяться? Я был молодой, шустрый, но неопасный). Кокорин придумал: железные штанги-штанкеты на полу, я колочу по ним ломиком, потом меня на этих штанкетах поднимают метра на три, я сверху поливаю всех из клизмы. Азарт был дикий, я был на седьмом небе, обожал эту роль. А ведь сначала был зажим и крик из кишок от зажима; а потом – удовольствие – и ничто тебя не собьет! Импровизаций – море, и Володя Привалов, мой на всю жизнь друг и партнер, засек своим острым глазом – и поддерживает. А что на сцене лучше партнера – которого мой Куц, наверное, заслуживал!

Еще только две его работы у Кокорина: Заморыш в «Сне в летнюю ночь» Шекспира и бессловесный Чечеточник (в паре с незабвенным М.Рощиным) в «Гори, гори, моя звезда!» В.Фрида и А.Митты.

Заморыш из гоп-компании шутов-импровизаторов был безгранично предан своей команде. Они дурачились, а он – с фонарем–«луной» (и он же – «Человек на Луне») – был самою взаправдашней, наивной, бесконечной правдой. Серьезный, трогательный и очень смешной Заморыш в спектакле, любимом в театре до сих пор. Весь театр стоял за кулисами, на сцену трудно было пробиться на свой эпизод – через артистов и цеха.

Пара Чечеточников отбивала с профессиональной мастеровитостью один эпизод в трагикомической истории Искремаса от другого. И это была сложная партитура роли: им вроде все «до фонаря», они не пойдут помирать за идею с Искремасом (О.Мокшанов) и Федором (В.Филимонов); но поразительно пробивалась сквозь их немую дробь какая-то симпатия к героям. Какая-то надежда на то, что не все зря на этом свете.

– Я был… за них все-таки… за Федора… за Искремаса… И это было продолжение актерской школы всерьез, по большому счету.

Незадолго до этого я начинал в драме – Васенькой в «Старшем сыне» А.Вампилова партнерствовал с А.П.Тишиным и чутким А.Иушиным (они оба были Сарафановыми). Так это было важно – видеть на сцене поощряющий взгляд старшего партнера; так это было и в «Не стреляйте в белых лебедей» (постановка Б.Райкина по Б.Васильеву) – с А.Крюковым и Т.Хрулевой. Они все видели, все слышали – и понимаешь изнутри юношеского зажима, что все будет хорошо.

Потом, после армии, – ТЮЗ; и все, что там получилось, - только через партнера…

О партнерах он говорит с нежностью: партнер для него – самое дорогое на сцене. Ты хуже-лучше, а при хорошем партнере всегда будет хорошо.

Помню его ввод на Ивашку в «Золотого человека» В.Гуркина (сам драматург и ставил). Ввелся вместо Славы Михайлова, Царство ему небесное… Там его очень поддержала Людмила Стрижова – потрясающий партнер. Подхватывает, поддерживает, импровизирует.

Валерий Елисеев – мудрый на сцене, за ним и следить, и идти хочется. За ним – правда, живой глаз, слышащее ухо.

С Володей Приваловым, Колей Кабаковым – всю жизнь. Чувствуют друг друга шкурой – начиная со «Сна…». Партнер – это все, это человек, с которым можно выходить на сцену и забывать текст.

И еще – Людмила Попкова. Она еще и по-женски чуткая.

Алена Партысь – замечательный партнер (наверное, и женой стала не без этой проверки доверием на сцене).

Игорь Бялоус в «Кине» – хороший партнер, уже из следующего поколения. Олегу с ним легко. Уплывет слегка в эйфории – хорошая ведь роль (Король!), в зале им любуются – но тебя не теряет, реагирует; и вместе им в этом дуэте спокойно.

Приглашая на бенефис, на «Кина», Олег говорил: «Пусть зритель вспомнит, что в ТЮЗе есть настоящие артисты (не обо мне речь!)».

Приходите в ТЮЗ! Есть вечерний репертуар. Да и на утренниках те родители, что не останутся переждать в вестибюле, а войдут в зал, удивятся и обрадуются.

Есть настоящие артисты.

Олег Тупица и утром и вечером – из настоящих.

Фотогалерея