Новосибирск

Выпуск № 7-127/2010, В России

Чем больше думаю над спектаклем «Испанские страсти» Городского драматического театра, тем интереснее кажется мне отважный эксперимент, на который решился режиссер-постановщик Сергей Афанасьев, тем ярче помнится спектакль. Словно я съездила в незнакомую страну и пока гостила там, наблюдала чуждую жизнь, слушала непонятную речь, — хотелось скорее домой, где все говорят по-русски. А вернулась — и все перебираю, перебираю фотографии.

Картинки в «Испанских страстях» и впрямь — хоть в альбом вставляй. Как художник Владимир Фатеев ухитрился сделать крохотную сцену НГДТ просторной — его секрет, но первое же ощущение простора и солнца подарило предвкушение радости. А когда на сцену, огороженную белыми стенами домов с яркими цветами на окнах, высыпала толпа невиданных красоток, и не ошибешься — откуда они родом (художник по гриму Елена Хабарова), то радость стала явственной. Толпа гомонила, соседки выясняли отношения, все танцевали. Ритм каблуков, крутящиеся юбки, крики, взгляды — такой сгусток энергии обещал непрерывный карнавал, зрители уселись поудобнее и подались вперед в ожидании не только танца, но и действия. Здесь надо сказать, что исполнению фламенко обучала актеров Анастасия Климкина, ее школа в Новосибирске знаменита не только мастерством педагога, но и тем, что ее ученики начинают сами преподавать, иногда забросив основную работу. Фламенко — не просто танец. Это философия, история, культура, образ жизни, язык, наконец.

Последнее мне кажется важным. Потому что спектакль, первый акт которого поставлен по пьесе Федерико Гарсиа Лорки «Чудесная башмачница», далее стал развиваться вопреки ожиданиям — моим и, как мне представляется, — зала. На сцене появился автор (Андрей Яковлев). Он рассказал, как актерам надобно играть в его пьесе — не переигрывать, потому что ситуации, в которые автор поставил героев, говорят сами за себя. Что ж, ситуации просты и понятны. И если постараться, то подобные истории можно найти в искусстве любых народов, в сказках, в поучительных историях, в пьесах для площадных театров. Прекрасная башмачница (Снежана Мордвинова) довела своими сварами старого мужа (Андрей Бутрин) до ухода из дому. Оставшись одна, башмачница мечтала о возвращении благоверного, ибо мужчины не давали ей проходу, а женщины собирались изгнать из города. Но когда муж вернулся, то кротости жены хватило на несколько мгновений. И все пошло своим чередом.

В этой истории, рассказанной со сцены, не было ни капли той театральности в кипении чувств, которую обещало нам название и которая рисовалась в сознании зрителя, хоть раз видевшего по телевизору шедевры былых времен. Что же было? Охарактеризовать не возьмусь. Могу только перечислить варианты. Наивное искусство. Череда картинок, сродни той, что показывает вернувшийся под маской бродячего актера башмачник — поучительная история из жизни коварной жены и обманутого мужа. Конечно, был «театр в театре» — автор комментирует действие и участвует в нем, примеряя разные роли, в том числе — рокового красавца, коварного ухажера, убитого другим роковым и коварным. Совпал с ожиданиями и, как ни странно, идеально вписался в спектакль престарелый сластолюбец богач Алькальд (Владислав Шевчук), — очевидно знатен, в меру смешон сочетанием дряхлости и притязаний на любовь, притом не оставалось сомнений, что он не сможет уломать башмачницу, оттого Алькальд был еще и чуточку жалок. В общем, классика жанра.

Почему я назвала эксперимент НГДТ «отважным»? Потому что мы в зале не знали языка, на котором театр говорил с нами. Хотя выучить этот простой язык не составляло труда. Но «трудности перевода» стали понятны, когда спектакль закончился. Собственно, сам постановщик «Испанских страстей» Сергей Афанасьев нас обо всем таком предупреждал, написав в программке: «Испанский театр – понятие для нас пока закрытое. Мы знаем о популярности корриды в этой стране, какой-то сумасшедшей, неестественной, нереальной, которая становится образом жизни для многих испанцев. Мы знаем о фламенко как об основном жанре художественного творчества. Но что касается испанского театра, то его самые яркие события до нас пока не доходят. Было бы несправедливо, если бы Испания, такая притягательная и популярная страна, была бы не представлена на сцене нашего театра. А о художественных достоинствах драматургического материала Лорки не стоит и говорить. Это уникальный автор. Он ухитряется рифмовать «любовь и кровь» не банально, не стереотипно, и этим особенно привлекателен».

Чего не хватило мне как зрителю первого действия? Испанских страстей. Когда актеры танцевали — все становилось на свои места. Танцам много хлопали, о танцах восторженно перешептывались. В танце актерам удавалось сказать о чувствах — не только о любви, и ненависть, и оскорбленное достоинство, и вожделение — все читалось в движениях. И часто теряло накал в словах. Внешняя экспрессивность сохранялась, однако не могла скрыть угасающий внутренний огонь.

Но, может быть, я по-прежнему остаюсь в рамках ожидания испанского спектакля с серенадами под балконом, с плащами и шпагами? Так примерно думала я в антракте, не зная, что следующее действие, как на заказ, предложит мне весь ассортимент — речи под балконом, прогулки при луне, алый плащ, окровавленный клинок с ручкой в форме креста. Брак престарелого дона Перлимплина с юной красоткой Белисой (Нина Сидоренко) не мог закончиться хорошо. В этой истории театр оказался умелым рассказчиком. Он готовил нам сюрпризы в виде прочных канатов, которые выпадут из-за каждой из шести балконных дверей, которые Дон Перлимплин будет распахивать наутро после брачной ночи. Театр-рассказчик комиковал и оттягивал драматическое действие, предъявляя нам уморительную служанку Маркольфу (Татьяна Жулянова), хитрющую, преданную, все понимающую, трогательную в своей заботе и лукавстве. Он дал нам возможность отвлечься от главной интриги, покрутив сверкающий брильянтик, — явление матери Белисы (Ирина Ефимова), в юбках с накладными телесами. Она, конечно, выдает замуж дочку, но и сама еще очень-очень не прочь.

Роль дона Перлимплина исполнял Андрей Яковлев, который в первом действии играл автора. Он и здесь был, скорее всего, поэт. Поэт, сочинивший и эту, и предыдущую истории. Только эту он играл уже не на жизнь, а на смерть. Освещенное, яркое, громкое первое действие. И темное, тихое второе. День и ночь, явь и тайна. Начинается плач гитары. Дон Перлимплин читает стихи Лорки. Собственно, в первом действии тоже звучали его строки, но там их заглушал шум жизни. А здесь поэзия слышна и вплетается в историю о том, как дон Перлимплин изображал прекрасного юношу в алом плаще, как он заставил бессердечную Белису влюбиться в фантом и страдать, и как заколол себя, достигнув желаемого.

Опять — ничего похожего на ожидания. Дон Перлимплин не романтический герой, он худ и слаб, и страсть его прорывается разве единожды, когда он хватает неверную супругу за шею. И если первое действие — шум и крики, то второе, скорее — шепот. Будем справедливы — Белиса именно та, какую рисует воображение, настоенное на классической живописи и рыцарских романах. С длинными светлыми волосами, в белых ниспадающих то ли платьишках, то ли ночнушках, музыкальным голосом говорит она о своей любви, кротко признается в измене, пусть и духовной, бросает взоры и опускает очи. И в финале становится посредине сцены с тем самым окровавленным кинжалом своего мужа в руках, держа его как крест. Кровь рифмуется с любовью. Что и требовалось доказать. Спектакль окончен.

А мы сидим. Дважды актеры выходили на поклон. Но вот уже и аплодисменты отзвучали. Сцена пуста. А мы сидим. Потому что вот так сразу встать и выйти из этой странной Испании на улицы Новосибирска как-то не удается. Хочется приземлиться и осознать, где же мы были. Боюсь, я так и не поняла этого до конца. Но чем больше думаю, тем интереснее мне представляется отважный эксперимент. Но это я уже говорила.

Фото Ольги Салий

Фотогалерея