"Есть ли будущее у репертуарного театра в России?" (Окончание.)

Выпуск №2-152/2012, Дискуссионный клуб

"Есть ли будущее у репертуарного театра в России?" (Окончание.)

Продолжение. Начало в «СБ, 10» №1-151/2012


Лев Геннадиевич Сундстрем, ректор Санкт-Петербургской театральной академии, профессор, кандидат искусствоведения. Я с большим вниманием выслушал тезисы Эдуарда Боякова, и я почти полностью с ними согласен. Но есть одна позиция, на которую я смотрю иначе.

Все дело в том, что так сложилась моя жизнь: в течение 2000-2001 годов я входил в рабочую группу по выработке Закона об автономных учреждениях. И там говорились вещи совершенно определенные. И в тех проектах, которые в 2006-2007 году были опубликованы, это было прозрачно видно. Ни о какой реформе театра речь не шла, шла речь о реформе значительно более глобальной. Идея была очень проста - ликвидировать все государственные учреждения в культуре, образовании и здравоохранении. Вот такая была простенькая идея - постепенно привести к тому, чтобы был, как называют его экономисты, третий сектор - не государственная, а частная некоммерческая организация. При этом государство поддерживает эту деятельность теми самыми грантами, за которые они борются. Все равны. Бояков говорил, что нужно сделать так, чтобы частные театры могли бороться за государственное финансирование - так это та же система. Как только все они вместе станут бороться за одни идеи и по одним правилам, снимается разница между государственными и частными театрами. Вопрос в том, сколько должно быть государственных театров в Москве, а вот сколько должно быть государственных театров, например, в Свердловской области - это отдельный вопрос. Но то, что в нынешней системе надо взять и отказаться вообще от государственных театров, мне кажется, неверно. И когда мы достаточно большой группой, многие из которых здесь присутствуют, работали над концепцией развития театрального дела, мы это впрямую записали - «нужно поддерживать частные театры, но поддерживать по-другому, другими способами». Я сейчас не буду на эту тему распространяться.

Второе. Идет разговор о реформе театрального дела в России. А нет никакого театрального дела в России, в котором можно провести реформу. Есть театры в Москве, причем есть театры, которые подчинены Москве, а есть федеральные. Они живут по-разному. И не просто деньги разные, а правила разные. Ну так у нас сегодня устроено в стране благодаря Конституции, законодательству, что вопросы культуры решаются на местном уровне. Я сейчас работал в Свердловске довольно долго. И что поразительно: внутри Свердловской области тоже нет единого театрального дела. Мне рассказывают люди в министерстве, что они не могут справиться с муниципалами, потому что те самостоятельные. Они не хотят ремонтировать этот театр. И не будут. А мы им деньги даем, а они отвечают, что все равно не будем. Одним словом, все очень по-разному. И найти какой-то общий знаменатель для всех театров, включая, например, и театр кукол в Краснотурьинске, в котором 43 тысячи жителей, просто невозможно. И не нужно. Нужно понимать, что есть общие проблемы, но никакой реформой их не решить.

Одна из главных проблем, о которой сегодня идет речь, и никто пока о ней не сказал, связана с тем, как оценивать то, что происходит. Кто эту оценку дает? Ведь у нас в Петербурге бывали случаи, когда к нам обращались власти и говорили: вот мы хотим то-то и то-то сделать - поддержите. И в таких случаях мы отказывались, потому что взять на себя такую ответственность можно только в том случае, если ты к этому готов.

Если наше сообщество и СТД готово к формированию механизма создания комиссий, которые бы принимали такие решения, это было бы решением вопроса. Но не получается пока. Спасибо.

А. Рубинштейн. Я тут хотел бы немного защитить Боякова в одном вопросе. Например, Франция. Вот она имеет очень ясную структуру - 80% из 100% бюджетного финансирования направляется в виде субсидий. То, что у нас называется дотациями. А 20% идет на финансирование проектов, где действительно должна быть равная конкурентная борьба.


Павел Анатольевич Пожигайло, председатель Комиссии по культуре и сохранению историко-культурного наследия Общественной палаты Российской Федерации. Мне, наверное, неправильно было бы говорить о театре, поскольку не являюсь режиссером. Но я многие годы живу вместе с театром, поэтому хотел бы поднять такой вопрос. Безусловно, я абсолютно за поддержку репертуарного театра, поскольку без него будет потеряна традиция. Боюсь, что вообще театра не будет. Более того, создание конкуренции театру - это опасная вещь, точно так же, как лекарство может стать ядом. Потому что рыночная конкуренция приведет к появлению того, что мы видим сегодня на телевидении, безусловно, всегда победит канал «Культура». И поэтому этот канал сегодня финансируется.

Здесь, мне кажется, как раз золотая середина - от свободной конкуренции или 100% дотации - это вопрос исключительно СТД, потому что государство (я сам был замминистра культуры в прошлом правительстве) никогда это не решит. Именно СТД должен определить критерии. Может быть, действительно более важна конкуренция внутри театра, но только там, где режиссер имеет полную власть. И вот режиссер, отвечающий за театр, внутри театра имеет возможность создания внутренней конкуренции. И это сохранит репертуарный театр.

Мне кажется, пока мы сегодня говорим о концепции развития театральной деятельности, мы теряем зрителя. Надеюсь, что следующий год полностью посвятим одной из самых главных тем - это сохранение литературы в нашей школе. Извините, что перескакиваю, но мне кажется, что это имеет прямое отношение к театру. Сегодня мы полностью теряем учителей литературы, уроки литературы и в целом образовательный процесс. Сегодня учителя литературы превращаются в учителей истории о литературе. Литература сегодня не востребована. Недавно мы собирали учителей литературы практически со всех регионов страны. Ситуация такая: максимальная востребованность у преподавателей иностранных языков и экономики. Собственно, вся система образования сегодня построена по принципу обучения двум-трем языкам, экономике, математике. Эта система образования сегодня является идеальной машиной по поиску, "упаковке" и отправке за рубеж лучших наших представителей. Учителей литературы никто не берет в репетиторы, у них нет возможности дополнительного заработка. К чему это приводит в конечном итоге? Дети не узнают ни Чехова, ни Достоевского. Сегодня практически прекратили, кроме частных школ, может быть, именно углубленное изучение литературы с точки зрения смыслов русской и мировой литературы. Если этот процесс будет дальше продолжаться, то через 5-10 лет у нас зрителей не будет в репертуарном театре. Мы прекрасно это понимаем.

В этом смысле я хотел бы обратиться и к СТД. Мы надеемся в следующем году очень серьезное внимание обратить на изучение в школе литературы, на количество и качество уроков. Это в последующем напрямую будет влиять на жизнь театра, о котором мы сегодня говорим.

Кстати, Дмитрий Бертман здесь представляет оперный театр. Скажу вам, что та же самая проблема и с уроками музыки, потому что вытеснение уроков музыки, рисования, литературы из общеобразовательной школы фактически лишают нас того самого зрителя и слушателя, к которому мы хотим сегодня аппелировать.

А. Рубинштейн:

- Почти во всем с вами согласен, особенно в части образовательных стандартов, учитывая, что вообще зрители - это главное богатство театра. Зритель очень театрально ориентирован, у нас в стране традиции посещения театра передаются из поколения в поколение. Недавно я разговаривал со своим американским коллегой. Его сын вспоминает деда, с которым они любили джазовую музыку. Если взять наших внука и деда, то внук чаще всего будет вспоминать походы в театр. И это подтверждает ряд исследований, которые говорят о трансляции данной традиции.

Но в одном с вами не могу согласиться - это по поводу конкуренции. Мне кажется, очень плохо, когда будут конкурировать за бюджетные деньги разные театры разных систем. Но есть главный вид конкуренции - за свободное время и деньги зрителей. Вот где поле для конкуренции. Выигрывает тот, кто находит какой-то путь к зрителю, контакты. Кстати, опрос московской публики продемонстрировал, что популярность театра «Практика» занимает 118 место.


Дмитрий Александрович Бертман, народный артист России, художественный руководитель московского музыкального театра «Геликон-Опера»:

- Постараюсь коротко. Несколько лет назад я поставил спектакль «Диалоги кармелиток» Франсиса Пуленка. Там действие происходит во время Французской революции в монастыре кармелиток, когда приходят туда солдаты для того, чтобы освободить этот монастырь, взять недвижимость и выгнать оттуда монахинь. На этом построен весь сюжет. Внутри монастыря происходят разные события, кто-то предает, меняется настоятель. В конечном итоге, кто-то убегает, а те, кто остались во имя идеи, идут на гильотину. Вот такая страшная история. Мне кажется, что она сегодня очень адекватна тому, о чем мы говорим. Мне кажется, что так важно сегодня всем нам, театральным деятелям, быть вместе вне зависимости от того, кто как хочет развиваться: по репертуарному принципу, по антрепризе. Чем больше у нас будет распрей, тем мы уязвимей. Мы сегодня никому не нужны на самом деле. Мне кажется, всеми нашими разногласиями мы даем возможность как можно больше у нас отобрать.

Конечно, репертуарный театр - это огромное достояние России. Но рядом с репертуарным театром должен развиваться и другой, и третий, и подвальный, и андеграундный. В Советском Союзе вообще были самодеятельные театры. И из них развились знаменитые театры: и студия Романа Виктюка, и студия Марка Розовского и т. д.

Мне кажется, что сегодня не говорят про музыкальные театры. Я здесь сижу послом музыкального театра. И я должен об этом сказать, потому что о музыкальном театре всегда забывают. Когда проводят законодательство, нас приравнивают просто к театру. Но музыкальный театр - это огромнейший механизм. Это не тот театр, который можно на коврике сыграть. Это хор, оркестр, костюмы, декорации, количество костюмеров, гримеров увеличивается не вдвое, не втрое, а в сто, двести раз. Это огромная махина. И когда речь заходит о контрактной системе, это «врезает» по полной.

За рубежом, как правило, один или два театра в стране являются театром так называемой контрактной системы, когда приглашаются звезды и без репетиций (как правило) поют спектакли. Я недавно зашел в ресторан рядом с Венской оперой и встретил очень известного тенора Варгеса, мы с ним работали. Обнялись, поцеловались. Спрашиваю, что делаешь? Отвечает, что только что спел «Богему». Спрашиваю, а кто пел Мими. Он задумался и сказал: «Не помню». А как выглядит? Не увидел. Спели спектакль без репетиций, поэтому он на нее не успел посмотреть. О каком творчестве, о каком уровне искусства можно говорить при такой контрактной системе в театре? В данном случае, даже в Венской опере. А рядом в Вене есть театр Фолксопера - театр, который по нашей советской системе - репертуарный театр, где люди работают на контракте (на пять, семь, десять лет), а в хоре, если не перезаключили, всю жизнь, как и в Метрополитен. Велосипед изобретать не надо - все уже изобретено. Они, может быть, не так распиарены, но этот театр двигает в том числе и Штаатсопер. Просто у Штаатсопер - другие задачи.

Так же, как Ковенгарден. А рядом английская национальная опера - театр с постоянной труппой. В Германии большинство театров (мы сейчас очень много говорим о немецком театре, пытаемся его имитировать) - 80% - репертуарные с постоянной труппой. Почему? Потому что это дешево. Это сохранение денег. Мало того, самый большой парадокс в музыкальных театрах - репертуарным театром является самый богатый оперный театр в мире - Цюрихская опера. Это театр, в котором самые высокие гонорары в мире. Певцы мечтают спеть в этом театре. В труппе этого театра находятся Чичелия Бартель, Лео Нуччи. Это театр, финансируемый государством Швейцарии плюс швейцарскими банками, поэтому он может себе позволить постоянную труппу со звездами.

Дальше я хочу напомнить о том, что мы разрушили Большой театр. Большой театр СССР - это театр, в котором в одном и том же спектакле пели Образцова, Нестеренко, Милашкина. Звезды нашей страны, сливки, были в одном репертуарном театре, получали там зарплату. Пусть маленькую. Это разрушено. Сейчас нет постоянной труппы в Большом театре. Мне кажется, что это огромная потеря.

Если говорить о драматических театрах, согласен, что очень важны театр Doc, Практика - те андеграундные театры, которые провоцируют монстров. Их творческий уровень зависит от системы постоянной работы актеров, ансамбля и выращивания ансамбля. Но "карту" Москвы делает Театр Фоменко. Что бы мы ни говорили, в Ленком не попасть и не достать билет. И я никогда не поверю, что если в Ленкоме сейчас поставят двадцатилетнего режиссера, там будет больший успех.

Насчет 20-летних режиссеров. Очень кратко. У меня уже комплекс, что я режиссер старый. Хотя мне 44 года. Я - лакмусовая бумажка. Закончив ГИТИС, я работал в Большом театре ассистентом. И в тот самый период, в 90-м году, я вместе с друзьями создал маленький театр, из числа тех, которые сейчас очень модны. И мы три года жили без государственной поддержки. Я в общем-то первопроходец в этом. Три года я просил у государства помощи. У Москвы - бесполезно. Мы уже съездили за границу в 1992 году: в Германию, Швейцарию и Францию. Я купил машину Опель за тысячу марок, которую продал за три тысячи долларов, чтобы выдать зарплату артистам и рабочим. Сделал бизнес. Мы собирали компьютерные упаковки, чтобы сделать из них декорации, потому что не было денег. И вот наступил момент счастья. Нам дали финансирование на 30 человек. Что можно сделать в опере на 30 человек? То, что можно, мы делали. Театр постепенно становился репертуарным, стал модным, стало сложно к нам попасть (у нас уже сегодня на следующий сезон почти все билеты проданы, и я счастлив). И я ловлю себя на мысли, что это плохо, и меня закроют.

Я не хочу назад возвращаться, потому что в музыкальном театре это нереально, потому что это связано с огромным количеством людей. Мало того, эти люди - герои, потому что многие из них уехали за рубеж (я их не удержал), но многие из тех, кто мог уехать, остались. Остались они во имя идеи, во имя монастыря, о котором я говорю. Мне не хотелось бы, чтобы от театров летели ошметки, потому что пока ни одно изменение не произошло к лучшему. И мы должны понимать, что любое изменение и любые реформы, к сожалению, в нашей действительности ведут всегда к худшему. И мне кажется, принимать участие в этом очень всегда плохо и тяжело.

Реплика из зала:

- Вы против реформ?

Д. Бертман:

- Я за реформы. Я за созидание, а не за разрушение. Реформы должны касаться контрактной системы, но для этого должны быть условия и законодательная база. Я разделил бюджет одного спектакля на количество исполнителей, чтобы посчитать, сколько бы они получали разово. Получились копейки. За такие деньги я не найду ни одного артиста. Я уже не говорю о том, что никогда не соберу такой хор, какой у меня сейчас в театре, где каждый артист имеет диплом дирижера-хоровика и по пять раз в неделю стоит у станка. Потому что у меня хор, балет и драматические артисты одновременно.

Я за реформы, но для них нужна поддержка, которую нам не дадут. К сожалению. Нам сейчас надо заниматься тем, чтобы наша культура и искусство стали национальным проектом, чтобы к нам относились серьезно. А к нам относятся, как к сумасшедшим. Вот в чем проблема. Да, реформы очень нужны: нужно переводить людей на контракты, нужно делать принцип 20%-ного обновления. Это был идеальный вариант. Я как руководитель театра обновляю труппу каждый год на 20%. Я - за реформы, но мирные.


Вера Анатольевна Максимова, театровед, театральный критик:

- Я очень давно не выступала на аудитории, хотя присутствую уже на втором собрании. Но зато я прекрасно помню те собрания, которые мы с полным энтузиазмом десятками проводили на эту тему, когда шла, как говорится, наша театральная перестройка. Потом я помню, как Александр Яковлевич Рубинштейн и Эдуард Бояков - странное сочетание, оно меня до сих пор очень удивляет - собирали нас в управлении культуры и разговаривали об открытых сценах. Вот Гурвич нас утешал и говорил, как хорошо, что они тогда пробили какие-то 20%. Да ведь замечательные актеры шли к Фокину в Театр Ермоловой. И если так все ясно, почему, как только Фокина не стало, так все очень плохо стало? Это только доказывает, что ни цифрами, ни чистой экономикой эту сложнейшую материю театра постигнуть нельзя. Мне кажется также, что мы еще будем разговаривать лет триста. Тем более, что у нас был милейший человек министр, который к театру имел такое же отношение, как я к высшей математике. Очаровательный человек. Обожал Туминаса, мы с ним замечательно ходили не только на все спектакли, но и на банкеты, ездил с ними на гастроли. Теперь он ушел. Пришел новый человек. Я слышу его фамилию первый раз. Сильное опасение, что опять будем говорить об уроках чтения и музыки. Я с глубоким уважением к этому отношусь, у меня дети и внуки, которых мы старались и стараемся вырастить культурными людьми. Но здесь мы собрались на другую тему.

Мне очень обидно, что сидят терпеливые сотрудники СТД, критики, сидят молодые очаровательные девочки (мужиков всегда почти нету) и ушли почти все режиссеры. Это очень плохой сигнал. Маловато осталось. Извините. Нет, я согласна, что самые терпеливые есть, но все-таки большинство ушло. И все дело в том, что на коллективном собрании говорить на тему реформы совершенно бессмысленно.

Я уверена, что она нужна. Ничего неподвижного не бывает. Все меняется, и какая бы прелесть ни была за спиной, может кому-то это неприятно слышать, но мы-то свидетели величайшего театра и никак не сочетающегося с системой. Даже священный гуру молодых критиков Инна Натановна Соловьева, старейшина, говорит: «Дорогая (или дорогие), вы не знаете ничего даже о ближайшем прошлом, зато замечательно ориентируетесь в настоящем». Но если бы так, при нашей свободе мы должны бы иметь великий театр сегодня. А мы его не имеем. Поэтому я считаю, что снова должна собираться какая-то группа специалистов. Опять повторюсь. Гурвич, ну такой понимающий человек, почему же у него один из самых плохих театров в Москве? Что вы дурака друг перед другом валяете? Мы лучше чиновников знаем, где у нас театры плохие, где совсем плохие, где мертвые и совершенно безнадежные. И знаем, что мы на себя такую жуткую миссию их закрывать никак не можем взять. Ну так и нужно говорить: «Мы перепоручаем, потому что нам самим страшновато и Бог накажет». Актеры получают копейки, публика заполняет залы на 50%. И появление Меньшикова, простите, симптоматично. Впрочем, умный шаг. И может быть что-то и произойдет. А может и ничего не произойдет.

Я считаю, что надо собирать группы специалистов, звать режиссеров и директоров, которые в этом понимают, и заниматься этой проблемой.

Я хочу говорить о совершенно другом: что в нашей компетенции и что мы можем поправлять. В прошлый раз мы довольно драматически виделись с Александром Александровичем. Он даже на меня обиделся, потому что я пришла по одной простой причине. В одном из интервью Боякова прозвучало: мол, во всех старых, а это все большие стационарные театры, сидят упыри. Слово «упырь» два чтения подразумевает? Нет. Слово определенное. Я пришла и говорю: Саша, долго будет СТД на это безобразие смотреть? Он, человек мягкий и творческий, говорит, что-нибудь соберем. Что тут собирать? По старым нашим привычкам подписи десяти народных артистов, и чтобы следующий раз он, прежде чем говорить, думал... Я вообще не понимаю, откуда он возник. Мы имеем «Золотую Маску». Сегодня там лучше положение, чем было. Раньше было 70% липы и 30% добра. Сейчас есть хоть какое-то движение. Сейчас 70% вроде можно, 30% нет. Слышала я и такое, в том числе от Боякова и от многих присутствующих здесь критиков, что старые наши театры - это мертвечина, потому что туда ходят и там действуют люди с советским прошлым. Я это все записываю, и извините меня, это не мои разговоры. Автором фразы был сначала Бояков, а потом его поддержал, естественно, Михаил Швыдкой. Я спросила: Миша, а у тебя какое прошлое? Он мне что-то промямлил про советское. Говорю, мол, и у меня советское прошлое, только у тебя - блестящее, а у меня - жалкенькое и скромненькое. И дети наши еще с этим, потому что они дышат этим воздухом - домашним и нашим. И может быть, еще в какой-то степени внуки. Я хочу сказать о том, что вокруг этой правомерной или неправомерной дискуссии - такого разлома (все-таки я езжу и на Украину, и в Белоруссию, и в Прибалтику) между тем, что было, и тем, что есть, как в нашей несчастной России, особенно в Москве, нет нигде. Недавно я вернулась из Тамбова, до того была в Нижнем Новгороде. Я никогда столько не ездила, сколько я сейчас стараюсь ездить. Мне очень интересно и про Гонолулу, и про Канаду, и туда очень часто ездила. Но мне сейчас интересней, что происходит в Калуге и Самаре. На днях видела «Грозу», где совершенно мертвую Катерину несчастный Кулигин оживляет с помощью электрического прибора. А после того, как она не оживает, ложится с ней рядом и помирает. Культурный театр совсем недавно был. Это ясно, что они слышат, что здесь, в столице что-то подобное происходит и значит нужно. А главное - можно. Или главное - можно. А потому - нужно.

Если мы себя называем, извините, дерьмом (простите за эту грубость), то мы уж будем непрерывно это говорить. Если мы будем клевать свое прошлое, то больше, чем кто-нибудь другой. Но самое интересное, что я этого не вижу в других местах. Только вот здесь мы замечательно этим занимаемся. Потому что репертуарный театр как идея и как структура, про которые, между прочим, не мы, а гении говорили, хоть и имеет огромные недостатки и опасности, прорехи, в которые плохое просачивается, существует в одной этой ипостаси.

Спорить с тем, что огромное количество репертуарных театров пребывает в тяжелом состоянии, ни один здравомыслящий человек себе не позволит. Тем не менее, огромный журнал «Театр» говорит не о структуре, а о том, что много плохих репертуарных театров. Это верно, но это не доказательство того, что кончилась идея. Мне кажется, что она не кончилась. Доказательство очень простое. Побивать идею состоянием театра - это, извините меня, эквилибристика. Все равно лучше этого пока человечество ничего не придумало. Мне кажется, что ничего и не придумает. Но когда в эту смуту бросается сказанное слово, что теперь и система не нужна... Я еще застала то время, когда гонимые, старые, между прочим, так играли, как не будет больше никогда. Но зачем-то ведь писал Олег Ефремов о верности кровью. Что-то он видел? Мы от чего-то умирали на этих спектаклях?

Страшнейшая конфронтация. Мне сегодня очень понравилось выступление Фокина. Я даже не ожидала. Мы с ним много-много лет дружим. И он на традиционалиста уж никаким боком не похож. Но он делает дело. Он - мастер. Он серьезен. Посмотрите: из целого направления авангардного театра ушло такое понятие, такая категория, как качество. Почему? Разве по отношению к новому искусству категория качества невозможна? Двадцать с лишним лет существует театр. И его много. Он что, не рождает больших, я не говорю уже великих, актеров? Есть исключения, есть примеры замечательные. Сейчас назову один спектакль. Я до сих пор не нахожу разгадку спектакля «Июль», который играет Полина Агуреева. На страшнейшем внутреннем надрыве, на колоссальных нервных взрывах. Там что-то проглянуло совершенно новое и неведомое в исполнении, какая-то отстраненность, бесстрастие, бескрасочность интонаций, предельная выразительность на жутком, кошмарном тексте. Наша критика попробовала его по смыслу проанализировать, оказалось, что это невозможно, потому что текст принадлежит маньяку, психу и преступнику. Но эта женщина, эта изящнейшая и элегантнейшая актриса, причем замечательного таланта, она это сделала в такой позе, и в таком состоянии заледенелости, ужаса и отстраненности, что я до сих пор это разгадать не могу. Но при этом такое количество, как сказал Фокин, липы, халтуры. Специалист понимает, что его дурачат, но не зритель. Тем более, что двадцать лет мы его хорошо воспитываем.

Я говорю о том, что вопроса о судьбе репертуарного театра как идеи нет в самых лучших театрах. У Фоменко вы услышите: репертуарный - не репертуарный? Только такой, как там есть. Там тоже есть несчастливые люди, там тоже есть счастливцы, которым повезло, потому что мастер их видит и ведет. Есть те, кто сидит в тени. Но таково устройство театра. Это так сегодня говорят в Вахтанговском театре, который телепался и задыхался. Бедный Михаил Александрович Ульянов делал все, что мог. Главным образом, пускал режиссуру. Что-то не происходило, не замыкалось, не высекалась искра. Сегодня у них, извините, тоже все непросто и неоднозначно как кажется. Кто-то бунтует внутри, но уже и старейшины сказали, что приход Римаса Туминаса - это благо. У Кости Райкина, не старый, к счастью, человек, дисциплина железная, труппа собирается медленно. Посмотрела «Маленькие трагедии» - не маленькие трагедии, а великолепный тренаж его молодой труппы. Я не совсем согласна, что играют одни старики. Это неправда. В том же Малом театре, старейшем и традиционном, особенно нелюбимом, человек тридцать молодежи.

Мне кажется, что помимо того, что вы будете заниматься реформой, нужно Союзу все-таки делать то дело, которое ему надлежит - запрещать безнравственную, яростную, враждебную атмосферу. Вернее, мешать этой атмосфере. Пользы от нее не будет, потому что в Москве есть пяток-шесток прекрасных репертуарных театров. Мне кажется, что самых интересных. Для меня экономически одно сомнительно: очень опасна конкуренция, потому что мы уже были с открытой сценой, когда я спрашивала, по каким критериям будут отбирать право на Открытую сцену? И мне русским языком Бояков и Рубинштейн отвечали: экспликация, эскиз, т. е. что-то нарисовать и что-то рассказать. Значит, первой, кто получит Открытую сцену, буду я.

А. Рубинштейн:

- Неужели я такое говорил?

В. Максимова:

- Что-то такое говорили. Я потом вылетела из этой комиссии, как пуля. Поэтому я очень боюсь конкуренции денежной. Мне кажется, что во все века авангард сначала пробивался на свой риск и страх. Он доказывал. Потом к нему кидались на помощь.

Теперь представьте идеальную картину. Хочу сказать, что пошла работать в театр по разным причинам. Далеко не все принимаю, и Юрий Мефодьевич Соломин это знает. Но я не смогла бы работать в театре, где меня не любили бы или ненавидели. Я знаю очень много гордых людей, которым не нужна реформа и 20%-ное голосование, если бы они знали, куда уйти и как они будут жить. Прошлый раз вы запомнили эти высказывания Анатолия Смелянского. А я запомнила другое: Марина Давыдова встала и сказала: совести-то хватит выгнать людей на такой мороз? Ей был ответ: театры должны взять на свое обеспечение. Я с места просипела, что у нас нет таких денег. Значит, если бы эти люди знали, на что они будут жить достойно, а не как нищие, люди, которые не виноваты, что у них нет накоплений и такие нищенские зарплаты, если бы государство поддержало их, - не нужен был бы разговор о 20 процентах. Где театр возьмет деньги? Это мечтания и маниловщина.

И последняя утопия. Представьте, что сегодня уйдут все. А чем мы заполним театры? Заменять-то некем.




Марина Давыдова, главный редактор журнала «Театр»,театральный критик, шеф-редактор раздела «Театр» портала OpenSpace.ru:

- Когда я услышала, что состоится очередное толковище на тему «Есть ли будущее у репертуарного театра?», немножко вздрогнула. Если в больнице собирается восьмой консилиум на тему - будет ли жить Василий Петров, то можно предположить, что дни Василия Петрова сочтены. Мне кажется, что нужно уже перестать собирать дискуссии с таким названием, потому что в самой формулировке уже заключен ответ. Но в действительности я полагаю, что наша постоянная попытка обсудить, нужен ли нам репертуарный театр, какая-то бессмысленная, потому что дело вообще не в репертуарном театре.

Действительно, в тех странах, театр которых я люблю и высоко ценю, в Германии, Польше или Венгрии, театр репертуарный. В некоторых других странах, например, во Франции, есть энное количество репертуарных театров, но в основном там другая проектная система. При этом репертуарный театр в Германии переживает прекрасные времена, а в Англии, с моей точки зрения, очень и очень печальные. Проектная система во Франции кажется мне, правда, с большими оговорками, но все же жизнеспособной и интересной. Такая же примерно система и в Испании кажется мне нежизнеспособной и неинтересной. Я не видела за последние много лет практически ни одного интересного испанского спектакля. Поэтому тут речь надо вести о другом.

Исторически так сложилось, что у нас репертуарный театр, поэтому таковым он и должен оставаться. Например, есть колхозы, а есть кибуцы. Первые как-то неэффективно работают, а кибуц - примерно такая же организационная форма, но производит хорошие продукты. Поэтому вопрос в том, насколько эту форму можно сделать еще более эффективной.

Я недавно вернулась из Германии. Спросила у людей, которые работают в «Фольксбюне», какая у них труппа. В этом огромном театре с большим репертуаром и многонаселенными спектаклями всего 12 человек.

Здесь много говорили о контрактной системе, которую необходимо вводить, хотя есть объективные сложности. Мне кажется, что главный вопрос, в который все более или менее упиралось - это вопрос экспертизы. Если я правильно понимаю. Действительно, на каком основании проводить ту или иную необходимую ротацию для того, чтобы запустить некий механизм обновления, решить проблемы со стареющей армией худруков и т. д.

Я давным-давно написала статью (я - театральный критик, у меня нет менеджерского образования), в которой предложила вполне простую схему оценки того, что происходит в том или ином театре. Эта оценка должна быть многофакторной. Она должна быть максимально деиндивидуализирована, т. е. самое страшное, что я себе представляю, это если назначаются некие эксперты, которые будут решать, что такое хорошо и что такое плохо.

Я предлагаю вот что. Составляется некая условная таблица. Есть несколько пунктов, по которым можно оценивать деятельность того или иного театра. И один из них - посещаемость театра. Дальше - резонанс, который вызывают постановки этого театра вообще в обществе и в прессе в частности. Смотрим, какое количество статей, положительных или отрицательных - не важно, потому что бывают какие-то значимые ключевые явления, вызывающие шквал негативной прессы. Но это вызвало к себе интерес.

Дальше. У нас существует огромное количество театральных наград, театральных фестивалей внутри страны. Смотрим, насколько спектакли этого театра востребованы на внутреннем рынке.

Наконец, есть международная жизнь. Смотрим, насколько спектакли востребованы уже за пределами страны.

И видим, что маленький театр Юрия Погребничко, который существует совсем на небольшую дотацию и размещается в крохотном помещении, практически по всем показателям будет занимать высокие позиции: у него заполняемость зала, на него стабильно ходят критики, он получает некие награды, он участвует в фестивалях, он востребован на Западе.

И это очень сложно подтасовать, потому что по какому-то одному фактору можно что-то предпринять, а когда многофакторная оценка, мне кажется, что она более-менее объективна.

Если бы я была чиновником, первое, что бы я сделала, я бы провела переаттестацию театров и посмотрела бы, что произошло за последние пять лет и насколько эффективно работали театры. Уверяю, что в результате выяснится, что с Театром Петра Фоменко, сколько бы ему ни было лет, все в порядке. И дело действительно не в возрасте. А с некоторыми другими театрами, которые я не буду намеренно называть, не в порядке. Хотя бы с этого надо начать. И вообще, надо же с чего-то начать, потому что мы все говорим, а ничего не делаем.

А. Рубинштейн:

- Марина, спасибо большое. Хочу вас огорчить. Названные вами позиции почти все (а, может быть, и все) присутствуют в организации Академии наук. Просто маленькая справка: средний возраст ученого Института экономики Академии наук - 72 года.

Напоследок у меня есть одно предложение, чтобы мы сегодня рекомендовали Союзу театральных деятелей, скажем, создать три комиссии по разработке ряда предложений московским властям, новому министру культуры и т. д.

Многие говорили о том, что нельзя внедрить контрактную систему. Почему? Один простой пример. Если вы предлагаете человеку, который находится на бессрочном договоре, перейти на срочный контракт при условии, что с завтрашнего дня, с момента подписания договора, вы втрое увеличиваете его заработную плату, не согласится он? Вопрос в условиях перехода на этот контракт. Я сейчас произвольную цифру назвал. Но глубоко уверен, что внедрение контрактной системы без реформы оплаты труда и ее увеличения и создания социального пакета в принципе невозможно.

Поэтому, в первую очередь, я бы предложил создать комиссию СТД. Уверен, что Институт искусствознания, Институт экономики, Ленинградский институт театра, музыки и кино (я по старому называю) готовы в этом помочь и разработать предложения по этой дифференцированной контрактной системе вместе с реформой оплаты труда. Я готов обратиться к своим коллегам из Института труда (а сейчас, вы знаете, создано министерство), чтобы они помогли в этом вопросе. Но это вопрос радикальный. Если бы это удалось решить, прежде всего, вопрос увеличения оплаты труда и денег, стало бы намного легче. Это вполне разрешимый вопрос.

Если это сделать совместно с новым Министерством труда, с Институтом труда обратиться в несколько регионов...

Реплика из зала:

- Да регионы уже обратились. Лежат бумаги. Поручение Президенту. Уже стучимся давно.

А. Рубинштейн:

- Обратились о повышении заработной платы. Это немного другое. Второй вопрос. Вопрос денег очень серьезный. И просто бюджетными субсидиями он тоже не решается. Но во всем мире используется многоканальная система финансирования, к которой привлекают ресурсы самым разным образом. Могу привести кучу примеров. Один из них. Сейчас, по крайней мере, в Венгрии, Австрии, Словакии, Италии, Англии уже введена система так называемого процента на благотворительность. Очень простая вещь: каждый человек, который платит доход на налог, имеет право до 0,5% из этого дохода отписать, куда он хочет. Раньше это было в отрасли, а сейчас возможно на уровне конкретных некоммерческих организаций. Вот вам очень мощный источник, который связан с непосредственным голосованием. В Англии половина бюджета культуры сегодня строится на отчислении от налога на лотерею. Две страны не участвуют в этой системе: Андорра и Россия.

В Канаде, Эстонии отчисления от акциза на алкоголь и табак и т. д. Мы написали петицию на 15 параграфов с предложениями, расчетами и передали это Суркову, который обещал это предложение рассмотреть. Ситуация обычная, все так и лежит. Пока лежит. Но мы имеем много примеров, когда СТД подтачивал, и ситуация позволяла решить некоторые вопросы. Уверен, что такого рода предложения, конечно, не все, но хотя бы некоторые могут пройти и обеспечить дополнительные ресурсы.

И третья часть, которая для меня кажется крайне важной. Не было бы таких (скажу грубое слово) бандитских выступлений Боякова и подобных ему с нападками на театр, если бы были свободные площадки, которые они могли бы занять. Я ведь помню, как я с Марком Захаровым помогал ему пробивать площадку, которую ему дали. Вы поймите простую вещь. Это нормальная ситуация. Дима Бертман рассказывал о своей судьбе, но таким путем проходили многие английские театры. Если мы создадим эту подушку, легче будет всем. Во-первых, будут молодые люди пробовать себя (вспомните мальцевские мастерские СТД). Можно обратиться к Департаменту культуры Москвы по поводу создания таких площадок. Но нужно выработать и сформулировать специальную программу и поставить конкретные задачи.

Если мы по этим трем предложениям что-то выработаем, это будут реальные шаги к реформе. Потому что сколько можно об этом говорить? И действительно, вопрос звучит как-то не очень прилично - есть ли будущее у репертуарного театра?

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.