Санкт-Петербург

Выпуск №2-112/2008, В России

Политически ангажированный эпический театр Брехта с его стремлением «прочистить» наши засорившиеся мозги соответствует нашему времени не в меньшей степени, чем эпохе его создания. Ставить пьесы Брехта трудно и потому, что он требует от актера отточенной техники, и потому, что за его идеологией стоит глубоко спрятанная человеческая драма. И если такие важные составляющие театра Брехта, как эффект остранения, зонги, владение цирковыми приемами, освоены, то поэтическая правда остается, как правило, за кадром, если воспользоваться кинематографическим термином.

Спектакль «Человек = Человек», премьера которого состоялась в Российском государственном академическом театре им. А.С.Пушкина (Александринском) в постановке Юрия Бутусова, позволяет говорить о новом подходе русского театра к эстетике Брехта. Пьеса «Mann ist Mann» в переводе Л. Копелева звучит «Что тот солдат, что этот», сужая философский смысл, вложенный Брехтом в название. Драматург работал над ней в период 1924 — 1926 гг. В 1926-м состоялось ее премьера. Эта и последующие постановки пьесы вызвали критику. Если отбросить типичные обвинения в так называемом большевизме, то критика не оценила новаторство Брехта, которое по-настоящему высветилось во второй половине ХХ века, когда родился театр абсурда, в эстетику которого немало внесла теория Брехта об эпическом театре. Именно с этих позиций поставлен спектакль Александринского театра.

Бутусов, чуткий к форме, никогда не заслоняет ею содержание. Историю трансформации тихого маленького грузчика Гэли Гэя, превращающегося волею обстоятельств в жестокого и усердного солдата, он показал во всем ее объеме, соединив гротеск, сатиру, политическую подоплеку со скрытой драмой человека, лишившего себя идентификации. Режиссер довел до абсурда историю этого превращения: актеры овладели трудно уловимым и еще более трудно воплощаемым эффектом остранения, требующего и от актеров, и от публики интеллектуальных затрат. Если герой Кафки превращается в гигантское насекомое, то герой Брехта, не теряя человеческого обличия, изменяется ради слияния с массой, олицетворяемой небольшим солдатским подразделением. Это вхождение в коллектив, когда он становится малой частицей массы, дает ему спокойно существовать.

Бутусов смог осуществить этот самый трудный момент театральной эстетики Брехта, создав слаженный ансамбль из актеров разных поколений — маститых александринцев и совсем молодых, вчерашних выпускников театральной академии. Все они демонстрируют великолепный актерский уровень, создав интересные образы, в которых сочетаются клоунада, гротеск, элементы мюзик-холла и театра жестокости с его обязательным «изобилием форм», в результате чего человек и его действия поставлены под сомнение.

Молодой актер Дмитрий Лысенков в роли Гэли Гэя владеет изобилием форм. Его герой — маленький человек, характер которого абсолютно реалистичен. Он незаметен, тих, скромен, из тех, кто и мухи не обидит, винтик в огромном механизме точно таких же людей, не привыкших и не умеющих говорить «нет». Режиссер и актер точно нашли ту грань, за которой возможен переход к зонгам, зло и остро комментирующим трансформацию безобидного, услужливого грузчика, по определению Брехта, «в человекообразную боевую машину».

Блистательно оттеняет трансформацию Гэли Гэя сержант по прозвищу Кровавый Пятерик (Сергей Паршин). Его мимикрия другого порядка: под влиянием ни больше ни меньше, как похоти, испытываемой им к владелице походного трактира вдове Бегбик, из убийцы он превращается в кроткого, типично штатского человека. Актер, зарекомендовавший себя в классических ролях чеховского Платонова, Феди Протасова в «Живом трупе» Л. Толстого, Городничего в «Ревизоре», с удивительной легкостью существует в стихии мюзик-холла. Он остроумно совершает переход своего героя из садиста в симпатичного пожилого человека, неожиданно ощутившего в себе нечто другое, странное для него, новое — если не чувство, то ощущение, и эта новизна приходится ему по сердцу.

Великолепен актерский квартет, представляющий отделение пулеметной роты английских войск в Индии, в составе Виталия Коваленко, Игоря Волкова, Владимира Миронова (все трое — заслуженные артисты) и Валентина Захарова, работающего в театре второй сезон. Именно они представляют массовый катализатор по превращению Гэли Гэя, теряющего свою идентичность, в такой же винтик огромного военного механизма, каким они являются сами. Бравые служаки, ни перед чем не останавливающиеся, с одной стороны, с другой — комментаторы происходящего, причем не через слово или зонги, но через действие, что особенно трудно. Нельзя не сказать о Валентине Захарове, персонаж которого превращен сообразительным бонзой тибетской пагоды (Аркадий Волгин) в «бога», поскольку был найден заснувшим там. Режиссер остроумно перевел часть монолога бонзы о безликих и тех, у кого есть лица, в зонг, который исполняет бывший солдат, превращенный в «бога», в средство спекуляции. Этот зонг — откровенно вставной, чисто мюзик-холльный номер, в котором задействована публика. Такой прием таит немалую опасность, однако эта сцена органично вплетается в действие, и молодой актер прекрасно с ней справляется.

Особо стоит сказать об Александре Большаковой, дебютировавшей в сложной роли вдовы Бегбик, в которой блистала знаменитая актриса брехтовсого театра Елена Вайгель. Закончившая в прошлом году Санкт-Петербургскую театральную академию, Александра Большакова продемонстрировала великолепную школу, отличающую учеников Григория Дитятковского, сумев не только вписаться в ансамбль Александринского театра, но показать, что способна существовать в эстетике режиссера, отличной от ее мастера. Самую сложную особенность театра Брехта — переход от вполне реалистического образа к зонгам — она выполнила блестяще, как и исполнила зонги. Этот неуловимый, типично брехтовский характер, иррациональный и в то же время жизненный, молодая актриса сумела передать со всей полнотой и силой. Ее темперамент в какие-то моменты помогал премьерному спектаклю не терять мощной энергетики, заложенной в него режиссером. Эту энергетику создают все участники спектакли, запоминающиеся в небольших ролях. Тихая, подстать ему самому, жена Гэли Гэя (Юлия Соколова), актеры Сергей Еликов, Андрей Матюков, Олег Еремин (он же — ассистент режиссера) в ролях тибетцев и солдат отлично вписываются в спектакль, создавая его колорит. Создатель музыкальной партитуры Иван Благодер добился от актеров отличного исполнения зонгов — труднейшего жанра, требующего более интеллекта, чем вокала. Без его кропотливой, емкой работы спектакль так бы не прозвучал. Жаль, что оркестр, состоящий из молодых музыкантов, иногда заглушал актеров. Однако это дело поправимое.

Сценография Александра Шишкина, с которым постоянно сотрудничает Юрий Бутусов, точно соответствует режиссерскому замыслу. Неброская, но выразительная, позволяющая развернуть действие в разных плоскостях на разных уровнях, она не меняется на протяжении спектакля. Зонги исполняются на авансцене, иногда — в оркестре. Движущийся круг, на его краю водружена самым абсурдным образом массивная голова слона, которая потом обретет туловище. Гэли Гэй будет продавать этого слона, за что его приговорит к смерти четверка солдат, и он будет убежден, что его действительно расстреляли, хотя он «воскреснет» в новом обличии солдата, не только благополучно влившись в армейскую массу, но и приобретя несвойственную ему в прошлой жизни воинственность. На первый взгляд, незамысловатая дидактическая история, рассказанная Брехтом, в постановке Юрия Бутусова обрела, наконец, на русской сцене присущую ей многозначность. Не только потому, что Брехт открытым текстом постулировал: «Если за человеком бдительно не следить, / Его можно легко в мясника превратить» (перевод И. Фрадкина), но и потому, что выявлен и объяснен в брехтовской эстетике абсурд произошедшего на наших глазах превращения ничем не примечательного и безобидного обывателя в потенциального убийцу.

Почему вдруг человек становится мясником? Чья это вина? Государства, семьи, социального строя? Как в сказке Андерсена человек добровольно отдал свою тень, так в притче Брехта человек добровольно отказывается от своей личности и отнюдь не по убеждениям, а потому что даже не подозревал, что обладает ею, поскольку личность его нивелирована едва ли не с первого дня его жизни. О подобной метаморфозе человека философский спектакль Юрия Бутусова, соединившего эстетику эпического театра Брехта с абсурдом.

Фото Валентина Красикова